Лина ускорила шаг, чтобы легкий ветерок, витавший над внутренним двором, немного охладил ее вспыхнувшую жаром кожу. Ей совершенно незачем представлять обнаженное тело Гадеса, которое обливают водой и натирают маслом... Лина промчалась мимо фонтана и чудесных скульптур и наконец добралась до кованых железных ворот.

— Я, пожалуй, останусь здесь, Персефона, — донесся до нее голос Эвридики. Лина обернулась. Призрачная девушка показывала на пышную куртину нарциссов. — Я могу сделать несколько набросков, пока ты катаешься верхом с Гадесом.

— А я должен позаботиться обо всем нужном для твоей художницы, — сказал Япис, не отводя глаз от Эвридики.

— Делайте что хотите. Я скоро вернусь, — сказала Лина.

Парочка помахала ей на прощание, и Лина, пройдя всего пару шагов и оглянувшись, увидела, что они стоят рядом. Девичьему смеху Эвридики вторил низкий смех даймона. Лина решила, что ей следует поговорить о них с Гадесом. Япис, похоже, был неплохим парнем — если, конечно, слово «парень» употребимо по отношению к полубожественному существу, — но каковы его намерения? Эвридика лишь начала оправляться от тяжких переживаний, не говоря уж о том, что умерла совсем недавно. Это должно было усилить ее природную ранимость. Или нет? Ну, как бы то ни было, Лина взяла на себя ответственность за Эвридику и не хотела, чтобы ей причинили боль. Япису надо объяснить, чтобы он не спешил. Эвридика требует бережного и уважительного отношения.

Оглушительное ржание заставило Лину резко остановиться, прервав ее внутренний монолог. Орион стоял перед входом в конюшню. В его тщательно расчесанную гриву были вплетены ленты лунного цвета, и точно такого же цвета нарцисс был заткнут за уздечку жеребца. При виде Лины Орион выгнул шею и фыркнул, затанцевав на месте. Рядом с ним стоял второй конь, который выглядел бы полным близнецом Ориона, если бы его угольно-черную шкуру не украшало единственное белое пятно на лбу — оно очертаниями напоминало немножко кривоватую звезду. Оба коня были почти так же прекрасны, как и темный бог, державший их поводья. Гадес выразительно выбранил своего коренного жеребца.

— Успокойся, здоровенный дурак! — сказал он, обращаясь к Ориону. — Видишь ведь, Дорадо совершенно не суетится!

Лина поспешила подойти к ним, стараясь не слишком откровенно пялиться на руки и плечи темного бога, бугрившиеся мышцами, когда он призывал Ориона к порядку. Гадес снова был одет в короткую тунику, оставлявшую открытыми руки и ноги. За его плечами развевался черный плащ. Бэтмен. Невероятно притягательная древняя версия Брюса Уэйна. Лина почувствовала, что неплохо было бы слегка охладиться.

— Не стоит его ругать. Он, конечно, неисправим, но все равно достоин любви, — сказала Лина, стараясь утихомирить собственное сердце. Прижавшись щекой к бархатной морде Ориона в ответ на его приветствие, Лина наконец отвела взгляд от Гадеса. — Ты ведь действительно рад меня видеть, правда, симпатяга?

Гадес прекрасно понимал, что сейчас может чувствовать жеребец; он и сам испытал глупейшее желание восторженно заорать при виде богини. Персефона была закутана в длинную полосу тончайшей льняной ткани, и еще на ней была юбка, достаточно широкая, чтобы можно было ехать верхом. Каждый порыв ветерка прижимал тонкую ткань к ее телу, очерчивая округлости грудей и нежные изгибы талии, так что Гадесу хотелось немедленно вызвать ветер посильнее. Он с завистью наблюдал, как Персефона ласкает жеребца, и убеждал себя, что нужно быть последним тупицей, чтобы ревновать к коню.

Дорадо тихонько заржал, глядя на богиню и тоже прося о ласке. Гадес сказал:

— Персефона, я не уверен, что должным образом познакомил тебя с Дорадо. Он не коренник, как твой любимец Орион, однако он — самый быстрый из всей четверки. — Темный бог ласково похлопал коня по лоснящейся шее.

Лина почесала Дорадо за ухом.

— Рада с тобой познакомиться, Дорадо. Значит, ты быстрее, чем Орион? — Она бросила на Гадеса дерзкий взгляд. — Полагаю, это значит, что нам с ним от тебя не сбежать?

Гадес сглотнул очередной ком, застрявший где-то в глубине горла. Даже оттого, что всего лишь стоял неподалеку от Персефоны, он становился разом и могучим, и бессильным, его пробирало то холодом, то жаром. Возможно, он сходил с ума... но его это ничуть не беспокоило. Подойдя к богине так близко, что их тела соприкоснулись, Гадес ответил ей, поддразнивая:

— Именно так, вам от меня не сбежать.

Лине показалось, что она тонет в его глазах. Сбежать от него? Это вряд ли. Скорее ей хотелось бы изо всех сил прижаться к нему...

Орион подтолкнул ее носом в спину и фыркнул. Лина рассмеялась, нарушая возникшие чары.

— Отлично, нетерпеливый мальчишка!

— Дело не в нетерпении. Он просто ревнует, — сказал Гадес, бросая на жеребца мрачный взгляд, на который Орион не обратил ни малейшего внимания, с невинным видом лизнув плечо богини.

— Ревнует? — Лина сделала вид, что ошеломлена. — Из-за того, что я просто приласкала Дорадо? Как это глупо, — с упреком сказала она жеребцу.

— Ты и не представляешь, насколько глупо, — пробормотал Гадес, имея в виду совсем не Ориона. — Идем. — Он взял ее за локоть, подвел к коню и помог вскочить в седло. — Поля Элизиума ждут визита богини.

Они скакали бок о бок по черной мраморной дороге. Мерный стук лошадиных копыт сливался с лирической песней соловьев, перекликавшихся в ветвях величественных кипарисов вдоль дороги. Аромат нарциссов наполнял воздух. Всадники то и дело обгоняли духов умерших, иногда шедших группами, иногда поодиночке. Но все духи реагировали одинаково. Сначала они отступали на обочину дороги, освобождая путь ужасным жеребцам. Потом вдруг умершие понимали, кого именно везут кони. Души торжественно кланялись темному богу, но при этом их удивленные взгляды не отрывались от Персефоны. Призраки мужчин улыбались богине и кланялись ей, некоторые произносили слова приветствия, но Лину прежде всего тронул отклик женских призраков. Когда женщины осознавали, что находятся в присутствии самой богини весны, их лица освещались радостью. Многие называли ее по имени и просили благословения, и Лина с готовностью давала его. Некоторые даже осмеливались приблизиться к Ориону, чтобы коснуться края платья богини.

Лину поразило, как менялись женщины, увидев ее. Ей пришлось признать, что Деметра была права — душам умерших действительно необходимо было знать, что о них заботится кто-то из богинь. Это была чудовищная ответственность, однако Лина почувствовала себя нужной и желанной. И если простым своим появлением в Подземном мире она могла посеять счастье и надежду, стоило порадоваться, что она здесь очутилась.

Сначала она беспокоилась, что Гадеса огорчит внимание, которое ей оказывали души умерших. Но хотя темный бог молчал, выражение его лица говорило о многом, Гадес был доволен, как души умерших восприняли появление Персефоны.

Вскоре дорога пошла круто вверх. Когда они поднялись на гребень холма, Лина остановила Ориона.

— Похоже, будто кто-то разделил местность пополам, а потом выкрасил одну часть тьмой, а другую — светом. — Она покачала головой, с трудом веря собственным глазам.

Дорога шла дальше по совершенно другому ландшафту. И зрелище было невообразимо причудливым.

— Покрашено не просто в разные цвета, а в тьму и свет? — повторил Гадес. — Это наилучшее из возможных описаний. — Он махнул рукой налево, где земля уходила вниз, в необъятное темное пространство, вдали прорезанное цепью красных огней. — Там течет пылающая река Флегетон, граница Тартара, где царствует тьма. — Другой рукой он показал направо, где было светло. — А там ты видишь Элизиум, где сосуществуют свет и счастье и темнота наступает лишь тогда, когда душам требуется мирный отдых.

Лина поспешила заглянуть в память Персефоны.

«Тартар, — услужливо зашептал внутренний голое, — это часть Подземного мира, куда отправляются заслужившие вечные муки. Это место, где властвуют безнадежность и боль. Там живет одно только зло».