Из зала я выхожу последним, долго не решаясь сдвинуться с места. Все тренировки давно закончены, но я еще долго сижу один, пытаясь собраться с мыслями и восстановить спокойствие. Подойдя к двери, я замечаю небрежно брошенную тобой форменную куртку, которую ты носишь сейчас, вместо той, испорченной. Ты надел ее недавно, но она уже пропиталась тобой, твоим запахом, который я вдыхаю, как наркотик. Эта неделя игнорирования вытянула много сил, подспудно я ждал, что ты вызовешь меня к себе, потребуешь объяснений, но ты молчал, лишь регулярно посещая тренировки и инструктажи, молчаливой статуей подпирая дверь. А потом уходил, так же молча. И мне казалось, что я смогу справиться с этим, смогу забыть и жить так, как раньше. До сегодняшнего дня, который откинул меня назад, сломав с таким трудом выращенное равнодушие.

Уже очень поздно и, подхватив твою куртку, я направляюсь к тебе в кабинет, чтобы вернуть забытую вещь. Но кабинет пуст. Я мну в руках несчастную ткань, мешкая перед тем как положить ее на твой стол, но в последний момент отдергиваю руку и стремительно выхожу из помещения.

Тейн.

Это было глупо. Поддаться эмоциям, да еще и на людях. До какой степени падения я дошел, что позволяю себе подобное? И что этому причина? Злость разбегается по венам горьким ядом, но к ней примешивается еще какое-то незнакомое чувство, заставляющее сжиматься кулаки в бессильной ярости. Я выиграл в драке, но проиграл в чем-то большем, более важном и это выводит меня из себя. В кабинете мне душно, мысли не концентрируются на отчете, все время возвращаясь к тем ощущениям и возбуждению, которые охватили меня там, в зале. Отшвырнув в сторону ручку, я решаю вернуться к себе, чтобы холодной водой вернуть себе выдержку и привычное бесстрастие. Ледяной душ немного приводит в себя, и я сворачиваюсь под одеялом, стараясь унять остатки раздражения и злости.

Ты не смотришь мне в глаза и поэтому пропускаешь начало моей атаки. Проскальзываю под твоей рукой, захват, бросок и ты лежишь на спине. Прижать к полу, на миг поймать взгляд раскрывшихся от ужаса и недоверия синих глаз и мои пальцы отработанным ударом входят в твое незащищенное горло. Боль судорогой прокатывается от кисти к плечу, отдается раскатом в висках и в глазах темнеет. Последнее, что я вижу, прежде чем провалиться в черноту, как закрываются твои затуманенные смертью глаза.

Захват, от которого я освобождаюсь почти автоматически и едва успеваю поставить блок против твоего удара. Ты усмехаешься, но в твоих глазах нет веселья. Бросок – и ты снова на полу, но на этот раз в моих руках нож, который через секунду входит в твою грудь…

Удар, блок и боль в поврежденной руке… это сон, очередной кошмар, которые, как я думал, уже канули в небытие. Но теперь страх приобрел конкретику и лицо. Твое лицо. Я убиваю тебя снова и снова, не в силах остановить последний удар и вырваться из кровавой цепочки, каждый раз, проваливаясь в темноту отчаянно ругаясь и выкрикивая твое имя.

Что-то теплое и влажное касается щек, останавливая текущие от боли слезы. На плечи ложатся сильные руки, обнимая, прижимая к себе, отгоняя навалившееся удушье. Не открывая глаз, я чувствую и узнаю тепло его тела, его губы, покрывающие поцелуями мое лицо, и сдерживаться уже нет больше сил. Рывком затягиваю его на кровать, опрокидывая на спину и упираясь руками в плечи, не для того чтобы удержать, а просто чтобы поверить в реальность происходящего, в то, что это не очередной кошмар.

- Я принес тебе куртку, - шепчет он какую-то ерунду. Значит, это не сон.

Облизнувшись, я легко касаюсь губами его губ, не настаивая, а предлагая, и чувствую, как он подается вперед, отвечая мне, отзываясь, углубляя поцелуй. На мне практически ничего нет, а вот на нем явно больше одежды, чем надо. Отстранившись, я стягиваю с него рубашку, проводя руками по груди, и улыбаюсь, когда он выгибается навстречу ласке. Губы скользят по ключице, опускаясь ниже по груди, подразнивая, чуть прихватывая соски, и наградой мне служат его стоны. Он пытаешься что-то сказать, но мои руки ложатся на пряжку ремня, а губы пресекают все возражения поцелуем, изматывающим, долгим, лишающим его способности сопротивляться. Я снова откидываю его на спину и, справившись с застежками, стягиваю с него всю оставшуюся одежду. Он пытается притянуть меня к себе, но я отталкиваю его руки и, спустившись чуть ниже, ласкаю языком нежную кожу внизу живота, чуть прикусывая, слыша, как сбивается его дыхание, а пальцы судорожно комкают простыню. Он захлебывается стоном, а руки, отпустив несчастную тряпку, вцепляются в мои волосы, когда я, на миг оторвавшись от него, обхватываю губами напряженную головку. Движения плавные, неторопливые, выматывающие. Он пытается притянуть меня ближе, но я не даю, нарочно мучая, наказывая за то, что посмел отказаться от меня. Но я и сам уже на пределе.

Осторожно, скользкими от слюны и пота пальцами нащупываю вход, и ввожу их медленно, аккуратно. Он замирает, а затем подается навстречу, но я удерживаю, не желая причинять боль. Поймав его затуманенный взгляд, я молча спрашиваю разрешения. В ответ он кивает, нетерпеливо, требовательно, и я решаюсь. Его лицо кривится от боли, и я замираю, давая привыкнуть, пока он не расслабляется и не обхватывает меня ногами за талию. Теплая волна накрывает меня с головой, и я уже не различаю ощущений, погружаясь в него снова и снова, доводя до предела выносливости обоих и падая на него в полнейшем изнеможении. Руки привычно и мягко обнимают меня за плечи, защищая и ограждая. И это так правильно и естественно, что я наконец-то погружаюсь в спокойный сон, без кошмаров и черноты.

Проснувшись, я обнаруживаю, что Хадор снова ушел.

                                          Последствия.

Хадор.

Я ухожу, пока ты еще спишь, не потому что жалею о чем-то или не хочу остаться. Утром будет слишком людно в коридорах, и совершенно не нужно, чтобы кто-то видел, как я выхожу из твоей комнаты. То, что произошло сейчас, показывает мне, насколько мы глубоко увязли во всем этом, и разорвать эту связь уже не в моих силах, я буду возвращаться снова и снова, до тех пор, пока ты будешь меня ждать. Единственное, что я могу – это быть максимально осторожным, стараясь не выдать нашу тайну и обезопасить тебя.

Днем мы не встречаемся, занятые каждый своим делом, а ночью я прокрадываюсь к тебе в комнату и, обнаружив, что дверь не заперта, понимаю, что ты ждал меня. Ты злишься за мой утренний побег, но быстро сдаешься и расслабляешься, когда я обнимаю тебя. Мы учимся не бояться и доверять, открываясь полностью, и постепенно напряжение оставляет нас. Теперь мы гораздо больше боимся ранить друг друга, чем обжечься самим, и это парадоксальным образом успокаивает и вселяет уверенность в обоих. Главной становится конспирация и даже это добавляет остроты ощущений ночным встречам и дневной рутине. Однако такое хрупкое равновесие не может длиться долго.

Проверяющий и одновременно контролер сваливается на наши головы неожиданно и без видимой причины. Подразделение работает практически идеально, насколько это вообще возможно при нашей работе, но высокий, очень худой, с неприятными глазами, поблескивающими из-за стекол очков, человек по имени Заккари Линей, следует теперь за нами тенью, присутствуя на тренировках, расспрашивая бойцов и ежесекундно надоедая Тейну. Кроме того, он вмешивается в планирование операций – непререкаемую вотчину нашего командира, обладающего уникальной способностью охватывать любую ситуацию в целом, учитывать мельчайшие детали, которые становятся ключами к успеху. Это его талант, его конек. Составленные им планы не подлежат корректировке, они безупречны и выверены, но проверяющий с этим не согласен.