– Я люблю тебя, Меда, и никому не позволю вставать между нами, даже твоей сестре. Я люблю тебя, и ты будешь моей. Слышишь?

– Я тоже люблю тебя, Алученте.

И снова мне стало страшно, совсем как тогда, когда возникла за спиной черная тень. Зрачки Алученте были черны как ночь и казались бездонными дырами, за которыми начиналось царство вечного мрака. Это была дорога, по которой приходили в наш мир зловещие призраки… Только что я сказала, будто люблю Алученте, но на самом деле я боялась его. Он мог убить, совершить любое безумство, лишь бы добиться своего. Он не привык отступать.

– Все будет хорошо, Алученте. По правде сказать, мы вряд ли пройдем эти испытания, наверняка они слишком трудные.

Наконец-то мне удалось выскользнуть из его цепких рук! Подхватив корзину, я побежала по каменистой тропе.

– Роместа может делать все, что угодно, но ты, Меда, принадлежишь только мне! – донеслось вслед.

Солнце палило все сильнее, сияя в зените. Говорят, именно в этот час черные тени обладают наивысшей силой…

В голове был сплошной туман, сквозь который, как лучи солнца, пробивались удивительно яркие воспоминания. Яркие и, между прочим, совершенно невероятные. Кто бы мог подумать, что в первой своей жизни человек, которого теперь мы называли Художником, любил меня, а я, кажется, отвечала ему взаимностью! Но удивляться долго не пришлось, сознание вновь заполнил туман, а когда он рассеялся окончательно, стало ясно, что я выбрала не самое подходящее время для экскурсий в прошлое.

Меня раздражал какой-то металлический предмет, врезавшийся в запястье и не позволявший свободно двигать левой рукой, а также тусклое неровное освещение. Постепенно отдельные ощущения стали складываться в общую картину – выяснилось, что я сидела у замшелой стены, прикованная наручниками к ввинченному в нее кольцу. Мрачное помещение без окон и, как мне показалось, без дверей освещал только маленький огарок свечи, прилепленный прямо к камням. Обстановочка была настолько дикой, что я подумала о новом приступе воспоминаний, но, увы, ошиблась – неприятности происходили в жизни Яны Акулиничевой, то есть, проще говоря, – в моей собственной.

Я попыталась восстановить разорванную цепь событий. Все началось с разговора с Ниной, которая потребовала сделать выбор, потом я вернулась в гостиницу, начала писать объяснительную записку, в дверь кто-то постучал… На этом воспоминания обрывались. Похоже, меня вырубили и доставили сюда, в мерзкое местечко, которое вполне можно назвать темницей.

– Очнулась?

Сквозняк едва не задул свечу, громко стукнула дверь. Из темноты вышел Художник:

– На этот раз ты не выпорхнешь, как птичка из клетки. Знаешь, почему тебе удалось спастись в Москве? Только потому, что счастливое избавление бесстрашной Охотницы входило в мои планы. Кто бы еще смог привести меня к Сестре?

– Где я?

– В одном весьма надежном месте. Отсюда трудно сбежать. Теоретически ты можешь избавиться от наручников, открыть дверь и тому подобное, только, вот жалость, времени на все эти развлечения у тебя маловато. – Он прислонился к стене, огонек свечи блеснул в стеклах его очков. – А посему не советую даже пытаться. Надеюсь, ты уже вспомнила, Яна, что, если одна из Сестер-охотниц безвременно погибает, вторая превращается в обычного человека, который не в силах сражаться с тенями. Так с вами произошло в прошлой жизни, когда я убил твою Сестру, носившую имя Кэйт. Вот только тогда мне удалось это сделать лишь после вашей победы в главной битве. Теперь все будет иначе.

– Тогда почему я все еще жива?

– Убить свою обожаемую невесту, милашку Меду?! Нет, Охотница, ты будешь жить. Живые страдают больше мертвых. Умрет Роместа. Но больше вы не воскреснете! Если Сестры-охотницы погибают до главного сражения или во время него, ворота Вечности закрываются для них. Следующей жизни не будет, вы сами станете потерянными душами. Ты будешь жить, оплакивая Сестру и зная, что после смерти для тебя кончится все. Хороший план?

– Отличный. Но с одной маленькой поправкой – тебе никогда не победить Сестер-охотниц.

Меня выводили из равновесия не столько слова Художника, сколько его развязная, нагловатая манера держаться.

– Глупые девчонки, вы и подумать не могли, что время главной битвы наступит совсем скоро! Согласись, вы не готовы к ней. Ни ты, ни эта, как ее… Нина Флореску, если память мне не изменяет. Но, к счастью, вам не придется проиграть решающее сражение, ибо старшая Сестра не доживет до него. Я обменял твою жизнь на ее. Нина знает условия – она придет в условленное место якобы для переговоров и останется там навсегда. Ты же получишь свободу. – Художник посмотрел на часы. – Сожалею, но у меня свидание. Скоро я вернусь с головой Охотницы. Счастливо оставаться!

Хлопнула тяжелая дверь, заскрежетал засов, затрепетал на сквозняке огонек свечи. В ту же секунду я занялась наручниками, пытаясь избавиться от этого отвратительного «браслета» на левом запястье.

Свеча давно догорела, попытки освободиться ничего не дали, мне оставалось только сидеть в полной темноте и ждать непонятно чего. Не знаю, сколько прошло времени, как вдруг абсолютную, непроницаемую тишину подземелья нарушили негромкие шаги… Я вновь дернула руку, инстинктивно пытаясь отделаться от наручников. Самое страшное в подобных ситуациях – чувство беспомощности, понимание того, что полностью находишься в чужой власти. Дверь открылась, в лицо ударил свет фонаря…

– Яна!

– Нина! – Радость мгновенно сменилась страхом за Сестру. – Это ловушка! Осторожно!

– Не паникуй! Художник ждет меня совсем в другом месте. Он думает, что имеет дело с глупыми малолетками.

Сестра ловко расстегнула наручники, помогла мне подняться, и мы побежали к выходу. Догадка оказалась верна – Художник держал меня в подвале, и подвал этот находился не в городе, а в каком-то безлюдном месте. Крутая лестница привела нас в развалины, почти неразличимые среди буйно разросшихся кустов. Над головами сурово шумели старые деревья, было очень темно, накрапывал дождь.

– Где мы?

– Довольно далеко от города. В горах. Если бы я раньше не вычислила это место, никогда бы тебя не нашла.

Пятно света скользило по опавшей листве, выхватывало из темноты потемневшие от влаги стволы деревьев, Нина уверенно шла вперед.

– Художник приехал в Сигишоару около месяца назад, – на ходу рассказывала она. – Как ты понимаешь, я не знала его в лицо, но, заглянув в паноптикум и увидев все эти восковые мерзости, догадалась, с кем имею дело. А он ничего не заподозрил, принял меня за обычную девчонку. Я начала слежку и вышла на этот тайник. Кстати, последнюю неделю музей был закрыт, и Художника нигде не было видно.

– Вероятно, он знал, когда я приеду, и все это время следовал за мной. Я видела его возле Брашова в ночь Хеллоуина.

Погода была довольно теплой, но внезапно налетавшие порывы ветра продували насквозь. Конечно, Сестрам-охотницам нечего было бояться, но вся эта обстановка вызывала страх. Зловещий шепот деревьев, непроглядная темнота, окружавшая нас со всех сторон, неведомые опасности, подстерегавшие на каждом шагу, все это доводило меня до дрожи. Уж лучше было идти в полной темноте – фонарь в руке Сестры превратился в маяк, притягивающий неприятности, и я чувствовала себя так, будто нахожусь на сцене под пристальными взглядами сотен недобрых глаз.

– Наш общий «друг» полагал, что глупая малышка, коей он меня считает, с покорностью овцы придет в условленное место, где и погибнет. Но он просчитался. Сразу после его звонка я рванула сюда в полной уверенности, что он прячет тебя в этих развалинах. Так оно и оказалось, но остальные…

– Что остальные? – Я даже с шага сбилась, ожидая услышать очередную неприятную весть. – Кого ты имеешь в виду?

– Вашу группу – эту перемазанную мелом «вампиршу» и прочих. Они исчезли, испарились прямо из своих номеров.

– Зачем он это сделал?

– Это же Художник, Яна! Разве он упустит возможность навредить нам? Наверняка он сделает ребят заложниками, начнет нас шантажировать перед битвой.