В последние две минуты урока мисс Хейнссон дала нам задание на пятницу: нужно выбрать стихотворение, прочесть его перед классом и затем объяснить, что в нем понравилось. Я перебрала в уме свои любимые стихи, пытаясь понять, почему они для меня так важны.

— Встретимся во время завтрака, — крикнула я направляющейся в свой математический класс Эллен.

Она махнула рукой в знак того, что услышала меня, и я снова двинулась к своему шкафчику в раздевалку. До того, как я попробую что-нибудь съесть в этом тошнотворном кафетерии, оставалось еще два урока.

Но не прошла я и тридцати шагов, как кто-то крепко схватил меня за руку. Внезапно вся кровь бросилась мне в лицо. Хотя он никогда не прикасался ко мне, у меня было шестое чувство, что, обернувшись, столкнусь лицом к лицу с Джеймсом Саттоном.

— Эй, Делия! Ну как ты?

Его орехового цвета глаза тепло смотрели на меня, и у меня мелькнула мысль, что я сейчас грохнусь в обморок, как какая-нибудь дама времен королевы Виктории.

— Э-э… хорошо. У меня все в порядке.

Я ненавидела себя в этот момент. Джеймс, наверно, большой поэт, а я лепетала наименее изысканные фразы за всю историю человечества.

Он подошел на шаг ближе, и я ощутила, как руки покрываются гусиной кожей. Я переложила книги и постаралась казаться как можно беззаботнее.

— Не сделаешь мне огромное одолжение? По старой дружбе? — спросил Джеймс.

Не знаю, о какой старой дружбе шла речь, но я горела желанием оказать ему услугу.

— Конечно, — ответила я без раздумий. — Чем могу помочь?

— Я не очень-то разбираюсь в поэзии. Ты не могла бы просмотреть вместе со мной кое-какой материал? И, может быть, показать мне, что хорошо, что плохо и все такое?

Он в самом деле выглядел немного смущенным, и сердце мое растаяло.

— Без проблем, — согласилась я. — Но если ты не увлекаешься поэзией, зачем же пришел на этот факультатив?

Он скривился и махнул в сторону дирекции.

— Ошибка в составлении списков.

Я молча кивнула. Даже если Джеймс и не был вторым Хемингуэем, то все равно его статус одного из самых классных парней, каких я когда-либо встречала, не изменился.

— Увидимся завтра после уроков в библиотеке, — сказала я, словно такие встречи были обычным делом.

Он легонько сжал мою руку и пошел в противоположную сторону. Заметив, что все девчонки в холле бросили на него быстрые внимательные взгляды, я вспомнила о нашем с Кейном пари. Возможно, в жизни Делии Бирн разгорается новый день. И мне было совершенно наплевать, из-за чего такая перемена — из-за расположения планет, благодаря судьбе или ошибке дирекции.

Джеймс Саттон попросил меня помочь с домашним заданием!

После школы я отыскала Кейна: он бегал трусцой по четвертьмильной дорожке. Он говорил, что любит заниматься на школьных дорожках, потому что ему так легче подсчитывать, сколько миль он проделал. Но по-моему, ему просто нравится, что все женские спортивные команды глазеют на него.

Кейн притормозил, заметив меня. Я чувствовала, что прямо-таки сияю. Не так часто удастся сообщать ему новости, касающиеся моих сердечных дел,

— Привет, Дэл! — продолжая бежать на месте, он одной рукой ухватился за мое плечо, удерживая таким образом равновесие. — Что стряслось?

— Ну, я совершенно не сомневаюсь, что это ни к чему не приведет, но Джеймс Саттон попросил помочь ему сделать задание по писательскому творчеству.

Я не могла, не уронив себя, сама заикнуться о возможном романе и поэтому ждала уверений Кейна в том, что просьба Джеймса действительно очень знаменательна.

Кейн молчал несколько секунд. Затем прекратил бег и серьезно посмотрел на меня.

— Джеймс Саттон? Только не говори, что тебе нравится этот неудачник.

Я не могла поверить: Кейн обозвал Джеймса неудачником!

— Прости? — проговорила я, начиная злиться. — Джеймс великолепный, талантливый, сексуальный…

Кейн рассмеялся.

— Спустись на землю, Бирн! Это совершенно пустоголовый малый. И между прочим, гулял с этой дурой Таней, еще не успев достигнуть половой зрелости.

Я покачала головой. Меня никогда не переставала удивлять мужская неспособность увидеть хоть что-то привлекательное в других парнях.

— К твоему сведению, Таня теперь в колледже, далеко-предалеко отсюда. Джеймс свободен.

— Ну, хорошо, хорошо. Тебе повезло.

Кейн снова затрусил на месте, и я поняла, что ему больше нечего мне сказать по этому поводу.

— Верно. На сей раз повезло мне. А теперь, с твоего позволения, я должна идти в библиотеку.

Я не стала добавлять, что заранее хочу поискать какие-нибудь подходящие стихи, чтобы помочь Джеймсу выполнить задание, — Кейн не понял бы моего желания подготовиться.

Я гордо удалилась, высоко задрав нос. Кейн явно ревновал. Голову даю на отсечение, что он не может допустить и мысли о собственном проигрыше. Я помчалась к своей машине, размахивая портфелем позади себя.

Ночью я вертелась в постели, стараясь придумать, какое стихотворение Джеймс мог бы продекламировать в пятницу. Я представляла себе, как светлеет его лицо во время чтения и как постепенно до него будет доходить, почему я выбрала именно эти стихи. Он возьмет мои руки в свои и приблизится ко мне губами…

Как раз в тот момент, когда я добралась до той части снов наяву, где Джеймс страстно целует меня, рядом с кроватью затрезвонил телефон. (Родители провели мне собственную линию, когда в четырнадцать лет у меня появилась склонность висеть на телефоне по двадцать часов в сутки.) Звонок заставил мое сердце забиться часто-часто. Неужели у нас с Джеймсом телепатия?

— Алло?

— Это я.

Я почувствовала себя дура-дурой. Я всегда была рада Кейну, но сейчас он не был тем, чей голос я надеялась услышать.

Я посмотрела на часы на прикроватной тумбочке.

— Что случилось? Уже поздно.

— Ага. Угадай, что твой преисполненный страха лучший друг хочет тебе сказать?

— Ты уже влюбился?

Это было бы очень похоже на Кейна — за те восемь часов, что мы не виделись, найти ту, которая, как он думал, была идеальной девушкой.

— Нет. По телеку идет «Касабланка». Четвертый канал.

— Я тебе перезвоню.

Я повесила трубку, стащила с кровати простыню и спустилась вниз, в комнату, где были и телевизор и телефон. Родители уже спали, поэтому я не зажигала лампу. В голубоватом свете телеэкрана я набрала номер Кейна. Он ответил после первого же гудка.

— Хэмфри Богарт только что увидел ее в первый раз. Она слушает, как Сэм играет на рояле.

— Я знаю, Кейн. Все это прямо передо мной.

Я устроилась в глубоком кресле, прижав к уху трубку. Мы с Кейном иногда вместе смотрели кино по телефону, и хотя мы почти не разговаривали, нам нравилось, что можно давать свои комментарии, когда вздумается. «Касабланка» была нашим любимым фильмом.

Спустя полтора часа я старалась заглушить рыдания простыней, хотя Кейн все равно знал, что я каждый раз реву над несчастной любовью Рика и Илзы.

— Дэл, ты опять плачешь? Ты же видела этот фильм раз тридцать.

— Угу, — промычала я, вытирая глаза. — Но каждый раз, когда его смотрю, он кажется все печальнее.

Я говорила шепотом, боясь разбудить маму и папу.

Кейн ласково засмеялся.

— А ты в душе настоящий романтик, ты знаешь это?

— Ха! Просто на меня очень действуют сентиментальные фильмы, — ответила я.

— Приятных снов, Бирн!

— Приятных снов, Парсон.

Я повесила трубку и выключила телевизор. Прокрадываясь обратно к себе в комнату, я вдруг поняла, что так и не решила, какое стихотворение предложить Джеймсу.

— Оно называется «Застольная песня», — сообщила я Джеймсу. — Видишь, Йитс[11] создал метафору «пить вино — быть влюбленным»…

Я внезапно замолчала, смутившись. Вдруг Джеймс подумает, что я нарочно подобрала такое стихотворение, возомнив, будто мы с ним влюблены друг в друга или что-нибудь в этом духе? Потом решила, что все это ерунда. Большинство стихов — о любви, он не догадается, какие у меня были внутренние мотивы.