Пирс продолжал.

– Марсиане… они выглядят как мы?

– В некоторых смыслах, – уклончиво ответил Джимми.

– А города там есть?

– Есть руины городов. Но в нашем понимании этого слова в настоящее время – нет. Эантии – марсиане – переросли их.

Пирс снова поглядел на меня, его голубые глаза потемнели. Эантии, которые переросли города… Что же, мрачно гадал я, на самом деле представляет собой Марс? Джимми отвечал на вопросы довольно охотно, но в действительности, открывал очень мало. А в том, что открывал, таились намеки, которые… тревожили.

– И еще одно, – сказал Пирс. – Почему вас не было семь лет?

– «Космический патруль» был сильно поврежден во время приземления. Часть времени – не считая проведенного в пути – ушла на ремонт. Остальная часть… эантии очень много всего знают. Мы остались, чтобы научиться.

Пирс сделал глубокий вдох и выпрямился. У него был вид человека, которому позволили одним глазком взглянуть на неизведанное, и он не знает, испытывает благоговение или страх перед тем, что видел, но не понимает.

– Полагаю, это все. Я подретуширую, где необходимо.

Мы были готовы ухать. Я задержался, только чтобы поговорить с Баррингером по поводу «Космического патруля». Корабль надлежало переместить в ангар и некоторое время держать под строгим карантином. Мой же самолет, на котором мы с Роуи прилетели в Филд, определить на стоянку до тех пор, пока я не пришлю кого-нибудь его забрать.

Я чувствовал себя виноватым, что оставляю Пирса справляться со всем одному, но по тому, как мне пришлось поддерживать Роуи, когда мы шли туда, где ждала «скорая», я понял, что не могу поступить иначе. Роуи нужна моя помощь в том, что ждет впереди, а я не могу находиться в двух местах одновременно. «Скорая» была смешанным гиро-реактивным судном. Вертящиеся лопасти мягко подняли нас в воздух, и самолет понес нас в сторону загородного дома Роуи.

Прошло два дня, которые я целиком провел в доме Роуи, отправляясь в постель таким измотанным, что едва хватало сил раздеться.

Было сделано все, чтобы привести исследователей в презентабельный вид. Их одели в цивилизованную одежду, волосы и бороды подстригли. Можно было, конечно, совсем сбрить бороды, но тогда бледность щек и подбородков сильно контрастировала бы с дочерна загорелыми открытыми частями лиц.

Конечный результат, хоть и представлял собой огромное улучшение в сравнении с их прежним внешним видом, не мог удовлетворить меня полностью. Было две вещи, с которыми ничего нельзя было сделать. Первая – это их полнейшая отстраненность и безразличие, словно они жили и двигались в своем собственном мире. Они с готовностью отвечали, когда их о чем-то спрашивали или заговаривали с ними, но по своей инициативе не произносили ни слова. В них не было воодушевления, подлинного дружелюбия. Они были вежливы и обходительны, но в остальном вполне могли сойти за марионеток в человеческий рост, которые двигаются только когда их дергают за веревочки.

Второй вещью были их драгоценные камни, или чем они там являлись. Они выглядели прочно закрепленными. Норрис Трейн, врач Роуи и близкий друг нас обоих, имел случай обследовать эти камни и сообщил, что они вживлены прямо в плоть и кости лбов, и удалить их можно было разве что с помощью какого-то хирургического чуда.

В первый же день я связался с родными и друзьями исследователей, и организовал встречу. Я бы предпочел подождать несколько недель в надежде, что возвращение в земное окружение вернет мужчин в нормальное состояние, но зная, как, должно быть, не терпится их семьям снова увидеть их, понимал, что это только приведет к недопониманию. Кроме того, было бы чересчур сильное давление и от других групп. Единственное, что я мог сделать, это позволить Пирсу выступить в качестве своего рода воздушной подушки между исследователями и всеми теми, с кем они вступят в контакт.

Я очень сильно зависел от Пирса. Он сотворил чудо в Грант Филде, справившись с толпой и газетчиками без каких бы то ни было неприятных последствий. По новостям в день приземления просто сообщили, что исследователи слишком сильно ослабели физически после долгого полета на Землю и будут изолированы до тех пор, пока полностью не восстановятся. В остальном они удовлетворились той информацией, которую Пирс им предоставил.

Отсрочка, однако, была лишь временной, ибо мы с Пирсом прекрасно понимали, что долго газетчиков этим не удержать. Но мы уже составили более или менее определенные планы для пресс-конференции.

Воссоединение между исследователями и их родными и друзьями имело место во второй половине третьего дня. Пирс организовал все с тщательностью шоумена. Исследователей одели в яркую, неофициальную спортивную одежду, а гостиная была украшена цветами. Пирс был особенно доволен тем, что этот осенний день выдался ясным и солнечным, и утверждал, что психологический эффект этого поможет сгладить то странное, фантастическое впечатление, которое производят вернувшиеся астронавты.

Мы с Пирсом постарались сделать так, чтоб группа гостей была как можно меньше, но это оказалось нелегко. Во-первых, моя семья настояла на том, чтобы присутствовать, в особенности, Дорис. А во-вторых, многие люди, которых мы пригласили, необдуманно привели с собой друзей.

Я был напряжен и встревожен, когда люди начали прибывать. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы все прошло хорошо. И все же слишком яркой в моей памяти была картина разочарования Роуи. Я от всей души надеялся, что мои усилия избавить от того же всех остальных, не будут напрасными.

Первыми приехали жена и дочь Сорелла, родители его жены и его отец, седой пожилой человек, морщинистое лицо которого горело нетерпением. Дочке Сорелла было лет около девяти; она была еще совсем крохой, когда он улетел на Марс. Мы возлагали большие надежды на этого ребенка.

Роуи, Трейн и я ждали вместе с четырьмя исследователями в гостиной. Пирс ввел семью Сорелла с широкой улыбкой и всеми необходимыми любезностями церемонемейстера. Он, явно, предупредил их заранее, чего ждать, поскольку мне показалось, они вошли с некоторой опаской.

Глаза вошедших сразу же остановились на исследователях. На несколько секунд они замерли в нерешительности, переводя взгляды с одного лица на другое. Потом жена Сорелла вскрикнула «Вик!», подбежала к нему, обняла и стала всхлипывать от счастья у него на груди.

Сорелл стоял, опустив руки. Мне показалось, что по его непроницаемым, похожим на маску, чертам пробежало легкое облачко.

Женщина отстранилась и подняла залитые слезами глаза к его лицу. Счастье медленно отхлынуло от него, сменившись неверием и внезапным наплывом боли.

– Вик… неужели ты не помнишь меня?

– Я помню. Здравствуй. Ада.

Пирс поспешил на выручку. Он собрал остальных, незаметно подталкивая их вперед. Его улыбка была несколько натянутой, но речь лилась гладко.

– …долгое время пробыли на Марсе. Жизнь в чужом мире, разумеется, оказывает свое воздействие…

Пирс наклонился к маленькой дочке Сорелла, и его голос был сердечным без снисходительности.

– Разве ты не собираешься поздороваться с папой? Ты же была еще совсем малышкой, когда он улетел.

Девочка уставилась на Сорелла с неприкрытым разочарованием в глазах. Не говоря ни слова, она повернулась и спрятала лицо в складках материного платья.

Старший Сорелл, казалось, был ошеломлен тем, что увидел. Словно удерживаемый страхом перед тем, как будет принят сам, он стоял, не шевелясь. Плечи его были ссутулены чуть больше, чем когда он вошел.

К счастью, в этот момент прибыли другие гости, отвлекая внимание от тягостной сцены. Это было мое семейство. Вера была разодета как для представления ко двору, а Бет и Андреа, как и следовало ожидать, прихватили своих очередных ухажеров. И Дорис… щеки ее пылали, а вся изящная фигурка излучала радостное возбуждение.

Дорис почти сразу выделила Джимми. Она медленно подошла, шепча его имя. В тот момент я понял, почему молодые люди не интересовали ее, почему она зарылась с головой в книги. Мое беспокойство внезапно возросло, когда меня как обухом по голове ударило осознание, что я больше не сторонний наблюдатель этого странного воссоединения; приход Дорис сделал произошедшие с исследователями изменения личным делом.