— Все равно — нет.

— Не пойму я тебя, полковник. И никто не поймет. Потому что все взяли, один ты упираешься. Подумают, что ты себя выше всех прочих ставишь. Столичного гостя изображаешь. А ты, между прочим, не гость. Ты сюда для прохождения службы направлен. Лет на несколько. Подумай. Тебе здесь жить. Среди людей жить. А ты с оплеух начинаешь. Не хочешь деньги брать — не бери. Если у тебя принципы такие. Распишись и распредели свою долю между офицерами. А я выдам. В качестве дополнительного вознаграждения. Ну?

— Расписываться не буду.

— То есть ни себе, ни людям. Ты хоть понимаешь, что творишь? Знаешь, как это называется?

— Это называется — не брать денег.

— Это называется — остаться чистым. Когда остальные в дерьме. А ты знаешь, как грязненькие к чистеньким относятся? Как белый ворон — среди стаи черных живет?

— Вы что, меня запугиваете?

— Запугивают по-другому. Я с тобой воспитательную беседу веду. Как старший по должности. Хоть и младший по званию. Я пытаюсь тебе простейшие истины объяснить, которые, может, не вполне понятны в теплых московских кабинетах, откуда ты к нам залетел. Здесь, полковник, север. Особо суровые климатические условия. Здесь люди, если выжить хотят, должны друг за дружку держаться. Один — за всех и все — за одного. Так всегда было. И будет. Здесь каждый сухарь поровну. И каждую копейку тоже поровну. А тот, кто больше или меньше, — тот не наш. Тот чужак. Одиночка. А одиночки на севере не выживают. Вымирают одиночки. Усек?

— Что-то я не пойму, куда вы клоните.

— Все ты понимаешь. А если не понимаешь, то уже никогда не поймешь. Так и помрешь неучем. Да еще и скоро помрешь.

— Скоро?

— Да уж не заживешься. На севере человек без коллектива — ходячий труп. Или спивается в полгода до хронической белой горячки. Или стреляется из табельного оружия. Как тот твой рядовой. Так ты не рискуй, бери деньги и вливайся в наш сплоченный офицерский Коллектив. Пока тот коллектив еще от тебя не отвернулся. Ну что, берешь?

— Нет. Все равно нет!

— Ну смотри, полковник: Я сделал все, что мог. Чтобы на истинный путь тебя наставить. Ты сам по нему решил не ходить, теперь пеняй на себя.

— Так, может, мне рапорт о переводе подать? Раз я так плохо вписываюсь в коллектив.

— Не выйдет с рапортом. Не подпишу я тебе его. Да у меня на твою должность замены нет. И придется тебе тянуть свою лямку здесь. При мне. Тем более что скоро самолеты летать почти перестанут. И лишних мест в них не будет. А будет долгая, темная и суровая полярная ночь, во время которой у непривычных городских людей крыша едет. И они чего только по причине острого психического расстройства не выкидывают. То в петлю лезут, то в прорубь бросаются. А иной раз погулять в пургу выходят и теряются. Совсем теряются. Окончательно. Но хоть я и понимаю, что трудно тебе будет, полковник, эту зиму пережить, а вольную тебе не дам. Потому что общественные интересы для меня выше личных. Особенно твоих личных. Ну а если передумаешь, дичиться передумаешь и решишь влиться в наш суровый, но дружный офицерский коллектив, — милости прошу. Будем рады. Приходи, забирай причитающееся денежное довольствие и, как говорится, выкатывай на круг бочку рому.

— Где бы ее взять?

— У меня. У меня и взять. Разопьем мировую и будем служить бок о бок во славу Отечества и не без пользы для себя. Думай, полковник. И решай, полковник.

— Сколько думать?

— Сутки думай. До завтрашнего вечера. До 24.00.

— А после 24.00 что?

— А после ноля часов завтрашнего вечера для тебя начнется либо полярный день, либо полярная ночь. На выбор.

— Без середины?

— Без середины! На севере середины не бывает. Или белое. Или черное. Такое черное — как будто умер...