— На фиг надо, — безразлично пожала плечами, с сомнением глядя в мутную воду. Что-то пить это пойло у меня не возникало никакого желания. — Я тебе рассказываю о перспективах. И они не слишком радужные. Давай разойдемся по-хорошему. Отпусти парня. Пожалуйста. Ты же можешь. К тому же он во всех интервью рассказывает, что наркотики — страшный вред. Ну сделай экспертизу, посмотри руки — он чистый. Поверь, я с утра от него не отхожу. Он чистый.

— Ох, не знаю… — тяжко вздохнул он.

— Игорь, ты можешь. Пожалуйста, — давила я на него. — Если узнает пресса, ты прославишься на весь мир. И это не та слава…

Игорь что-то ответил, но я не услышала. Неожиданно, в глазах потемнело, а в ушах загудело. В солнечном сплетении кто-то собрал всю энергию и с силой дернул на себя. Меня обдало такой волной страха, что я чуть не упала со стула. И этот жуткий страх прошел сквозь меня, разрушая сознание, причиняя телу невыносимую боль, словно этот отвратительный кто-то окатил меня кипятком.

Игорь закричал и грязно выматерился.

Билл — ясно щелкнуло в голове.

Капитан рванул к тумбочке и достал полотенце. Принялся вытирать мои ноги. Я все видела и не видела одновременно. И я не понимала, отчего так больно. Потом перевела взгляд на чашку. В руках была только половинка.

— Игорь! — заорала я. — Прикажи его привести! Немедленно! — И испугалась собственного голоса. Он был черным, вязким, тягучим, как смола.

Игорь Мамедович шарахнулся в сторону и нерешительно подошел к телефону. Не знаю, что он увидел в моем взгляде, и, слава всем богам, никогда не узнаю, но он набрал короткий номер.

— Опанович? Это Разгуляев. Там парень... немец... Давай его сюда со всеми документами. Что? — Уши Игоря дернулись, рот сжался, между бровей складка возникла и разгладилась. — Что?! Я сказал, давай его сюда! Немедленно! Я тебя самого сейчас! Ты мне международный конфликт хочешь?

— Он не говорит по-русски, — истерично взвизгнула я, подлетая к мужчине. — Он не пойдет!!! Игорь, пожалуйста!!! Сделай же что-нибудь!!!

— Зайди! — приказал капитан и повесил трубку.

У меня задрожали руки, а в ногах появилась слабость. Я рухнула на его стул и закрыла лицо, пытаясь спрятать слезы.

— Машка, ты чего? Машка, перестань, — он хлопал меня по спине. — Ну попугали немного парня. И ему экстрим и нам развлечение.

— Игорь, он после концерта, он весь на нерве, на пределе, он выкладывается так, что нашим и не снилось, а ты на него своих бультерьеров натравил? Попугать решил? Он же...

— Впредь наука будет, — по-отечески отозвался Разгуляев.

Опанович оказался мужчиной весьма внушительных размеров и неопределенного возраста. Говорил он медленно, двигался еще медленнее, как мясник перед новой партией мяса, ибо скотину уже забили, и никуда оно не убежит.

— Мамед, че там? — пробасил он, вальяжно входя в начальственный кабинет.

— За девчонку головой отвечаешь. — Игорь толкнул меня навстречу лейтенанту. — Она его переводчик. Пойдет с тобой. Немца этого мне сюда приведи.

Опанович неспешно поплыл по коридору. Сказать, что я нервничала, значит, ничего не сказать. Меня так на госэкзаменах в институте не трясло, как колотило сейчас. И больше всего пугало то, что шли мы не туда, откуда привели меня!

Волна страха накрыла вновь. Я задохнулась. Это был словно удар в живот. Сильный. Короткий. Лишающий возможности двигаться и дышать. Я вцепилась в руку проводника и глухо застонала.

— Да ты чего так нервничаешь? Ничего с твоим фрицем не случится.

— Пожалуйста, — провыла я. — Быстрее, мать вашу!

Наконец-то он соизволил остановиться у камеры. И это была вовсе не та камера, в которой я оставила Билла!

Я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание от кошмарного страха. Опанович неторопливо распахнул дверь, как я поняла, в обход всех инструкций и правил. И я, вынырнув из-за его спины, узрела страшную картину: в левом углу около нар какая-то свалка тел, орущая и матерящаяся. Мгновение, и до меня дошло, что происходит. Я забыла про Опановича, забыла про безопасность, забыла про все на свете. Оттолкнув мента, словно выпущенное ядро, влетела в кучу с каким-то звериным рыком. Разбила ее. Билл метнулся к стене, судорожно вцепившись в приспущенные джинсы. Глаза красные, взгляд затравленный, лицо белое, губы дрожат. Между мной и им встала какая-то фигура. Это он зря. Я в такие моменты за себя вообще не отвечаю, да и постоянные путешествия по чужим странам научили реагировать быстро, не думая, не размышляя. Этому приему меня научил отец. Он называл его «датским поцелуем»: левый кулак в нос, правый локоть в солнечное сплетение и отлакировать сильным ударом в пах. Если противник не ожидает нападения, то срабатывает в десяти случаях из десяти. Этот не ожидал нападения. Рухнул к моим ногам, захрипел. Сзади кто-то дернул за волосы. Я со всей дури вонзила металлическую шпильку в босую ступню нападающего, протыкая плоть, ломая каблук. Не удержалась на ногах, отлетела в угол к Биллу.

От страха я крепко обняла его и осыпала лицо короткими поцелуями, бормоча:

— Прости, прости, прости! Я не имела права оставлять тебя одного! Я больше тебя не оставлю. Слышишь, я всегда буду рядом с тобой. Прости! Я больше не дам тебя в обиду. Все хорошо. Все закончилось. Прости…

В камеру, как просыпавшийся горох, вбежали менты. Много ментов.

Билл уткнулся носом в мою шею и всхлипнул, сжал так, что грудной клетке стало больно.

— Прости.

— Я думал, ты меня бросила.

— Нет, я пыталась нас отсюда вытащить.

— Я звал тебя.

— Я услышала.

Опанович протянул руку, помогая нам подняться. Билл вернул джинсы на бедра. Но без ремня они норовили свалиться. Пришлось придерживать их рукой. Я озлобленной волчицей глянула на уголовников. Один из них усмехнулся:

— Какого петушка забирают.

Он стоял в метре от меня.

Надо сделать всего шаг.

Верхняя губа непроизвольно поползла вверх, обнажая зубы. Из глотки вырвался гортанный рык. И я вцепилась в его рожу, с силой дернула на себя. Под ногтями остались тонкие полоски кожи и грязи.

Два мента с трудом оттащили меня от вопящего урки. Выкинули в коридор, как взбесившуюся кошку.

— Попугали? — орала я на Опановича, нервно размахивая руками. — Уроды! Вонючие уроды! Попугать вы захотели! Парня чуть не изнасиловали! Вы вообще в своем уме? Он гражданин иностранного государства! Вы спятили?! Охренели?! Страх потеряли?! Вас его продюсер сам по кругу пустит!!! Собственноручно!!!

— Заткнись, — коротко, но емко попросил лейтенант.

Я заткнулась, но ненавидящий взгляд исподлобья, гневно раздувающиеся ноздри и сжатые в полоску губы говорили сами за себя. Кулаки побелели, ладоням стало больно от того, что в них вонзаются обломанные ногти. Я готова была повторить на бис выход с расцарапыванием лица.

Билл жался к стене, с ужасом переводя взгляд то на бешенную меня, то на громилу Опановича.

— Пошли, — невозмутимо кивнул Опанович.

Мы последовали за мужчиной. По дороге я очень тихо объяснила Биллу, что у нас произошло.

— Все на самом деле плохо. У тебя нашли наркотики. Из-за них у нас серьезные неприятности. Меня еще могут отпустить, а вот насчет тебя…

— Это не мои наркотики, — устало отозвался он. — Я не употребляю.

— Я знаю. Но их нашли у тебя.

— Их подкинули.

— Там твои отпечатки пальцев.

— Мне дали что-то подержать. Откуда я знал, что это наркотики.

— Тсссс, не шуми. Короче, стой на своем. Тебе их подкинули и все тут. Требуй дать тебе возможность позвонить Йосту. Черт с ним со скандалом, скандал будет, когда народ узнает, где ты и за что. Но это будет потом, главное, тебя отсюда вытащить. Только давай договоримся, пока я не скажу тебе вставать в позу «звезда в шоке», стой, молчи и не звезди. Я почти дежурного дожала.

Он удрученно кивнул.

— Ты меня, правда, больше не оставишь одного?

— Только через чей-нибудь труп, — серьезно заверила я его.

В кабинет Разгуляева я влетела впереди Опановича. За лейтенантом тенью следовал бледный как смерть Билл.