Возвращение в электричке постепенно превращалось в ознобную тягомотину. Атмосфера вагона после долгого ожидания на ветерке сначала показалась теплой и удушливо-вонючей. Но очень скоро выяснилось, что вонь, как была, так и есть, а тепло — кажущее.

Кассирша замкнула станционный павильончик ровно в семнадцать ноль-ноль. Она же — буфетчица. Она же — самоглавнейший начальник полустанка. На возражения и просьбы повременить и не гнать людей на мороз, сдобная баба в пуховом платке молча ткнула варежкой в расписание. Ближайшая, она же последняя электричка должна была проследовать через двадцать минут. Типа — нифига вам не сделается, потерпите.

Дедок в тяжелой овчиной дохе безропотно затрюхал на платформу. Толстая тетка в пуховике и прилизанной с одного боку норковой шапке громко высказала претензию к законности действий кассирши, за что была послана по известному адресу. Мимоходом послана. Без особой злобности. Кассирша на здешнем обитаемом кусочке пространства чувствовала себя чуть пониже президента, чуть повыше премьер-министра. Похожая на голубого бегемота баба ее скорее забавляла. Остальной люд вообще не вызывал никаких эмоций, кроме одной тощей сучки в дубленке.

Мимо Анны мадам Железнодорожный Транспорт протопала весьма демонстративно. Два подбородка возмущенно вздрагивали, третий распирал ворот пальто: «Понаехали тут!»

Чем она их так всю жизнь раздражает? Этих, которые на билетах, пропусках, стойках и прочих турникетах? Тем, что никогда ничего у них не просит?

Го-о-ордая! На морозе будет колотиться, а не поклонится. Сука! Ну и мерзни.

За углом станционного домика бушевал такой жестокий сквозняк, что Анна быстро вернулась под прикрытие стены. И чего собственно совалась? Стой себе, не растрясай утлое тепло, благо, до электрички осталось пятнадцать, нет уже двенадцать минут.

Анна на сколько возможно вытянула рукава свитера и прикрыла ими тоненькие перчатки. Когда утром выезжала по истеричному звонку бабкиной соседки из города, красная спиртовая ниточка в термометре уютно замерла на минус пяти. Еще не холодно, и уже не слякотно — температура полного зимнего комфорта. За день мороз набрал обороты, захрустел снегом, заострил, похожие на осколки льда звезды.

Кто сказал: «Что с нами рядом смежность иных Миров, что там края, где тоже есть любовь и нежность…»? Нет в галактике ни любви, ни тепла. Там, как и тут холод, тьма и злая баба, отравившая собой все обозримое пространство.

Рядом притопывал несерьезными ботиночками еще один участник вокзального перфоманса — высокий мужчина в короткой куртке. Лицо он замотал шарфом до глаз. Под капюшоном угадывалось отсутствие шапки.

Прическу, отданную морозу в бестребное пользование, один знакомый называл когда-то шапкой менингиткой. Дело давнее, но она помнила. Она вообще его хорошо помнила. Валерик был прелесть и большой выдумщик; звонил ей по десять раз за вечер, все беспокоился, где она, как она, ела ли, когда легла спать; сказал однажды, что она потрясающе нестандартна, что она наделена таким количеством нежности, что на троих бы хватило, что она обладает великолепной остротой восприятия.

А женился через полгода на невысокой, крепенькой, похожей на тумбочку девице с другого факультета, и не преминул пригласить Анну на свадьбу — явился с друзьями и с пошленькой открыткой в руках. Эскорт она выставила, а следом и бывшему герою указала, куда идти.

— У вас не найдется зажигалки?

Анна дернулась. Иногда, без всякого повода к панике с ней приключалось истерическое содрогание всего организма.

— Моя замерзла, не горит. — Мужчина продемонстрировал бесполезный пластиковый баллончик, который только чиркался короткой искрой.

— Моя тоже замерзла, наверное.

Анне не хотелось снимать перчатку и лезть в узкое ледяное нутро сумочки.

— Если так, тогда — конечно, — покивал мужчина, помедлил, вдруг девушка передумает, и шагнул за угол.

Вернулся он мгновенно. Капюшон сорвало с головы. Шарф вздыбился. Куртку вообще поставило колом, будто под ней начали расправляться крылья.

— Там аэродинамическая аномалия, — кое-как выговорил мужчина. — Если распахнете шубу, в два счета можете долететь до города. Не хотите попробовать?

Обозлился, что не дала зажигалку, — решила Анна, — и подковыривает.

Она отвернулась, почти уткнувшись носом в крашеную светло-зеленую стену вокзальчика.

— Не обижайтесь, пожалуйста, — мирно попросил мужчина из-под витков укрощенного шарфа, — это я так пытаюсь шутить. Боюсь от холода свихнуться окончательно.

Чтобы как-то выйти из неловкой ситуации, Анна подняла рукав свитера, отодвинула манжет и мужественно подставила голую руку морозу и ветру. Часы показывали, что электричка уже должна стоять на станции, светиться мутными окнами и фырчать пневматическими тормозами.

— Ага, ясно, — покивал незнакомец, глянув на циферблат. — Время — ноль, начинаем обратный отсчет.

— В минус бесконечность, — чуть не всхлипнула Анна.

Никаких признаков электровоза в студенистой от мороза темноте не наблюдалось.

— Пессимисты погибают первыми! — изрек мэн, как показалось Анне излишне весело.

— Или первыми чуют, что пора сдавать билеты на «Титаник», — огрызнулась она.

— Мысль дельная, но, к сожалению, не применимая в наших условиях. Нам даже до ближайшей деревни не добраться. Через двадцать шагов вмерзнем.

Обладатель несерьезной куртки правильно говорил. Как надо. Он даже заветное слово «блядь» ни разу не вспомнил. В его речи места для подобных выражений как будто не предусматривалось. Во всяком случае, он не маялся изысканием привычной «связки» слов.

Мистика, — подумала Анна, — в пяти километрах от деревни Хрюкино, на промороженном перроне встретить человека, который не удивился при упоминании минус бесконечности, понял и даже адекватно отреагировал. А мог бы, между прочим, и послать.

Вся ее поездка с момента, когда позвонила заполошная бабкина соседка и проорала в телефон, что дескать Генриховна-т помират, тоже оказалась сплошной мистикой.

Для начала не завелась машина. Все системы работали нормально. Окислитель! Первая ступень! Вторая ступень! Пуск!!! Приехали!

Ничего! То есть вообще ничего. Все чеки светились. Аккумулятор работал, Бензина — полный бак, а драндулет не заводился.

Обежав машину, Анна глянула ей под хвост. Из выхлопной трубы, паче чаяния ничего не торчало. Не заткнули ее ночью соседские дети репкой. Могли, но не заткнули.

Помучившись с полчаса, Анна решила ехать к бабушке общественным транспортом.

Добиралась она двумя маршрутками, потом электричкой, потом попуткой от станции.

По дороге Анна спросила у неразговорчивого мужика, который согласился подвезти ее, только увидев мятую синенькую пятидесятирублевку, давно ли он видел Алису Генриховну?

— Не видел, — буркнул мужик.

— Она на окраине живет. Дом возле Сварыкиных.

— Не знаю никаких Сварыкиных, — отрезал мужик и черно замолчал.

Должно быть из фермеров, — решила Анна.

Бабка как-то рассказывала, что на выселках объявились некие беженцы и организовали фермерское хозяйство из нескольких семей. Вроде колхоза.

Тулупчик водителя смердел сельским хозяйством. За поднятый воротник высовывался только длинный хрящеватый нос.

Именно такую форму носа у мужчин Анна особенно не любила. Как-то в детстве она забыла купить билет в троллейбусе. Вошла, встала у окошка и задумалась. А на маршруте как раз случился контролер. Анна до сего дня не могла забыть его не совсем нормальные слезящиеся глазки фанатика своей работы и длинный хрящеватый нос с фигурным кончиком.