Двуглазка наскоро прочла молитву перед обедом, подсела к столу — и давай уплетать! И когда насытилась, то сказала, как учила ее ведунья:

И тотчас столик и все, что на нем было, исчезло бесследно. «Вот это настоящее дело!» — подумала Двуглазка и была очень весела и довольна.

Вечерком, придя домой с козою, она нашла на столе глиняное блюдце с объедками, которые ей сестры оставили, и, конечно, не прикоснулась к этой еде.

И на другое утро, уходя с козою в поле, она оставила нетронутыми те куски, которые были ей поданы.

В первое время сестры не обратили на это внимания; но затем заметили это и стали говорить: «С Двуглазкой что-то не ладно! Она каждый раз оставляет еду нетронутой, а прежде, бывало, все приберет, что ни поставь ей! Видно, она нашла себе возможность откуда-нибудь пищу получать».

И вот, чтобы дознаться правды. Одноглазка решилась с нею идти в поле за козой и наблюдать, что у ней там творится и не носит ли ей кто-нибудь в поле еду и питье.

Когда Двуглазка опять собралась в поле. Одноглазка подошла к ней и сказала: «Я хочу с тобою идти в поле и тоже присмотреть, чтобы коза хорошо паслась и отъедалась».

Но Двуглазка заметила, что у ее сестры на уме, и вогнала козу в высокую траву, а сама и говорит Одноглазке: «Пойдем, сестрица, сядем рядком, я тебе кое-что пропою».

Одноглазка уселась, утомленная непривычной ходьбой и солнечным жаром, а Двуглазка и стала ей напевать все одно и то же:

Тогда Одноглазка закрыла свой глаз и уснула; увидев это. Двуглазка сказала:

— и уселась за свой столик, и наелась, и напилась досыта, а затем опять сказала:

Тут Двухлазка разбудила сестру и говорит ей: «Одноглазочка, ты хочешь пасти, а сама и заснула; тем временем коза Бог весть куда могла уйти; пойдем-ка домой».

Пошли они домой, а Двуглазка опять-таки своего блюдца не тронула.

Одноглазка же не могла объяснить матери, почему та есть не хочет, и в извинение себе сказала: «Я там в поле приуснула».

На другой день мать сказала Трехглазке: «На этот раз ты ступай и хорошенько высмотри, ест ли Двуглазка в поле и не носит ли ей кто-нибудь со стороны еду и питье. Надо думать, что ест она потихоньку».

Вот Трехглазка и примазалась к Двуглазке, и говорит: «Хочу я с тобою пойти да посмотреть, хорошо ли ты козу пасешь, да даешь ли ты ей отъедаться».

Но та заметила, что у сестры на уме, загнала козу в высокую траву, а ей и говорит: «Мы с тобою там усядемся, и я тебе кое-что пропою». Трехглазка уселась, порядком поуставши от ходьбы и солнечного жара. А Двуглазка опять затянула ту же песню:

Да вместо того, чтобы спеть:

Трехглазочка, усни! — она по рассеянности спела:

Да все так и пела:

И точно, от этой песни у Трехглазки два глаза уснули, а третий не уснул.

Хотя она его тоже закрыла, но только из лукавства, прикидываясь спящей; однако же все-таки могла видеть.

А когда Двуглазке показалось, что сестра ее спит, она, как всегда, сказала:

Попила и поела она вволю, а затем сказала:

И Трехглазка все это видела.

Потом пришла к ней Двуглазка и говорит: «Ну, сестрица, выспалась ли? Хорошо же ты коз пасешь! Пойдем-ка домой».

И когда они домой вернулись. Двуглазка опять не ела, а Трехглазка сказала матери: «Знаю я теперь, почему эта гордая девчонка не ест!» — и рассказала матери все, что видела.

Тогда это в матери возбудило зависть и досаду. «Так ты лучше нас есть хочешь! — подумала злая баба. — Постой же, я у тебя отобью охоту!»

Схватила она нож и ткнула им козе в сердце, так что та разом пала мертвая.

Как увидела это Двуглазка, так и залилась слезами; пошла в поле, села на полосу, сидит да плачет.

Вот и явилась опять около нее вещая дева, и спрашивает: «Двуглазка, о чем ты плачешь?» — «Как мне не плакать? Матушка ту козочку убила, что меня так хорошо по вашему сказу кормила; теперь опять придется мне голодать да горевать».

Сказала ей вещая дева: «Я тебе добрый совет дам: выпроси у сестер кишки от убитой козы и закопай их перед входной дверью в землю, это тебе на счастье будет».

И скрылась.

А Двуглазка пошла домой и сказала сестрам: «Дайте мне от моей козочки чего вам не жаль, дайте мне только ее кишочки». Сестры ее засмеялись и сказали: «Коли ничего другого не просишь, так на, возьми их».

И взяла Двуглазка кишочки и вечерком втихомолочку зарыла их по совету вещей девы перед входной дверью.

На другое утро, когда все в доме встали и подошли к двери, то увидели, что выросло там чудное дерево с серебряными листьями и с золотыми плодами, такое-то чудное, что ничего лучше и дороже того дерева и на свете не бывало.

И никто, кроме Двуглазки, не знал, откуда это дерево взялось: только она заметила, что оно выросло из того самого места, где она кишки закопала.

Вот и сказала мать Одноглазке: «Полезай на дерево, дитятко, да нарви нам с него плодов».

Одноглазка полезла на дерево, но чуть только хотела сорвать одно из золотых яблочек, как ветки выскользнули у ней из рук: и это случалось каждый раз, когда она протягивала к яблокам руку, так что как она ни старалась, не могла сорвать ни одного яблочка…

Тогда мать сказала: «Трехглазка, теперь ты полезай! Ты тремя-то глазами можешь лучше кругом оглядеться, чем Одноглазка».

Одна сестра слезла, другая полезла на дерево. Но и у этой было не больше удачи.

Наконец, сама мать полезла вместо дочерей и тоже ничего с дерева добыть не могла.

А Двуглазка сказала ей: «Вот я полезу, может быть, мне лучше удастся, чем вам».

Сестры закричали: «Где уж тебе. Двуглазка!» Однако же Двуглазка все же влезла на дерево, и золотые яблоки сами ей в руки лезли, так что она их полон фартук нарвала.

Мать взяла у ней эти яблоки, но вместо того, чтобы лучше с нею обходиться, стали ей завидовать, что она одна может срывать яблоки с дерева, и стали еще больше ей досаждать.

Случилось, что однажды они все вместе стояли у дерева, а мимо проезжал молодой рыцарь. «Эй, Двуглазка, — крикнули обе сестры, — полезай, полезай под дерево, чтобы нам за тебя не стыдиться!»

И как можно скорее накрыли они ее пустой бочкой, которая стояла около дерева, да и золотые яблоки, сорванные с дерева, туда же попрятали.

Когда рыцарь поближе подъехал, он оказался красавцем; приостановил коня, полюбовался прекрасным деревом и сказал обеим сестрам: «Кому принадлежит это прекрасное дерево? Тот, кто мне дал бы с него веточку, мог бы от меня потребовать, что его душе угодно».

Одноглазка и Трехглазка отвечали ему, что дерево им принадлежит и что они охотно сломят ему с дерева ветку.

Но как ни трудились — и та и другая — ни ветви, ни яблоки не давались им в руки. «Странно! — сказал рыцарь. — Дерево вам принадлежит, а вы все же с него ни яблока, ни ветви сорвать не можете». Но обе сестры настаивали, что дерево принадлежит им. Тем временем Двуглазка, разгневанная тем, что сестры ее так лгали, выкатила из-под бочки парочку золотых яблок прямо к ногам рыцаря.