Саймон посмотрел на пачку конвертов, аккуратно перевязанных красно-золотой ленточкой, и осознал, что не испытывает никаких чувств. Ни злобы, ни грусти, ни даже сожалений. Это была величайшая победа из всех, какие он только мог себе представить.

Саймон не мог сказать наверняка, как долго эти письма пролежали в столе Дафны. Он знал, что она положила их в нижний ящик, и иногда заглядывал туда, чтобы убедиться, по-прежнему ли они там обретаются.

Но со временем он перестал это делать. Он не забыл о письмах – порой какое-нибудь событие напоминало ему об их существовании, – но мысль о них выветривалась из головы с неизменным постоянством. Он не вспоминал о них, вероятно, уже несколько месяцев, когда, открыв нижний ящик своего стола, увидел, что Дафна переложила бумаги сюда.

Это случилось двадцать лет назад.

И хотя Саймону по-прежнему не хотелось ни сжечь, ни разорвать письма, но и открывать их он потребности не испытывал.

До сегодня.

Хотя нет, и сегодня тоже.

Или все же?

Саймон снова взглянул на пачку, перевязанную ленточкой. Хотел ли он их открыть? Найдется ли в письмах отца нечто такое, что поможет Колину и Пенелопе позаботиться о Джорджи, детство которого могло оказаться совсем непростым?

Нет, это невозможно. Покойный герцог был суровым, бесстрастным и безжалостным. Он был настолько озабочен наследством и титулом, что повернулся спиной к единственному ребенку. И ничто из того, что он написал – ни единое слово – не поможет Джорджи.

Саймон вытащил письма из ящика. Бумага, на которой они были написаны, высохла, от них веяло стариной.

Похоже, камин разожгли совсем недавно, и пламя только-только разгорелось. Жаркое, яркое и искупительное. Саймон не отрывал взгляда от огня, пока очертания окружающих предметов не стали смутными и расплывчатыми. Тянулись бесконечные минуты, а он все сидел, стиснув в руке прощальные письма отца. К моменту смерти его родителя они не разговаривали больше пяти лет. Если старый герцог и хотел что-то ему сказать, то это будет написано здесь.

– Саймон?

Он медленно поднял глаза, с трудом выбираясь из состояния оцепенения. Дафна стояла на пороге, опираясь рукой на торец двери. Жена надела свое любимое светло-голубое платье, которое уже много лет занимало особое место в ее гардеробе. Каждый раз, как герцог предлагал заменить наряд, Дафна отказывалась. Некоторые вещи по мягкости и удобству просто незаменимы.

– Ты идешь спать? – спросила Саймона супруга.

Он кивнул и поднялся из кресла.

– Скоро. Я просто…

Саймон откашлялся, поскольку, по правде сказать, не знал, что делает. Он даже не был уверен, о чем думает.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Лучше. Мне всегда лучше по вечерам. – Она сделала несколько шагов вперед. – Я съела кусочек тоста и даже немного варенья, и я…

Дафна запнулась и замерла на месте с окаменевшим лицом, часто моргая. Она не сводила взгляда с писем. Саймон даже не осознал, что, вставая, так и не выпустил их из рук.

– Ты их прочтешь? – тихо спросила она.

– Я подумал… возможно… – Он сглотнул. – Я не знаю.

– Но почему сейчас?

– Колин рассказал мне о Джорджи. Я посчитал, что здесь может найтись что-нибудь полезное. – Саймон слегка приподнял руку с пачкой писем. – Что-нибудь такое, что ему поможет.

Дафна открыла рот, но прошло несколько секунд, прежде чем она смогла заговорить.

– Мне кажется, что ты один из самых добрых и благородных мужчин, каких я когда-либо встречала.

Саймон в замешательстве посмотрел на жену.

– Я же знаю, что ты не хотел их читать, – пояснила та.

– Право, мне все равно…

– Нет, тебе не все равно, – тихо перебила его Дафна. – Этого не достаточно, чтобы их уничтожить, но они все же что-то значат для тебя.

– Я почти о них не вспоминаю, – ответил Саймон. И он не лгал.

– Я знаю. – Она взяла мужа за руку, слегка поглаживая большим пальцем костяшки пальцев. – Но одно то, что ты перестал вспоминать отца, вовсе не означает, что он для тебя ничего не значит.

Саймон не ответил. Понятия не имел, что сказать.

– Я не удивлена, что в конечном счете ты решил прочесть эти письма, лишь чтобы помочь кому-то другому.

Герцог сглотнул, затем схватился за ее руку, словно за спасательный круг.

– Хочешь, чтобы я их открыла?

Он кивнул, молча передав Дафне всю пачку.

– Они идут по порядку? – спросила герцогиня, усевшись в ближайшее кресло и развязав ленточку.

– Понятия не имею, – признался Саймон, садясь за стол. Отсюда он не мог разобрать, что написано в письмах.

Дафна понимающе кивнула, затем осторожно распечатала первый конверт. Ее глаза забегали по строчкам – по крайней мере, так показалось Саймону. Слабое освещение не позволяло ясно разглядеть выражение лица супруги, но он не раз был свидетелем того, как Дафна читала письма, поэтому точно знал, как она при этом выглядит.

– У него был ужасный почерк, – пробормотала Дафна.

– В самом деле?

Если подумать, Саймон сомневался, видел ли он вообще когда-либо, какой почерк у его отца. Хотя, вероятно, когда-то и видел, вот только не запомнил.

Он подождал еще немного, попытавшись не задерживать дыхание, когда жена переворачивала страницу.

– Он ничего не написал на обратной стороне, – с удивлением констатировала Дафна.

– Это в его духе. Он никогда бы не предпринял ничего, что могло бы быть истолковано, как намерение сэкономить, – заметил Саймон.

Она подняла взгляд и вскинула брови.

Он сухо пояснил:

– Герцогу Гастингсу нет нужды экономить.

– Да неужели? – Она взяла следующую страницу и прошептала: – Надо будет припомнить, когда я в следующий раз зайду к модистке.

Саймон улыбнулся. Ему нравилось, что жена способна его развеселить даже в такой момент.

Через несколько минут Дафна сложила письмо и подняла глаза. Она немного помолчала, вероятно, давая супругу возможность высказаться, но, не услышав ни слова, произнесла:

– Письмо довольно скучное.

– Скучное? – Саймон не знал, чего ожидал, но не этого.

Дафна пожала плечами.

– Там написано об урожае, ремонте восточного крыла дома и нескольких арендаторах, которых он подозревал в обмане. – Она неодобрительно поджала губы. – Разумеется, это не так. Он упомянул мистера Миллера и мистера Бетхама. Они в жизни бы не стали никого обманывать.

Саймон моргнул. Ему казалось, что в письмах отец хотя бы извинится. А если не извинится, то тогда вновь обвинит сына в несостоятельности. Ему и в голову не приходило, что тот просто отправит ему отчет о положении дел в поместье.

– Твой отец – крайне подозрительный человек, – пробормотала Дафна.

– О да.

– Мне читать следующее письмо?

– Да, пожалуйста.

Дафна прочитала письмо примерно с тем же содержанием, что и предыдущее, только на сей раз покойный герцог написал о мосте, требующем ремонта, и окне, которое сделали, не последовав его указаниям.

И все в том же духе. Проценты, счета, ремонты, жалобы… Иногда герцог добавлял несколько слов вступления, но ничего особо личного, а что-то вроде: «В следующем месяце собираюсь устроить охоту, так что дай знать, если приедешь». Удивительно. Отец не только с легкостью отказывался признать существование сына, когда считал того заикающимся идиотом – он так же легко сумел забыть о собственном неприятии, когда Саймон заговорил четко и на должном уровне. Покойный герцог вел себя так, словно ничего не случалось, и он никогда не желал сыну смерти.

– Боже праведный, – произнес Саймон, поскольку что-то сказать было нужно.

Дафна посмотрела на мужа.

– Гм?

– Ничего, – пробормотал он.

– Это последнее, – заметила Дафна, взяв очередное письмо.

Он вздохнул.

– Ты хочешь, чтобы я его прочла?

– Конечно, в нем ведь может говориться о процентах, – саркастично отозвался Саймон. – Или о счетах.

– Или о плохом урожае, – съязвила Дафна, явно пытаясь не улыбнуться.

– Или об этом, – согласился он.