17 февраля, понедельник

132 фунта (га-а-а, га-а-а, проклятый горячий шоколад!); порций алкоголя – 4 (но включая самолет, так что оч. хор.); сигарет – 12; ошеломляющих нео-колониалистских действий, совершенных мамой, – 1, крупное.

Мини-брейк получился фантастический, если не считать Ребекки, но сегодня утром в Хитроу я испытала легкий шок. Стоим мы в зале ожидания и ищем вывеску такси – вдруг раздаётся голос:

– Дорогая! Не стоило тебе приезжать встречать меня, глупышка! Там, снаружи, нас ждут Джеффри и папа! Мы зашли только купить папе подарок. Иди познакомься с Веллингтоном!

Мама – вся покрытая ярко-оранжевым загаром. Волосы заплетены в косички с бусинками на концах, как у Бо Дерека; объемный оранжевый батик, как у Винни Манделы.

– Знаю, ты наверняка подумала, что он из племени масаи, а он из племени кикуйу! Кикуйу – вообрази!

Проследила за её взглядом в сторону галантерейного магазинчика: у прилавка, с раскрытым кошельком, стоит Юна Олконбери, тоже вся оранжевая, в батике длиной до пола (но в обычных своих очках, с толстыми стеклами) и с зелёной кожаной сумочкой, украшенной внушительной золотой застёжкой. Юна восхищенно взирает на громадного чёрного юношу в ярко-синем клетчатом балахоне – мочки свисают чуть не до плеч, в одной болтается кассета из-под фотопленки.

– Хакуна матата! Донт варри, би хэппи! Суахили. Правда же, потрясающе? Мы с Юной великолепно отдохнули, а Веллингтон приехал к нам! Привет, Марк! – Мама бегло отметила его присутствие. – Идем, дорогая! Почему ты не скажешь Веллингтону «джамбо»!

– Тише, мам, тише! – прошипела я не разжимая губ и нервно оглядываясь. – Ты не можешь приглашать жить к себе африканского дикаря. Это неоколониализм, и папа только что отошёл после Хулио.

– Веллингтон не дикарь! – возразила мама, гордо выпрямляясь. – Ну, во всяком случае, дорогая, – не настоящий дикарь! В смысле – живёт в хижине из навоза. Но он загорелся ехать! Совершить кругосветное путешествие, как мы с Юной!

По дороге домой, в такси, Марк был довольно неразговорчив. Как бы мне хотелось, чтобы у меня была нормальная, пухлая, седая мама, как у других, которая просто пекла бы вкусные пирожки!

Так, надо позвонить папе.

21.00. Папа впал в максимально подавленное среднеанглийское состояние духа, и голос у него опять…

– Как дела? – осторожно поинтересовалась я, как только наконец отвязалась от возбуждённой мамы.

– О, прекрасно, прекрасно, знаешь. В саду зулусские воины. У примул ростки. Как ты, всё в порядке?

О боже, хватит ли у него сил снова пережить это безумие… Сказала, пусть звонит мне в любое время; но это так тяжело – ведь он всё старается держаться молодцом.

18 февраля, вторник

132 фунта (теперь всерьёз аварийное положение); сигарет – 13; мазохистских фантазий о том, что Марк влюблен в Ребекку, – 42.

19.00. В страшной спешке. Сломя голову примчалась домой после очередного кошмарного рабочего дня (Шез по необъяснимым причинам решила, что обожает футбол, так что мы с Джуд должны ехать к ней смотреть, как немцы громят турок, бельгийцев или кого-то там ещё) и обнаружила на автоответчике два сообщения, оба не от папы.

Первое – от Тома: его друг Адам из «Индепендент» не возражает дать мне возможность попробовать себя в жанре интервью, если только я найду какую-нибудь настоящую знаменитость, у которой можно его взять, и не стану ожидать, что мне заплатят.

Не может быть, чтобы в газетах именно так обстояли дела. Как тогда они оплачивают свои закладные и лечение от алкоголизма?

Второе послание – от Марка: сообщает, что вечером занят с комиссией по амнистиям и индонезийцами, и спрашивает, можно ли позвонить мне к Шеззер и узнать, как проходит матч. «Да, и вот ещё что: э-э-э… Ребекка приглашает нас и всю „компанию“ на загородную вечеринку в доме её родителей в Глостершире на следующий уик-энд. Что ты об том думаешь? Перезвоню попозже».

Что я об этом думаю – точно знаю. Лучше сидеть в маленькой норке в саду у мамы с папой и весь уик-энд заводить дружбу со всеми тамошними червяками, чем ехать на загородную вечеринку к Ребекке и любоваться, как она флиртует с Марком. И почему это она не позвонила мне, чтобы пригласить нас?

Это Навязчивое Упоминание, именно настоящее Навязчивое Упоминание – никаких сомнений. Телефон! Готова поспорить, это Марк. Что я ему скажу?

– Бриджит, возьми трубку, положи на место, положи на место. Положи на место! Растерянно беру трубку.

– Магда?

– Бриджит! Привет! Как покаталась на лыжах?

– Здорово, но… – рассказала ей всё про Ребекку, и Нью-Йорк, и загородную вечеринку. – Не знаю, ехать мне или нет.

– Конечно, ехать, Бридж! – воскликнула Магда. – Если бы Марк хотел встречаться с Ребеккой, так и встречался бы с Ребеккой, а он… О боже, кончай, кончай, Харри, сейчас же слезай со стула, а не то мама тебя так отшлёпает! Вы два совершенно разных человека.

– Хмм… Мне кажется, Джуд и Шеззер сказали бы…

Трубку выхватил Джереми.

– Послушай, Бридж, спрашивать совета по поводу любовных отношений у Джуд и Шеззер – это всё равно что спрашивать совета у консультанта по диете, который весит двести восемьдесят.

– Джереми! – закричала Магда. – Он просто играет в адвоката дьявола, Бридж, не обращай на него внимания. У каждой женщины своя аура. Он выбрал тебя. Езжай, будь великолепна и присматривай за ней… Не-е-т, только не на пол!

Магда права. Буду уверенной в себе, разумной, ответственной женщиной, с достоинством, и прекрасно проведу время, источая свою ауру. Ура! Сейчас позвоню папе и поеду смотреть футбол.

Полночь. Снова дома. Оказавшись на улице, на пронизывающем холоде, уверенная в себе женщина с достоинством испарилась от беззащитности. Пришлось пройти мимо рабочих, которые что-то делали с газовой трубой под яркими фонарями. На мне было очень короткое пальто и ботинки, так что приготовилась к непристойному свисту и нескромным выкрикам, а когда ничего такого не последовало, почувствовала себя полной идиоткой.

Это мне напомнило один случай в мои пятнадцать. Шла по безлюдной пригородной улочке, увязался за мной какой-то тип, схватил за руку. В панике поворачиваюсь чтобы взглянуть на напавшего. В то время я была оч. стройная и носила обтягивающие джинсы; правда, ещё круглые очки и проволоку на зубах. Он всего лишь взглянул на мое лицо – и тут же убежал.

Когда приехала, поделилась своими чувствами отн. рабочих с Джуд и Шерон.

– В этом-то всё и дело, Бриджит! – взорвалась Шеззер. – Мужчина обращается с женщиной как с вещью, будто единственная её функция – физическая привлекательность.

– Но они как раз так не сделали, – возразила Джуд.

– Вот именно поэтому всё это так противно. Ладно, пошли, пора смотреть матч!

– Ммм, какие у них классные мышцы на ногах, правда? – заметила Джуд.

– Ага, – согласилась я, рассеянно размышляя, рассвирепеет ли Шез, если во время матча заговорить о Ребекке.

– Одна моя знакомая однажды спала с турком, – продолжала Джуд. – У него такой огромный член, что он ни с кем не мог спать.

– Что? Кажется, ты сказала, что она-то спала, – отреагировала Шеззер не отрывая взгляда от экрана.

– Она с ним спала, но она не делала этого, – объяснила Джуд.

– Потому что не могла, потому что у него был слишком большой член, – поддержала я Джуд с её историей. – Ужасно… Как вы думаете, это зависит от национальности? В смысле как вы думаете, у турок…

– Заткнитесь и смотрите! – оборвала меня Шеззер.

Мы все затихли на какое-то время, воображая много членов, аккуратно засунутых в шорты, и припоминая все известные нам игры разных национальностей. Только я собралась снова открыть рот, как Джуд, которая, казалось, глубоко о чем-то задумалась, провозгласила:

– Наверно, это очень странно – иметь член.