Внезапно в ноздри Мики ударил душный запах гари, и перед его глазами, как прозрачная завеса, заколебалось голубоватое облачко. Потом из щели между двумя стволами выползла, завиваясь в клубы, густая струя сизого дыма, а непонятный рев раздавался все ближе и становился все более зловещим. Тут Мики наконец увидел, что за спутанными еловыми ветками мечутся желтые языки пламени, которые быстро пожирают смолистую сухую древесину. Еще через десять секунд над кучей взметнулся столб огня высотой в двадцать футов, и Жак Лебо поднял ружье, готовясь стрелять.
Хотя Мики знал, что огонь несет ему смерть, он не забывал и про Лебо. Инстинкт, в минуты опасности наделявший его поистине лисьей хитростью, подсказал ему, откуда взялся огонь. Этого беспощадного врага наслал на него человек, который стоит перед лазом и ждет. А потому Мики, подобно лисе, сделал именно то, чего Лебо никак не предвидел. Он быстро пополз в глубину завала, продираясь сквозь спутанные макушки, добрался до снежной толщи и принялся прокапывать себе выход с быстротой, которая не посрамила бы настоящую лису.
Наружную полудюймовую ледяную корку он разбил зубами и через мгновение выбрался из сугроба по ту сторону пылающих стволов, которые загораживали его от Лебо.
Пламенем была охвачена уже вся куча, и Лебо в недоумении отступил на несколько шагов в сторону, чтобы заглянуть за огромный костер. В ста ярдах он увидел Мики, который со всех ног улепетывал туда, где начиналась густая чаща.
Подстрелить его ничего не стоило, и Лебо побился бы об заклад на что угодно, что с такого расстояния он не промахнется. Траппер не торопился. Он был намерен покончить с ненавистной собакой одним выстрелом. Лебо спокойно прицелился, но в то мгновение, когда он спускал курок, ветер, как плеткой, хлестнул его по глазам струей едкого дыма, и в результате пуля просвистела в трех дюймах над головой собаки. Этот пронзительный визг был для Мики новым звуком, но он узнал грохот охотничьего ружья, а что такое ружье, ему было отлично известно. Траппер, который продолжал стрелять в него сквозь колеблющуюся завесу дыма, видел только смутную серую полоску, стремительно приближающуюся к чаще. Лебо успел выстрелить еще три раза, и Мики, ныряя в непроходимый ельник, вызывающе залаял. Последняя пуля Лебо взрыла снег у его задних лап, и он скрылся из виду.
Пережитые минуты смертельной опасности не заставили Мики уйти от хребта Джексона. Наоборот, из-за охоты, которую устроил за ним человек, он только крепче привязался к этим местам. Теперь ему было о чем думать, кроме утраты Неевы и своего одиночества. Лиса возвращается и с любопытством рассматривает бревно ловушки, которое чуть было ее не придавило. Вот так и Мики испытывал теперь непреодолимое влечение к охотничьей тропе Лебо. До сих пор запах человека пробуждал в нем только какие-то смутные воспоминания, теперь же этот запах превратился в предупреждение о вполне реальной и конкретной опасности. И Мики радовался этой опасности. Она давала пищу его хитрости и сноровке. И капканы Лебо манили его неодолимо и властно.
Убежав от своего горящего логова, Мики описал широкий полукруг и вышел к тому месту, где лыжня Лебо сворачивала к болоту. Там он спрятался и внимательным взглядом проводил удаляющуюся фигуру Лебо, когда тот полчаса спустя прошел мимо его убежища, возвращаясь домой.
С этого дня Мики бродил возле охотничьей тропы Лебо как серый беспощадный призрак. Он двигался бесшумно и осторожно, все время держась начеку и помня обо всех опасностях, которые могли ему угрожать; оставаясь невидимым и неуловимым, точно сказочный волк-оборотень, он следовал по пятам за Лебо, когда траппер обходил капканы. И с такой же настойчивостью мысли Лебо постоянно обращались к «этой проклятой собаке», которая превратилась для него в настоящий бич. Два раза в течение следующей недели Лебо удавалось на мгновение увидеть Мики. Три раза он слышал его лай. И дважды пытался выследить пса, но оба раза, измученный и обозленный, был вынужден отправиться восвояси, так и не разделавшись со своим врагом. Застать Мики врасплох ему никак не удавалось. Мики больше не трогал приманок в кекеках. Он не прикоснулся даже к целой кроличьей тушке, которой Лебо рассчитывал его соблазнить. Не трогал он и кроликов, которые попали в капкан и уже замерзли. Но все существа, которые он находил в капканах Лебо еще живыми, Мики считал своей законной добычей. Чаще всего это были птицы, белки и кролики. Но, после того как попавшая в капкан норка больно укусила его за нос, он начал душить подряд всех норок, безнадежно портя их шкурки. Он устроил себе логово в другой куче бурелома, и инстинкт подсказал ему, что не следует ходить туда прямым путем, протаптывая тропу, которая всем бросается в глаза.
День и ночь Лебо, человек злой и жестокий, строил планы, как покончить с Мики. Он разбрасывал отравленные приманки. Он убил лань и начинил стрихнином ее внутренности. Он ставил всякие хитрые ловушки и клал в них мясо, сваренное в кипящем жиру. Он построил себе тайник из елового и кедрового лапника и просиживал в нем с ружьем долгие часы, выжидая, не покажется ли неуловимый пес. Но Мики по-прежнему оставался победителем в их жестокой войне.
Однажды Мики обнаружил в одном из капканов большого пекана. Он хорошо помнил свою летнюю встречу с таким же пеканом и таску, которую ему задал тот Учак. Но в этот вечер, когда он увидел второго Учака, в его сердце не пробудилась жажда мести. Обычно в сумерки он уже забирался в свое логово, но на этот раз его терзало ощущение такого неизбывного одиночества, что он продолжал бродить по лесу. Он томился по дружескому общению с другим живым существом. Эта тоска пожирала его, точно лихорадка. Он не чувствовал голода, не хотел охотиться. Им владела только эта неутоленная потребность, это желание обрести какого-нибудь товарища.
И вот тут-то он наткнулся на Учака. Возможно, это даже был его летний знакомец. Но если это было так, то, значит, Учак вырос, как вырос сам Мики. Учак не пытался вырваться из стальных челюстей капкана, а сидел неподвижно, без всякого волнения ожидая решения своей судьбы. Его пышный блестящий мех был великолепен. Учак показался Мики очень теплым, мягким, каким-то уютным. Он вспомнил Нееву, сто одну ночь, которые они проспали бок о бок, и почувствовал к Учаку дружескую симпатию. Тихонько повизгивая Мики подошел поближе. Он предлагал Учаку дружбу. Тоска, снедавшая его сердце, была так мучительна, что он рад был бы найти товарища даже в былом своем враге, лишь бы кончилось это невыносимое одиночество.
Учак не издал в ответ ни звука и не пошевельнулся. Сжавшись в пушистый шар, он внимательно следил за тем, как Мики подползает к нему на животе все ближе.
Внезапно Мики опять превратился в прежнего щенка. Он вилял хвостом, бил им по снегу и тявкал, словно говоря:
«Давай забудем нашу ссору, Учак! Будем друзьями. У меня отличное логово под вывороченными деревьями, и я добуду для тебя кролика».
А Учак по-прежнему не шевелился и хранил полное безмолвие. Наконец Мики подобрался так близко, что мог бы потрогать Учака лапой. Он подполз к нему еще немного и сильнее застучал хвостом.
«И я вызволю тебя из капкана, — возможно объяснял он Учаку. — Этот капкан поставил двуногий зверь, которого я ненавижу».
Вдруг с такой молниеносной быстротой, что Мики не успел опомниться, Учак прыгнул вперед, насколько позволила цепь капкана, и набросился на него. Зубами и острыми как бритва когтями он раздирал нежный собачий нос. Несмотря на это, боевой задор не пробудился в Мики, и он, наверное, просто ушел бы, но тут зубы Учака впились в его плечо. С рычанием Мики попытался высвободиться, но Учак не ослабил хватки. Тогда клыки Мики сомкнулись на шелковистом затылке пекана. Когда он их разжал, Учак был уже мертв.
Мики пошел прочь, не испытывая никакого торжества. Он одолел врага, но победа не принесла ему удовлетворения. Мики, молодой одичавший пес, испытывал то же чувство, которое нередко сводит с ума людей. Он был один в огромном пустом мире — чужой для всех. Он изнывал от желания предложить кому-нибудь свою дружбу и убеждался, что все живые существа либо боятся его, либо ненавидят. Он был отщепенцем, бродягой без рода и племени. Конечно, он не сознавал всего этого, но им тем не менее овладело безысходное уныние.
