Люди слышали удары одинокого топора, но еще не слышали голоса доброй души Херлуина. Первой услышала ее голос мать, женщина знатная, образованная. Она пришла к сыну как-то после полудня, осмотрела опушку с торчавшими то там, то здесь пнями, на сына посмотрела мать, на лицо его, на капли пота, разлетавшиеся с его спокойного лица редкими градинками, на взопревшую туго натянутую на спине рубаху, на щенка у порога домика. И спросила мать сына:
– Что ты задумал?
Херлуин уважительно относился к матери. Коротким ударом воткнул он топор в пень и так же коротко сказал:
– Здесь будет монастырь.
Мать увидела его усталые глаза, поняла, что сын не отступит от своего решения. Она хорошо знала историю своей страны за последние 250 лет, историю Европы, исстрадавшуюся от трех могучих своих врагов: от мусульман на юге, от викингов – на севере, от междоусобицы. Ее дед, а деду – его дед, часто говорил об этих великих бедах. Сам он участвовал в битвах, предки его бились с этими тремя врагами, порою побеждали, порою проигрывали битвы и сражения, надеялись победить всех своих противников. Но с севера холодные ветры гнали корабли викингов во все страны Европы, во Францию, а с юга давили мусульмане, а распри внутри самой Франции ослабляли страну, народ. В лесах Европы бродили разбойники, простые люди, или которые уже не видели никакого смысла в труде: зачем трудиться, если в любую минуту в твой дом может ворваться враг, разрушить, сжечь все, созданное тобой? Мать Херлуина не была государственным деятелем, но, слушая рассказы деда, она, как и любая женщина на земном шаре, пыталась отыскать ответы на самые важные для нее вопросы: «Как спасти своих детей от войн и битв, от гибели?» Она не находила ответы.
Викинги (а их еще называли королями морей, «морскими разбойниками», норманнами – «северными людьми») первых поколений врывались на территорию Франции, крушили здесь все без разбора, в том числе монастыри и церкви. Еще Карл Великий в начале девятого века, услышав о первых налетах викингов на Европу, об их зверствах, предрек великие от них бедствия народам материка. Этот человек знал, на что способен изголодавшийся сильный зверь, какое горе он может принести всем, кто не в силах будет дать ему отпор. Когда-то войско Карла Великого остановило на границе Испании мусульман, пытавшихся ворваться в Европу с юго-запада, с Пиренейского полуострова. Там и осели надолго воины ислама, как раз в тот момент, когда, «проснулись» в Скандинавии вулканы людской безудержной воли, когда, как лавина с гор, как кипящая лава зла, низверглись на Европу люди Севера. Неостывающая более двух столетий лава зла. Кто ее остановит? Где найти нового Карла Великого, способного опрокинуть, сокрушить викингов? Не было такого человека. Не было такой силы в Европе. Люди Севера с огнем и мечом отвоевывали себе жизненное пространство в Европе, вынуждали правителей разных стран искать компромиссы с могучим противником.
В 911 году Карл Простоватый, французский король, отдал вождю викингов Роллону (его еще называли Хрольвом Пешеходом) юго-западную область Франции. А что оставалось делать простоватому королю? Викинги угрожали уже самому Парижу, городу в то время небольшому, но ведь – столице! Король несколько раз пытался собрать войско и дать отпор северянам, но власть у него была такая слабая, графы и бароны были так сильны и так часто дрались между собой, что он вынужден был пойти на эту сделку. Карл Простоватый отдал город Руан с окрестностями Роллону, потребовав взамен охранять границу Франции, не пускать в страну викингов. Роллон, человек огромного роста, гигант, которого не выдерживала ни одна лошадь, за что его и прозвали Пешеходом, дал клятву. По обычаю тех лет он обязан был поцеловать ногу Карлу Простоватому. Очень не хотелось это делать вождю викингов. Свои ведь смотрят – люди Севера. У них не принято целовать ноги даже самым могучим королям. Воткнуть ему копье в грудь – это можно, обмануть, обхитрить – тоже не возбраняется. Но целовать ноги! Мастера на разные прозвища, викинги могли такое имя дать своему боевому вождю, что…
Но договор есть договор. Роллон подошел к королю, нагнулся, взял в свои крепкие руки ножку короля Франции и резко дернул ее на себя, к своим губам. Карл не удержался, грохнулся на землю, и никто при этом не видел, целовал ли Роллон монаршую ножку или нет. Викинга вполне устраивало это. Короля Франции – тоже. Договор был заключен. Роллон получил Руан и богатые земли вокруг города. Область на юго-западе Франции с тех пор получила название Терра Норманнорум, «земля людей Севера», или Нормандия.
В чем-то эта сделка действительно оказалась полезной для дряхлеющей династии Меровингов, но совсем скоро французским королям стало ясно, что во владениях быстро крепнет могучая, довлеющая к самостоятельности сила, в то время как викинги, плодившиеся во фьордах Скандинавского полуострова, как грибы-шампиньоны в урожайный год, нашли новые лазейки для вторжения во Францию: практически все западное побережье страны терроризировали они – более ста лет! Около двухсот лет!!
Надеяться оставалось только на Бога. Между прочим, это стали понимать и те «люди Севера», которые просачивались в страны Европы, оставались там «на постоянное место жительства». Они быстро ассимилировались с местным населением, принимали христианство. Тоже самое случилось и в Терра Норманнорум, дюки которой уже в середине X века стали восстанавливать разрушенные своими предками без сожаления храмы и церкви. Быстро, очень быстро «европеизировались» «люди Севера», оседавшие на земле Франции.
И у многих европейцев появилась великая надежда на Бога.
Именно поэтому мать спокойно восприняла идею сына основать у быстрого ручья монастырь и ту резкую перемену во всем облике, во внутреннем состоянии Херлуина. Она не испытывала в тот миг ни жалости, ни робости, ни гордости, ни восторга; она поняла сына и молча удалилась по извилистой, вдоль ручья бредущей тропе, а Херлуин взял топор в руки, и его негромкие, монотонные удары слышала мать. Она, знатная, избалованная с детства женщина, думала о Боге, о сыне, о себе, и крепло в ней родившееся еще там, у бревна, решение. Впереди послышался шум небыстрых шагов, сдавленный мужской говорок: навстречу шли три человека. Она знала их. Она не удивилась простой одежде молодых мужчин, друзей Херлуина. Скупо поприветствовав ее, путники направились по тропе к монастырю.
Тем же вечером мать вернулась к Херлуину, осталась в монастыре, никому ничего не объясняя, ни с кем не советуясь. Она была сильной женщиной. Это слабые люди вечно находятся на распутье, постоянно испытывают потребность каяться, советоваться, объяснять свои поступки всем, кому ни попадя. Сильным это не нужно. Они – люди действия, люди решений. И в таком вопросе они не потерпят советов других. В таких вопросах сильные не ищут компромиссов, потому что душа не прощает компромиссов. Она зовет к себе человека, когда он уходит из мира в монастырь. В миру душа часто молчит, в миру правит разум. Он создает законы, творит обычаи, путается в них, слабеет, совершает поступки, которые разумными и назвать-то нельзя. У разума – своя жесткая, часто переходящая рамки жесткости, логика. У души – иная логика, иные законы.
Мать, забыв о мирском, обстирывала друзей сына, строивших монастырь, который стал, как считают многие дотошные исследователи, «первым подлинно национальным монастырем в Нормандии», полоскала белье в лесном ручье, смывавшем день за днем, месяц за месяцем все, накопленное там, в миру. С потом, в тяжком труде «выпаривалось» все мирское. Под шум стройки в душах первых монахов рождалось успокоение – а оно не рождается в грязных душах. Иной раз Херлуину – в тот век жестоких драк и войн было много поэтических натур – казалось, что бесстрастное, монотонное журчанье ручья чем-то напоминает ему молитву скромного человека, и он незаметно покидал друзей, увлекшихся беседой, уходил в небольшой свой сруб, зажигал свечу, открывал книгу и читал, читал слово Господа Бога Иисуса Христа.
