Им нужен был вождь. Они его получили. Вильгельм уже в первом бою проявил себя как бесстрашный боец и военачальник. И в том же бою юный дюк показал всем, что в войну он не играет, с врагами будет вести беспощадную борьбу. Вильгельм показал любителям давать людям прозвища, что терпеть насмешки от кого бы то ни было он не намерен. На допросе старый воин, гордый рыцарь, вассал графа, нарушившего клятву, данную при Роберте, бросил вполне осознанно, со спесью, взращенной несколькими поколениями:

– Роберт Дьявол вынудил моего сюзерена дать клятву Незаконнорожденному. Она незаконна.

Герцог покраснел, махнул в бессилии рукой, но справился с собой и крикнул неокрепшим еще, но властным голосом:

– Вырвать ему язык! Я приказываю вырвать говоруну его мерзкий язык!!

Страшный был приказ. Воины, стоявшие рядом, однако, не сомневались ни секунды. Три бойцы подскочили к несчастному и на глазах у всех, своих и чужих, выполнили приказ. Вильгельм, играя желваками, спокойно смотрел на жестокое действо. Около двух десятков пленных, связанных, окруженных копьеносцами, шелохнулись было, но вмиг остыли. Копья острые остудили их. И спокойный лик Вильгельма. Рыцарь корчился на траве от боли, густая кровь заливала грудь его, пачкала траву. Палачи, сделав свое дело, вымыли в ручье руки. Дюк глянул на пленных, будто желая спросить у них: «Не хочет ли кто-нибудь поговорить на эту тему?» Пленные в тревоге опустили глаза. Рыцарь пытался подняться на ноги, не смог, завалился на грязную траву, тяжело содрогаясь всем телом.

Слух о суровой расправе разнесся по городам и селениям Нормандии, обретшей после смерти Роберта Дьявола сильного вождя. Кого-то это известие порадовало, кого-то напугало. Кто-то не покорился Вильгельму, продолжая борьбу с ним. Трудно бы пришлось юному дюку, если бы его не поддержал король Франции.

В 1047 году в Нормандии вспыхнуло восстание. Генрих I с крупным войском отправился в поход и близ города Валь-эс-Дюн вступил в сражение с баронами, выступившими против Вильгельма. Король сражался, не щадя себя, не покинул боя, даже получив ранение, водил рыцарей в атаки, одержал прекрасную победу. Нормандцы прославили подвиг короля в песнях, но уже через несколько лет возмужавший Вильгельм стал в открытую проявлять строптивость, проводить самостоятельную политику, независимую от французского двора.

В эти годы Генрих I решил жениться во второй раз. Первая супруга не дала Франции наследника, это огорчало короля. В Париж после долгого утомительного путешествия по опасным дорогам Европы прибыла удивительной красоты Анна, дочь конунга русов Ярицлейва. Она поразила всех статью, умом, обходительностью и понравилась многим во Франции. Не понравилась она Вильгельму. На пиру он услышал слово «побочный» и возненавидел эту законнорожденную царевну, прибывшую в Западную Европу рожать законнорожденных наследников французского престола.

Генрих I в выборе второй жены угадал: она родила один за одним трех сыновей, и душа у монарха успокоилась. Он выполнил свой долг перед страной и перед своими предками, продолжив нить династии. Конечно же, Анна была нужна ему не только как производительница будущих королей, но и как дочь повелителя огромной богатой державы на востоке Европы. Генрих I владел в те годы небольшой территорией, окруженной со всех сторон врагами, с которыми приходилось вести бесконечные войны. Средств для этого у него не хватало. Он надеялся на помощь Ярицлейва. (Между прочим, еще и поэтому мог ненавидеть Анну Вильгельм, опасавшийся усиления Франции.) Но князя русов Мудрым прозвали не зря. Разбазаривать деньги на всех своих зятьев он не хотел и не мог: своих забот было много, к тому же переправить какую-либо помощь из Киева в Париж по дорогам Европы середины XI века не представлялось возможным из-за огромного количества мелких и крупных разбойничьих банд, шнырявших по лесным дорогам континента.

Эти надежды Генриха I не сбылись.

Вскоре после рождения первого сына Филиппа отношения между королем Франции и дюком Нормандии резко ухудшились. Опекун поддержал вассалов Вильгельма, поднявших против сына Роберта очередное восстание, осадил город Сен-Обен. Вильгельм, не дожидаясь печальной развязки, напал на своего благодетеля и разгромил его войско в пух и прах. Генрих I чудом уцелел, вернулся в Париж. Неудача шокировала его, и, как часто бывает в подобных случаях, подняли головы феодалы внутри самой Франции. Тяжелые времена наступили для короля.

Вильгельму тоже приходилось воевать постоянно, время у них было одно и тоже – XI век, хотя и не общее. Молодой дюк с дерзостью озленного льва бросался на врагов, отвоевывал у них жизненное пространство, не замечая при этом времени, не обращая внимания на быстрый лет дней, месяцев. Его в те годы волновало другое, злило другое… Он подошел к Алансону, пытался сходу штурмовать крепость. Жители и воины города хорошо подготовились к обороне, первый натиск врага отбили дружно. Раздраженный дюк стал готовиться к осаде. Алансонцы, поглядывая со стен на воинов противника, на нервного Вильгельма, решили подерзить, уверенные в своей победе.

Два веселых алансонца забрались по лестнице на стену, встали, освещенные ранним солнцем, в гордых позах, вытянули вперед руки с драными кусками старой кожи и завопили, что есть силы:

– Кожа! Кожа!

Вильгельм вздрогнул, услышав визгливые голоса, посмотрел на стену Алансона.

– Кожа! Рожа! Рожа!! – кричали два весельчака, ветер коверкал их слова, теребил драные куски кожи.

Вильгельм мучительно скривил лицо:

– Я вам покажу кожу, – прошипел он, развернулся, подошел к воинам и, едва сдерживая себя от крика, отдал приказ.

Воины привыкли к подобным приказам, ничего нового в них не было. Они выхватили из толпы несколько пленных, подвели их к тому месту, где бесились на стене два алансонца, где собралась к тому времени толпа жителей.

– Рожа! Кожа! – кричали весельчаки.

Крик прекратился сразу после первого удара боевого топора. Нормандские воины на виду у алансонцев отрубили пленным сначала руки, потом ноги, потом головы – горожане замерли: среди погибших были их друзья, родственники. Нормандцы с показным равнодушием перебросили части кровавых тел через стену.

– А теперь – на штурм! Я приказываю штурмовать Алансон! – крикнул Вильгельм.

Полководцем он был хорошим, прекрасно чувствовал психологию сражавшегося люда, мог с точностью до секунды угадать настроение своих и чужих воинов и в нужный момент заставить нормандцев сделать сверхусилие, без которого не возможна ни одна великая победа.

Великой победой штурм Алансона не назовешь, хотя с точки зрения «исполнительского искусства» атакующие все сделали безупречно. С какой-то одержимостью рванулись они к стенам с лестницами в руках, к воротам и взяли город. Им даже удалось разрушить ворота, хотя еще пару часов назад они казались атакующим прочными, как гранитная стена.

Алансон был взят. Оба шутника погибли в бою. И хорошо, что погибли. Гнев Вильгельма готовил им страшную казнь, хотя… он, если уж по справедливости, должен был благодарить их за неожиданную помощь.

– Так будет всегда!! – прорычал дюк Нормандии, не в состоянии справиться со своим гневом. – И со всеми!

Он очень хотел есть. Это обстоятельство сыграло исключительную роль для местных жителей: после сытного обеда Вильгельм успокоился, расхотелось ему отрубать руки-ноги у алансонцев. К вечеру гнев совсем прошел. Герцог забыл о кожах, о делах, о времени. Он веселился по случаю победы. И рыцари его, и слуги веселились. А где-то за городом робко стучали лопаты в руках алансонцев, копавших могилы.

…Генрих I веселился все реже. Время мешало ему, оно становилось его главным противником.

До разговора с Ланфранком Вильгельм о времени вообще не думал. Слишком молод был, слишком уверен в себе. Но после того как учитель из Бека, обрадовав его доброй вестью, удалился в монастырь, Вильгельм вдруг сделал для себя небольшое открытие: время-то – есть, оно не стоит на месте, с ним тоже нужно считаться, оно – вполне может быть! – является его самым грозным противником.