Мужа.

Ее сердце внезапно начинает биться чаще, при мысли, что отданный ей яд — не единственное покушение, которое царь и царица Ванахейма могли сотворить. Она едва не бежит по коридорам дворца, пока не достигает двойных резных дверей. Она останавливается с тяжестью в груди, унимая сбившееся дыхание. Сигюн приглаживает платье и волосы и велит знаком страже отворить створки.

Но стоит ей войти в общие с мужем покои, как на место волнения за жизнь супруга приходит животный страх непорочной маленькой девочки. Сигюн совсем забывает о пикантной цели того, что их определяют в одни апартаменты после свадьбы. Весь ее пыл тушуется под натиском взвинченных нервов. Под натиском искрометно точно брошенного в ее сторону взгляда остановившейся у раскрытого окна фигуры. Ее первый, бушующий и прекрасный эмоциональный шквал, с которым она величественно делает шаг внутрь, не остается царем Йотунхейма без внимания. Он с интересом щурится, осматривая жену с ног до головы. На его рот наползает плутоватая усмешка. Он покручивает ножкой бокала, показательно поигрывая вином, и говорит, поднося хрустальный край к губам:

— Ты довольно быстро.

— Не пейте это!

Сигюн подлетает к нему почти молниеносно, пальцами обеих рук закрывая горлышко. И Локи проделывает немыслимое усилие, чтобы не оскалиться. Он предельно спокойно интересуется:

— Почему же?

— Оно… — она мешкает, поджимая губы.

Ей вовсе не хочется подставлять родителей. Но они не оставляют своей дочери другого выбора. Сигюн заглядывает прямо в ожидающие и какие-то до дрожи прожигающие изумрудные глаза. Она говорит:

— Оно, вероятно, отравлено…

Царь Йотунхейма вдруг резко отставляет бокал в сторону, цепко хватает ее за талию и нагибается, ловя в слишком тесном зрительном контакте непонимающий и испуганный взгляд. Он натянуто усмехается и говорит:

— С чего вдруг ты решила предупредить меня?

— Вы мой муж, — без тени сомнения отвечает Сигюн.

— За трапезным столом придерживаться осторожности тебе данное обстоятельство не мешало, — намекает он на ее отказ от еды.

И она забывает, как нужно дышать. Он так это воспринимает?..

— Я не знала, что вас хотят отравить! — трепетно заверяет она его. — Если бы я знала, я бы тут же сказала!..

— Ты знаешь меня едва ли день, дорогая. С чего бы тебе быть такой верной?!

— Я Богиня Верности, — Сигюн с каким-то смущением поджимает розовые губки.

И Локи с сомнением прищуривается. Но быстро меняет выражение лица на глумливое.

— То-то я смотрю, как ты верна Ванахейму и своему отцу!

— Но я больше не принадлежу Ванахейму! — четко проговаривает Сигюн с какой-то обидой, порядком его удивляя. — И отчий дома я покинула. Ну, почти… — она слегка заминается, прежде чем продолжить: — Я вышла за вас замуж, а значит, теперь принадлежу Йотунхейму. И вам как его владыке.

Локи остается недвижимо испепелять молодую супругу пристальным взором. Он протяжно хмыкает. Он мысленно отмечает, что ему бешено повезло натолкнуться на это сокровище. Сигюн мыслит как нельзя правильнее. Из таких женщин лепить ту, что нужна именно тебе, одно удовольствие. Богиня Верности, значит… Прекрасно. О большем он не может даже мечтать. Все складывается лучше, чем он мог себе вообразить. Вот только…

— Ты же понимаешь, что теперь я могу на всех правах убить Ньорда за покушение?

— Но вы же этого не сделаете… — с какой-то трескающейся уверенностью произносит Сигюн. Она в потаенном страхе округляет глаза. Она сжимает лацкан его камзола и переходит на шепот: — Прошу… Мой отец совершил ошибку! Он просто… — она читает в его глазах насмешку. — Вы… смеетесь так надо мной?.. Это очень злая шутка, мой царь!..

— Я Бог Коварства, милая. Я не разделяю шутки на плохие или хорошие, — он со смешком дергает бровями вверх. — Но ты права. Я не стану этого делать. И Тору не позволю, хотя ему и хотелось, — он медленно обводит костяшкой согнутого указательного пальца ее подбородок. Он говорит: — Я получил от этой сделки, что хотел и даже больше. Мне незачем портить отношения с планетой-союзником из-за эгоистичности ее царя.

Локи чувствует грудью, как Сигюн облегченно вздыхает. Он как-то запоздало обращает внимание на их чересчур тесное соприкосновение телами. На их слишком интимный телесный контакт. На миниатюрный девичий стан, так маняще изгибающийся в его руках. На привлекательное растерянное личико, запрокинутое вверх, дабы поддерживать с ним зрительный контакт при разговоре. Хрупкая. Невесомая. Старейшины решат, что он взял в жены цверга… Тонкие губы тянутся в слегка пугающей для Сигюн улыбке. Но Локи заверяет:

— Не волнуйся. У меня нет намерения сделать тебе больно.

— Я знаю… Просто…

Просто у нее сейчас сердце уйдет в пятки от его слишком прямого, проедающего до костей взгляда. Она слышит от отца присказку, что чем выше интеллект у существа, тем его взгляд тяжелее. Тем он более насыщенный и выразительный. Тем он больше приковывает к себе чужие глаза и одновременно становится невыносимым. Это как игры на острие ножа: когда ты раз за разом возвращаешься к лезвию, после того как только что отдернул руку. Это как зависимость. И Сигюн, кажется, попадает в эту зависимость. «Глаза — зеркало души», — так говорят. И у царя Йотунхейма душа сложная. Запутанная. Сокрытая за кривой улыбкой с оттенком недоброжелательности и каверзных помыслов. Она не черная — злая, но и не белая — добрая. Она именно изумрудная. Ни теплая, ни холодная. Она переменчивая и неустойчивая. Слишком восприимчивая к внешним факторам. Быть рядом с таким мужчиной — все равно, что быть рядом с диким зверем. Пока он сыт, он тебя не тронет. Но рано или поздно он станет голоден.

Сигюн позволяет себе утонуть в его сладких увещевательных речах и прикрыть глаза, отдаваясь жаркому, все более и более нарастающему поцелую. Она отдается целиком и полностью его властным рукам. Позволяет им исследовать свое тело в, казалось бы, совершенно непозволительных местах. Позволяет ему стягивать с себя одежду. Позволяет тонким губам испепеляющими поцелуями касаться чувствительной кожи. Сигюн утопает в ошеломляющем чувстве приятного тепла, разливающегося по телу. Она впервые сама так бесстыдно обводит ладонями мужчину. Впрочем, даже не пытаясь перенять хоть капли инициативы. Сигюн целиком и полностью вешает этот приемлемый груз на его плечи. И Локи это более чем устраивает. Его более чем устраивает, что она послушной овечкой позволяет делать с собой все, что угодно. Что ему не приходится брать свою жену силой. Применять к своей женщине хоть какое-либо насилие. Это в принципе отвратительно. Простое и естественное правило родом из детства, что заложила мать.

***

Локи будит Сигюн, когда светило Ванахейма только-только надумывает выползать из-за горизонта. Он говорит, что до отправки в Йотунхейм ему нужно обезопасить ее. И на очевидный вопрос: «От чего?» — отвечает: «От физиологии ледяных великанов». Он рассказывает ей об обмораживающих прикосновениях. И о том, что в своем царстве личину аса он носить уже не будет. Локи давно принимает для себя факт своего йотунского происхождения. И ей тоже придется его принять. Хочется этого или нет.

Сигюн не то чтобы не хочется. Скорее, ей просто боязно. От неизвестности. От перспективы неизбежного столкновения с воинственной расой великанов, к ней явно недружелюбно расположенных. Она будет на ледяной планете просто чужачкой. Но она знает заранее на что идет. Сигюн носит регалию царицы. Но она всего лишь залог успешного выполнения договора. Постфактум. В конце концов, единственное ее предназначение — это выносить ребенка. Будущего наследника. Возможно, слегка облегчить ношу мужа в плане душевной усталости.

Сигюн спешно выполняет просьбу сесть к мужу оголенной спиной. Она прижимает край одеяла к груди, по неопытности все еще стесняясь своей наготы, и убирает волосы вперед. Она опасливо интересуется, краем глаза подмечая стеклянное стило:

— Вы хотите поставить на мне метку? Это больно?

— Не больнее, чем водить ледышкой по коже, — с приглушенной усмешкой отвечает Локи.