– Да. Замечено нарушение закономерности. Они развивались с непредвиденной быстротой. – Бесстрастный голос продолжал говорить, обращаясь теперь к нам.

– Я – ваш судья. Многие из цивилизованных существ, которых вы видите здесь, являются частью меня. Остальные – зрители или студенты. Некоторые присутствуют здесь, чтобы суметь уличить меня в ошибке, но этого никому не удавалось сделать более миллиона ваших лет.

– Вам больше, чем миллион лет? – вырвалось у меня. То, что я ему не поверил, я даже не стал говорить.

– Я намного старше, – ответил голос, – но весь в целом, а не составляющие меня компоненты. Частично я машина, и эту часть можно починить, заменить, воспроизвести. Частично я состою из живых существ, которые могут умереть и быть замещены. Моя живая часть состоит из многих гроссов[18] цивилизованных существ из различных районов Трех галактик, причем для взаимодействия с моей машинной частью достаточно одного гросса. Сегодня я состою из двухсот девяти квалифицированных существ, в распоряжении которых находятся все знания, накопленные моей механической частью, все ее умение анализировать и обобщать.

– Ваши решения принимаются единогласно? – спросил я немедленно. Мне показалось, что я нашел лазейку – мне редко удавалось запутать мать с отцом, но в детстве все же случалось ухитриться внести в стан родителей сумятицу, заставляя их реагировать на одни и те же вещи по-разному.

– Решения всегда единогласны. Вам будет легче воспринимать меня как единое целое, одну личность. – Голос обратился ко всем присутствующим. – Пробы взяты согласно установленной практике. Современная проба двойная, проба промежуточного периода, используемая для проверки точности кривой, представляет собой одиночный экземпляр в одежде, взятой согласно стандарту наугад из периода приблизительно одного полураспада радия-226.

Дистанционная проба проверки кривой взята тем же методом на расстоянии в две дюжины раз большем, чем расстояние от современной пробы до промежуточной.

– Почему проверка кривой ведется на столь короткой дистанции? – спросил сам себя голос. – Почему не взято расстояние, по крайней мере в дюжину раз большее?

– Потому что жизнь поколений этих организмов слишком невелика, наблюдаются также быстрые мутации.

Похоже, объяснение сочли удовлетворительным, поскольку голос продолжал:

– Самый юный образец начнет давать показания первым.

Я решил, что он имеет в виду Крошку, и она подумала то же самое, потому что вся напряглась. Но голос пролаял что-то, и пещерный человек задрожал. Он ничего не ответил, лишь скрючился еще сильнее. Голос пролаял что-то опять. Потом сказал сам себе:

– Я кое-что установил.

– Что именно?

– Это существо не является предком остальных трех.

В голосе машины почти что прорвались эмоции, как будто наш хмурый бакалейщик обнаружил соль в жестянке с сахаром.

– Проба была взята правильно.

– И, тем не менее, – возразил он сам себе, – это неверный образец. Придется пересмотреть все относящиеся к делу данные.

На долгие пять секунд стало тихо. Затем голос заговорил снова:

– Этот несчастный не является предком остальных образцов, он всего лишь побочная линия. У него нет будущего. Он будет немедленно возвращен в то пространство-время, откуда был взят.

В ту же секунду неандертальца уволокли. Я следил за его исчезновением с чувством тоски. Сначала я испугался его. Потом – презирал и стыдился. Он был трус, он был грязен, он вонял. Любая собака цивилизованней его. Но за последние пять минут я стал смотреть на него другими глазами – какой-никакой, а человек! Может, он и не был моим дальним пращуром, но в нынешнем положении я вовсе не был намерен отказываться от самого захудалого своего родственника.

Голос спорил сам с собой, решая, может ли процесс продолжаться и, в конце концов, принял решение.

– Рассмотрение будет продолжено. В случае нехватки фактов для принятия решения будет взята другая дистанционная проба нужной линии. Иунио!

Римлянин поднял свой дротик еще выше. – Кто зовет Иунио?

– Выходите давать показания.

Как я и опасался, Иунио объяснил голосу, куда ему следует идти и чем заниматься. И не было никакой возможности защитить Крошку от его языка: английский перевод изложил нам все в полном объеме, да сейчас и не имело уже значения, удастся уберечь Крошку от «неприличных» влияний, или нет.

Голос продолжал так же невозмутимо:

– Ваш ли это голос? Является ли это вашими показаниями?

Тут же послышался еще один голос, в котором я узнал речь римлянина, отвечающего на вопросы, описывающего сражения, рассказывающего об обращении с пленными. Мы слышали английский перевод, но даже он сохранял самонадеянный тембр его голоса.

– Колдовство! Ведьмы! – завопил легионер и стал делать рога пальцами, отпугивая колдуний. Трансляция прекратилась.

– Голоса совпадают, – сухо объявила машина. – Запись приобщена к материалам дела.

Но машина не прекращала допрашивать Иунио, требуя подробностей: кто он, как оказался в Британии, чем там занимался, почему считает необходимым служить Цезарю. Иунио коротко на все отвечал, потом разозлился и отвечать перестал совсем. Издав боевой клич, эхом прокатившийся по гигантскому залу, он отпрянул назад и что было силы метнул дротик. До стены он не дотянул, но олимпийский рекорд побил наверняка.

Я вдруг понял, что кричу «ypa!»

Дротик еще не успел упасть на пол, как Иунио обнажил меч, взметнул его в гладиаторском салюте и, выкрикнув «Слава Цезарю», взял на караул.

Как он поносил их всех! Он ясно объяснил, что думает о тварях, которые не то что не римские граждане, но даже не варвары!

Ого, сказал я себе, матч, кажется, подходит к концу. Все! Крышка тебе, человечество.

Иунио вопил без остановки, призывая на помощь своих богов, грозя расправой, придумывая все более и более изощренные ее методы, подробно расписывая, что с ними со всеми сотворит Цезарь. Я надеялся, что даже в переводе Крошка не поймет и половины, хотя надежды мои вряд ли были обоснованы: она вообще более понятлива, чем следовало бы.

Но я почувствовал, что начинаю гордиться легионером.

В тирадах Черволицего звучало зло, но его не было в речах Иунио. Под ломаной грамматикой, смачными ругательствами и грубой натурой заскорузлого старого сержанта жили отвага, человеческое достоинство и смелость. Может, он и был старым негодяем, но он был негодяем моего сорта.

Кончил он вызовом – он требовал, чтобы они выходили на бой против него; пусть выходят по одиночке или выстроятся черепахой – он согласен драться сразу вместе со всеми.

– Я сложу из вас погребальный костер! Я выпущу вам кишки! Я покажу вам, как умирает римский солдат – у могилы, заваленной трупами врагов Цезаря!

Он остановился, чтобы перевести дыхание. Я снова заорал «браво», и Крошка подхватила мой крик. Иунио глянул на нас через плечо и усмехнулся.

– Перерезай им глотки, когда я начну сбивать их с ног, парень! Сейчас поработаем!

– Вернуть его обратно в пространство-время, откуда он был взят, – произнес холодный голос.

Иунио встрепенулся, громко призывая Марса и Юпитера, когда его потянули за собой невидимые руки. Меч его упал на пол, но тут же взлетел вверх и сам вошел в ножны.

Иунио молнией пронесся мимо меня. Сложив руки рупором, я крикнул ему вдогонку:

– Прощай, Иунио!

– Прощай, мальчик! – ответил он, пытаясь вырваться. – Трусят они, трусы! Ни на что не способны, кроме грязного колдовства!

И Иунио исчез.

– Клиффорд Рассел…

– А? Я здесь.

Крошка сжала мою руку.

– Ваш ли это голос?

– Погодите-ка, – скаэал я.

– Да? Говорите.

Я перевел дыхание. Крошка прижалась ко мне и зашептала в ухо:

– Постарайся, Кип. Они ведь всерьез.

– Постараюсь, малыш, – ответил я и продолжал. – Что здесь происходит? Мне ведь сказали, что рассматривается вопрос о человечестве?