Колонны вел полковник А. А. Дуборг. 150 километров по разбитым лесным дорогам мы одолели довольно быстро. Правда, без отстающих не обошлось, но в девять вечера в основном все были на месте. Кругом стеной стоял лес. Справа, метрах в двухстах, просматривалось озеро, а слева — небольшая поляна, видимо, старая вырубка, поросшая редким кустарником и отдельными небольшими деревцами.

— Заповедник, да и только, — недовольно проворчал Дуборг. — Не удивлюсь, если встретимся с медведем.

Но встреча нам предстояла гораздо более худшая. Впрочем, все по порядку…

От основной дороги, по которой мы ехали, к озеру вела неширокая просека, вдоль которой мы разместили автомобили штаба бригады и моторазведроты. До въезда в расположение штаба, вдоль основной дороги, с одной стороны расположился 40-й батальон ранцевых огнеметов (40 ОБРО), с другой дымились костры и полевые кухни, где повара спешно готовили совмещенный обед и ужин. Я в штабной машине при свете электролампочки, питаемой от автомобильного аккумулятора, готовил кодированное радиосообщение частям бригады о новом месте расположения штаба. Внезапно открылась дверца, и появившийся в ее проеме начальник связи бригады майор Муравский встревоженно произнес:

— Товарищ майор, прошу подойти к штабной рации.

— А что случилось?

— Сами услышите.

Переносная радиостанция была развернута прямо на земле, всего в нескольких шагах от моей машины. Девушка-радистка, как только я подошел, сдернула с головы наушники и передала мне. Сначала слышались лишь потрескивание атмосферных разрядов и какие-то непонятные далекие голоса, потом в наушниках раздался мужской голос, отчетливо произнесший на русском языке:

— Я — «Гора»… Я — «Гора»… Всем «Пригоркам», «Сопкам» и «Бугоркам»… Всем «Пригоркам», «Сопкам» и «Бугоркам»… Нашими «голубками» в районе вашего размещения замечено много чужих «гостей». Примите меры по усилению своей охраны и обороны. В случае появления их немедленно докладывайте Первому, а сами постарайтесь их ликвидировать. Повторяю… — И текст радиопередачи повторился.

— Как по-вашему, что это за радиостанция? — спросил я майора Муравского.

— Видимо, корпусная и, судя по громкой слышимости, находится неподалеку. И работает она в корпусном волновом диапазоне. Других подобных здесь не должно быть.

Я знал, что штаб 99-го стрелкового корпуса располагался в двух-трех километрах от нас, так что предположение Муравского имело основания.

— Пойдем докладывать начальнику штаба.

— Ну и что вы предлагаете? — спросил тот, выслушав мое сообщение.

— На охрану на ночь вместо комендантского взвода следует выставить подразделение моторазведроты капитана Нежурина и там же держать дежурный взвод. Неплохо было бы собрать весь командный состав, включая командира батальона ранцевых огнеметов, и поставить перед ними конкретные задачи на случай внезапного нападения. Я же быстренько, до того как они соберутся, набросаю план нашей обороны.

Полковник Дуборг, подумав минуту, ответил:

— Думаю, что особых оснований для беспокойства нет. Охрану надо усилить — с этим я согласен. И немедленно установите, Муравский, телефонную связь со штабом корпуса. Собирать офицерский состав не следует: не надо порождать панических настроений. Но план обороны нашего расположения доложите мне через час.

Скажу откровенно: не во всем я был согласен с начальником штаба, но перечить не стал. Однако кое-какие необходимые, на мой взгляд, меры решил все же предпринять по собственной инициативе. Первым делом срочно расставить посты и секреты, для чего использовать разведчиков. Затем повидать командира 40-го отдельного батальона ранцевых огнеметов майора В. Г. Олейникова, чтобы предупредить об опасности и наметить совместные действия на случай нападения. По дороге меня остановил Муравский:

— Мои девушки под командой старшего сержанта Николаева уже тянут связь к штабу корпуса. — И он показал рукой направление, куда ушли связисты.

И именно в это мгновение в той стороне, особенно гулкие в ночной лесной тишине, треснули два винтовочных выстрела, послышался женский крик, полный страха и боли, и заглушающая его автоматная очередь. И вновь все замерло, как в природе в предчувствии грозы. Затем, точно пламя по пропитанной бензином веревке, пулеметно-автоматная стрельба побежала вдоль дороги, с каждой секундой разрастаясь.

Мелькнула мысль: не напрасно нас предупреждали.

— Эх, как жалко, погибли мои девчата! — вскрикнул Муравский и побежал к своим связистам.

Я, вынув пистолет, бросился к дороге, вдоль которой в ряд стояли штабные автомобили. Там слышалась самая отчаянная стрельба.

С неба безучастно светила луна, и в ее мертвенном свете все происходящее принимало какой-то зловещий, фантастический оттенок.

Стараясь побыстрее достичь дороги, я нырнул в первый же темный промежуток между машинами. И почти столкнулся с финским солдатом, которого, видимо как и меня, тоже прельстила эта затененная сторона. Я, почти не делясь, машинально нажал на спусковой крючок. Солдат глухо вскрикнул и стал валиться мне под ноги. Перепрыгнув через него, я выбежал на освещенную луной дорогу.

Метрах в десяти — пятнадцати от меня ее наискось пересекал командир моторазведроты Нежурин, с ходу строчивший из ручного пулемета в сторону леса за дорогой.

— Ложись! — крикнул я ему. — Убьют!

Но Нежурин то ли не слышал меня, то ли не обратил на мой окрик внимания. Продолжая стрелять, он дошел почти до противоположной стороны и тут, покачнувшись, упал. Я инстинктивно бросился к нему. Но меня опередил один из разведчиков его роты. Он подхватил своего командира, я — пулемет, и мы, пригнувшись, бросились на свою сторону дороги. Вдоль ее обочины, в неглубоком кювете, лежала реденькая цепочка наших штабных офицеров, бойцов разведроты и с максимальной интенсивностью вела огонь по невидимому в кустах противнику. Я не успел еще толком установить пулемет на обочине, как рядом со мной оказался разведчик, тащивший Нежурина.

— Командир убит, — сказал он глухо. — Но пулемет, товарищ майор, мой и разрешите мне самому вести из него огонь. Я с ним лучше управлюсь. — И он короткими экономными очередями стал бить по вспышкам выстрелов, особенно ярким на теневой стороне леса.

Судя по разгоревшейся перестрелке, которая распространилась вплоть до того места, где, по моим предположениям, находился батальон ранцевых огнеметов, против нас действовал примерно армейский батальон. Связисты Муравского, потянувшие телефонный провод к штабу корпуса, ценою своей жизни предупредили нас об опасности, дали возможность хотя и наспех, но все же подготовиться к отражению нападения.

В то же время противник, видимо, просто не подозревая, что ему противостоит горстка штабных, тоже решил не рисковать.

Перестрелка и минометный огонь постепенно затихли. Но зато над нашими головами просвистел снаряд и разорвался где-то на берегу озера. За ним проследовал второй, третий… Финская артиллерия била, судя по орудийным выстрелам, откуда-то издалека и редко. Прилетят два-три снаряда, ухнут разрывами на берегу или в воде озера, а следующая очередь — минуты через три.

— Дальнобойная бьет, — заметил лейтенант Николай Чулошников, заместитель начальника политотдела бригады по комсомолу.

— Боятся своих накрыть, вот и лупят с перелетами.

«Слава богу, что так, — подумал я про себя, — а то горячо нам пришлось бы». Но Чулошникову я ничего сказать не успел: ко мне подбежала Лиза Опрышко, писарь интендантского отдела, и скороговоркой произнесла:

— Товарищ майор, вас вызывает полковник Дуборг.

— А где он?

— В медсанвзводе. Ранен. — И, увидев, что я собрался уходить, попросила: — Товарищ майор, разрешите мне остаться здесь?

— Ни в коем случае, — возразил я.

— Товарищ майор, — настаивала Лиза. — Ну пожалуйста…

Я хотел одернуть ее, но, увидев на лице девушки печаль, сказал:

— Впрочем, у тебя есть свое начальство. Вот и разговаривай с ним.

Лиза поняла это как разрешение и, взяв лежавшую здесь винтовку, приготовилась к стрельбе.