Опять пила какую-то гадость, опять была вода, воск, руны, бормотание мужа, прикосновение его рук, заставлявшие напрягаться, а не расслабляться, как прежде.

Комната плыла перед глазами, всё как в тумане…

Магический огонь, расплавившийся, но не обжигающий воск. Вода, смывающая мой временный облик, и поцелуй Лэрзена. Тут я не смогла, не скрывая отвращения, отвернулась и вытерла губы рукой.

Боль во всём теле, будто мне ломают кости.

Вижу, как меняюсь на глазах, становясь прежней Оданой.

Как только всё закончилось, взяла одежду (теперь она мне велика, но другой нет) и начала поспешно одеваться. Спиной к мужу, плотно сжав губы.

— Одана, а разве ты не хочешь… Я думал, ты соскучилась.

— Зато ты не скучал!

Развернулась, шагнула к нему, как была, полуодетая, и влепила пощёчину. Изо всех сил. Разбила ему губу — что ж, я рада.

— Одана, ты чего?

Лэрзен в недоумении уставился на меня, прижимая пальцы к распухшей губе.

— За твоих шлюх, подонок!

Дала ещё одну пощёчину, даже не пощёчину, просто ударила, наслаждаясь видом расплывавшегося по коже синяка, и в истерике полоснула ногтями по щеке, раздирая кожу. Лэрзен перехватил руку, но я вырвалась, ударив его локтем в живот. Рванулась к вороху одежды и, путаясь в крючках, за считанные мгновенья натянула платье.

Плевать, что бельё едва держится, плевать, что почти вся грудь наружу, я хочу немедленно уйти отсюда, уйти и никогда больше его увидеть.

Слёзы душили, комом стояли в горле. Не выдержав, я всё же разрыдалась.

— Одана, за что?

Подошёл, притянул к себе, пытаясь успокоить. Я не поддалась, потому что перед глазами — все эти годы, все эти женщины, в объятиях которых он сладко проводил время, пока я его ждала. Оттолкнула его и дала очередную оплеуху. Отскочила к двери, едва не потеряв нижнюю юбку, и крикнула:

— Не смей прикасаться ко мне! Слышишь, никогда! За что? За проститутку, с которой ты был, когда пришла Элоиз. За всего эти годы бесконечных измен. Тебе мало, да?!

— Одана, успокойся, послушай… Клянусь, что больше никогда… Дана, да, было, скрывать не стану, но это в последний раз! Кто тебе вообще рассказал?

— Добрые люди. И я им благодарна. Благодарна за то, что раскрыли глаза. Я возвращаюсь в Лайонг и подаю на развод. Детей забираю с собой. Сумму на их воспитание обсудим позже. Не беспокойся, с голода не умру. Устроюсь обратно в библиотеку.

— Дана, какой развод? О чём ты говоришь?!

Лэрзен шагнул ко мне, протянул руку — я ударила по ней, заверила, что завизжу, закричу, что убивают, если он приблизится.

— Мне противно от одной мысли, что ты ко мне прикоснёшься. Как ты мог?! Всех дажерских шлюх приволок в нашу постель? Хотя нет, там не только дажерские, ты ведь ещё в Лайонге начал. А ещё Анже, Ланит, разные подавальщицы, служанки, ведьмы — с кем ты там ещё? Что глаза отводишь, не было? Светоносный, чего тебе не хватало? Или похоть сильнее брачных обетов? Ты и меня принимал за шлюху. Хотя бы в замке лендлорда, когда фактически изнасиловал.

— Не придумывай, не насиловал я тебя! Да, всё было немного не так…

— Немного? — я покраснела от переполнявшей меня ярости. — То есть для тебя это нормально? Ты меня за кого в доме держал?! Явно не за жену. Какая там любовь, какое уважение — так, прислуга, бесплатная любовница, которая, как выясняется, тебя не устраивала, и мануфактура по производству тёмных магов. Тебе плевать на меня, на мои чувства, желания, ты только о себе думаешь. Только мне это надоело, слышишь, надоело быть существом второго сорта. Какая же я дура, наивная дура!

Я давилась слезами, сумбурно высказывая Лэрзену наболевшее, всё то, что копилось, всё то, чего он не замечал или не желал замечать.

— Никакой заботы, никакой нежности, никакого уважения — ничего! Мне это надоело, и я ухожу.

Муж некоторое время молчал, а потом решительно заслонил дверь, не позволяя уйти.

— Прости, я не думал, что мимолётное развлечение принесёт тебе столько боли. Я на крови поклянусь, что этого не повторится. И ты не права, я тебя люблю.

— Тем, кого любят, не изменяют в первом же борделе, — отрезала я.

— Дана, это был первый раз за прошедшие шесть лет. Тьхери клянусь, здоровьем наших детей! Не веришь? Да, в первые годы я позволял себе… Иногда. Редко. Но когда понял, что хочу от тебя второго ребёнка, когда ты забеременела, всё прекратилось. Хорошо, что мне сделать, чтобы ты меня простила? Хочешь, на колени встану?

Я промолчала. Ну как ему объяснить, что этим ничего не решишь, что я ему не верю.

А он встал, действительно встал передо мной на колени.

— Не надо, Лэрзен, раньше надо было думать. Я не изменю своего решения. Ты всё решил за нас обоих. Не останавливай меня и не оправдывайся.

— Одана, не уходи! Какой развод, я не желаю развода. Я тебе его не дам!

— У меня достаточно оснований. Твоя неверность документально доказана, а то, что ты тёмный маг, — лишь отягчающее обстоятельство.

— Но дети, они ведь тоже тёмные.

— Ничего, как-нибудь. В Лайонге теперь более лояльны к вам.

— Ты просто злишься, ты ведь на самом деле не хочешь этого. Ты же любишь меня.

Такой растерянный, пожалуй, даже испуганный.

— Да, люблю, но всему есть предел. Свою женщину нужно уважать и ценить, а не вытирать об неё ноги, как сделал ты. Прощай!

Придерживая платье на груди, я обошла мужа, увернувшись от его рук, и переступила через порог.

Внутри было пусто. Меня будто выжили, а сердце вырвали из груди.

— Прости, прости меня, Дана! Я подонок, согласен, последняя сволочь, каашеров выродок, но я не хотел! Вернее, не думал… Дана, остановись, зачем ты так…

Мне стоило большого труда не обернуться, потому что таких интонаций в голосе Лэрзена я ещё не слышала. Но то, что он сделал, намного серьёзнее, чем то, за что можно просто извиниться. Ничего, пусть подумает, пусть почувствует то, что чувствую я, если он вообще чувствовать умеет.

Встал вопрос о том, где ночевать и что носить. Я решила вернуться домой, к детям. Прямо сейчас, благо лошадь есть. Ничего, если завернуться в накидку, того, что платье не по размеру, не видно. Мои ненаглядные меня успокоят, утешат, а их подлый изменщик-отец… Пусть даже не надеется, что я снова лягу с ним в одну постель, устроюсь на диване: в спальне всё напоминает о муже, я не смогу заснуть.

А после… После возьму детей и уеду в Лайонг. На развод пока не подам, просто поживу пару месяцев отдельно — а там посмотрим. Он ведь прав, я его люблю. Даже сейчас люблю.

Вышла на улицу, села на ступеньки и разрыдалась. Сначала тихо, а потом в полный голос. Плакала и не могла остановиться, растирая слёзы по щекам, хлюпая носом. Всхлипывала и даже тихо подвывала.

На меня обратили внимание пара прохожих, спросили, не помочь ли чем, — отчаянно замотала головой.

Несколько раз пыталась встать, дойди до конюшни — не могла. Давно, очень давно мне не было так плохо. Только беда в том, что сейчас всё намного сложнее.

Взглянула на кольцо, вздохнула и утёрлась рукавом.

Скоро стемнеет, нужно успеть до закрытия ворот.

Дети дома одни, я должна быть с ними. Никогда их не брошу. Даже если действительно разведусь с Лэрзеном.

— Дана, не глупи, куда ты на ночь глядя?

Я даже не обернулась, сквозь зубы пробормотав:

— Оставь меня в покое. И не ходи за мной.

Встала, поправила съехавшее платье и направилась к конюшне. Приказала оседлать лошадь, проигнорировала заигрывания конюха: не до этого, пусть говорит, что хочет, и ринулась прочь, подальше от Лэрзена.

Я сидел и рассматривал содержимое кружки. Настроение паршивое. Выглядел соответствующе: лицо и руки хранили следы ссоры с Оданой. Заживали и затягивались сами: я их не трогал.

Она ушла. Хадершет, ушла! И не пошутила. Моя Одана, такая тихоня, которая и слова поперёк не сказала! Нет, возмущаться возмущалась, но чтобы так, разукрасить мне лицо, собрать вещи и…