– Да, конечно, – буркнул Сэнфорд.

Он взял шариковую ручку из прибора.

– Что мне нужно написать?

– Ваше имя, должность и все.

– Мою должность?

– Дежурный администратор, отель «Эддисон».

– Ах, да! – Сэнфорд расписался на обоих листках. – Так пойдет?

Полицейские посмотрели на подпись и переглянулись.

– Вы любите девочек? – вдруг спросил Карелла.

– Что?

– Девочек, – повторил Хейз.

– Конечно, конечно. Я люблю девочек.

– Одетых или голых?

– Что?

– В одежде или без?

– Я... я не понимаю, сэр.

– Где вы были сегодня ночью между одиннадцатью двадцатью и полуночью? – спросил Хейз.

– Соб-бир-рался на р-работу, – промямлил Сэнфорд.

– Вы уверены, что не были в проходе у театра на Одиннадцатой улице? Убивая девушку по имени Мерси Хауэлл?

– Что? Нет... нет, конечно... конечно, нет... Я... я... был дома, собирался... на... на...

Сэнфорд глубоко вздохнул и решил оскорбиться:

– Слушайте, что вы себе позволяете? Объяснитесь немедленно!

– Все вот здесь, – сказал Карелла и повернул одну из расписок так, чтобы Сэнфорд мог прочитать подпись:

Рональд Сэнфорд

Дежурный администратор «Эддисон».

– Одевайтесь, – приказал Хейз, – читальный зал закрывается.

В двадцать пять минут шестого Адель Горман вошла в комнату с чаем для Мейера. Он стоял, нагнувшись, у кондиционера, встроенного в стену слева от портьеры. Услышав ее шаги, детектив оглянулся через плечо и выпрямился.

– Я не знала, как вы любите, поэтому все принесла сюда, – объяснила она.

– Спасибо, – отозвался тот, – немного молока и сахара.

– Вы обмерили комнату? – спросила Адель и поставила поднос на столик у дивана.

– Да, я, наверное, уже все осмотрел.

Мейер опустил ложку сахара в чай, добавил каплю молока, помешал и поднес чашку к губам.

– Горячий, – покачал он головой.

Адель Горман молча за ним наблюдала. Детектив прихлебывал чай. Замысловатые часы тихо тикали над камином.

– У вас всегда так темно в этой комнате? – поинтересовался Мейер.

– Вы знаете, мой муж не видит, так что свет не очень и нужен.

– М-м-м. Но ваш отец ведь здесь читает, не так ли?

– Простите, вы о чем?

– Тот вечер, когда вы вернулись из гостей. Он сидел вон в том кресле у торшера. Читал. Помните?

– О, да, да. Конечно.

– Тускловатый свет для чтения.

– Да, наверное.

– Я подумал, что что-то не в порядке с лампочками.

– В самом деле?

– М-м-м. Я тут осмотрел торшер, там три стоваттовых лампочки, все работают. Они должны давать гораздо больше света.

– Знаете, я не очень разбираюсь в...

– Если только к торшеру не подключен реостат.

– Простите, я не понимаю, что такое реостат?

– Переменное сопротивление. Можно уменьшить яркость, можно увеличить. Я подумал, что, может быть, к торшеру подключен реостат, но нигде в комнате не нашел регулятора. – Мейер помолчал. – Вы нигде его не находили в доме?

– Нет, не видела, – Адель выглядела растерянной.

– Тогда лампочки, наверное, бракованные, – произнес Мейер и улыбнулся. – Кондиционер тоже, я думаю, поломан.

– Нет, он работает.

– Я только что осмотрел его. Все тумблеры включены, но он не работает. Позор, конечно, такая хорошая вещь. Шестнадцать тысяч тепловых единиц. Для этой комнаты это очень много. Мы с женой снимаем квартиру в старом доме на улице Конкорд, с большой спальней, и нам хватает полутысячника. Позор, что такая хорошая вещь не работает.

– Извините, детектив Мейер, я не хочу показаться грубой, но уже поздно...

– Конечно, если только выключатель тоже где-нибудь не спрятан, – продолжал Мейер. – Где-нибудь в другой комнате включаешь тумблер, и – пожалуйста!

Он снова помолчал.

– Есть где-нибудь такой тумблер, миссис Горман?

– Понятия не имею.

– Я сейчас. Допью чай и пойду, – успокоил ее Мейер. Он поднял чашку, отпил глоток и добавил, глядя на Адель:

– Но я вернусь.

– Вряд ли это будет необходимо, – возразила Адель.

– Так ведь украшения украдены.

– Привидения...

– Бросьте, миссис Горман.

В комнате стало тихо.

– Где динамики, миссис Горман? В бутафорских балках вон там, наверху? Они пустотелые, я проверял.

– Вам сейчас лучше уйти, – медленно произнесла Адель.

– Обязательно.

Мейер поставил чашку на стол, вздохнул и поднялся на ноги.

– Я вас провожу, – предложила Адель.

Они вышли наружу. Ночь была тихой. Морось прекратилась, тонкий снежок покрывал траву, скатываясь дальше вниз, к реке. Когда они медленно двигались к автомобилю, гравий поскрипывал у них под ногами.

– Мой муж ослеп четыре года назад, – заговорила Адель. – Он был химиком, на комбинате произошел взрыв, он мог погибнуть, но только ослеп.

Она мгновение помолчала, потом повторила:

– Только ослеп.

В этих двух словах послышалась такая надрывная безысходность, что Мейеру захотелось обнять ее за плечи, как собственную дочь, сказать ей, что все будет хорошо утром, ночь уже на исходе, вот-вот займется утро. Он облокотился на крыло машины, Адель стояла рядом и смотрела на гравий под ногами, не поднимая на полицейского глаз. Они стояли в ночи, как шпионы, обменивающиеся информацией, хотя были обычными людьми. Судьба связала их вместе с целью такой же призрачной, как и привидения, обитавшие в доме.

– Он получает пенсию по инвалидности от компании, – продолжала Адель. – Они правда были очень добры к нам. И, конечно, я работаю. Преподаю. В школе и в детском саду, детектив Мейер. Я люблю детей, – женщина помолчала, все так же не поднимая на полицейского глаз. – Но... иногда очень трудно. Мой отец, он...

Мейер ждал. Он вдруг захотел, чтобы все это кончилось, но продолжал терпеливо ждать. Было слышно, как Адель коротко вздохнула, будто решившись продолжать рассказ, каким бы болезненным ни было откровение, готовая отдаться на милость ночи, пока не пробилось утреннее солнце.

– Мой отец ушел в отставку пятнадцать лет назад, – она глубоко вздохнула. – Он играет, детектив Мейер. На скачках. Он проигрывает очень большие суммы.

– Поэтому он и украл драгоценности?

– Вы поняли? – просто сказала Адель и подняла на него глаза. – Конечно, вы поняли, это так очевидно. Эти фокусы, этот спектакль не может никого обмануть. Разве что... слепого. – Она вытерла ладонью щеку. Может быть, холодный ветер выбил у нее слезу.

– Я... мне правда не жалко драгоценностей, которые оставила мне мать. В конце концов, он сам ей их купил, так что это что-то вроде возвращения ссуды. Меня, правда это не трогает. Я бы... я бы сама отдала драгоценности, если бы он попросил, но он горд. Он так горд! Гордец, укравший у меня драгоценности и сваливающий вину на привидения. А муж в своем темном мире прислушивается к звукам, которые отец смонтировал на пленке, и представляет себе вещи, в которые до конца поверить не может. Это он попросил меня обратиться в полицию. Ральф хотел, чтобы кто-нибудь посторонний помог ему избавиться от ощущения, что из шляпы слепого нищего воруют копейки. Поэтому я и пришла к вам, детектив Мейер. Чтобы вы пришли к нам ночью, попались бы на эту удочку, как и я попалась сначала, и сказали бы моему мужу: «Да, мистер Горман, в вашем доме есть привидения».

Женщина вдруг оперлась на руку полицейского. Слезы струились по ее лицу, она прерывисто дышала.

– Потому что, видите ли, детектив Мейер, у нас в доме действительно есть призраки, настоящие призраки. Призрак гордеца, бывшего когда-то прекрасным судьей и адвокатом, а сейчас игрока и вора; и призрак человека, когда-то зрячего, а сейчас спотыкающегося на ходу и падающего... в тьму.

На реке прогудел буксир. Адель Горман замолчала. Мейер открыл дверцу машины и сел за руль.

– Я позвоню завтра вашему мужу, – бросил он резко, – скажу ему, что я убежден, что в доме происходит что-то сверхъестественное.