На доступных нам данных можно построить много различных мировоззрений. Одно говорит, что мы участвуем в гонке на время, бежим в промежутке между выживанием популяции и вымиранием особей. Второе — что мы уже запутались в родовых путях другой цивилизации и что наш кризис — это рождение.
Мужское и женское начало. Потратив 400 страниц на изложение идей, принадлежащих почти исключительно «мужчинам, пишущим для других мужчин», Тарнас приходит к выводу, что ныне в обществе начались беспрецедентные изменения между мужским и женским началом. В его терминологии «мужское» не равно по смыслу мужчине или самцу, это скорее то, что даосы называют Ян; понятие «женское» эквивалентно восточному понятию Инь.
Понятно, что у типичного мужчины более выражены черты Ян, однако всем людям присущи черты и Инь, и Ян. Но баланс их в разное время разный.
В эпилоге Тарнас приходит к такому выводу:
«Эволюция западной мысли была основана на подавлении женского, подавлении неразделенного общего, отрицании мировой души, а заодно — целого конгломерата всего того, что, быть может, уникально: тайны и двусмысленности, воображения, эмоций, инстинктов, тела, природы, женщины — всего того, что мужское начало воспринимало как «другое»[334].
«Это серьезный вызов нашего времени, эволюционное повеление, чтобы мужское посмотрело повнимательнее и преодолело свое высокомерие и однобокость, овладело бы своей собственной неосознанной тенью, выбрало бы новый фундаментальный способ единения с женским во всем. Тогда женское станет не тем, что надо контролировать, отрицать и эксплуатировать, но тем, что получит повсеместное признание, уважение и внимание… Я полагаю, что внутреннее развитие Запада и постоянно творческий подход к реальности со временем приведут к воссоединению с утраченным женским единством, к многоуровневому союзу между мужским и женским, великому и целебному. И я считаю, что большинство конфликтов в нашу эпоху отражает тот факт, что эта эволюционная драма подошла к своей кульминации. Наше время пытается принести в мир нечто фундаментально новое в человеческой истории… Оно утверждает эти неопровержимые идеалы, выражаемые феминистками и приверженцами экологических, традиционных и многокультурных точек зрения. Однако я бы также хотел заявить, что те, кто ценит и поддерживает основные западные традиции (ибо я верю, что все эти традиции — от эллинских поэтов до иудейских пророков, долгой интеллектуальной борьбы между Сократом и Платоном, Павлом, Августином, Декартом, Кантом и Фрейдом следует рассматривать как необходимую часть мировой диалектики), так вот — эти люди не будут отвергнуты как участники империалистически-шовинистского заговора. Старая традиция дала человеку способность к автономности и к различению, и только благодаря им и можно будет осуществить такой глобальный синтез, и здесь же исток возможности для обретения собственной трансцендентальности. Каждая сторона единства, мужская или женская, будет утверждена и признана как часть большого целого, ибо каждому полюсу требуется другой полюс, дополняющий его. От их синтеза произойдет нечто новое, которое будет выше этого синтеза, и неожиданно откроется новая, большая реальность. И ее нельзя будет постичь до того, как она явит себя, ибо она — сама по себе творческий акт»[335].
Короче говоря, то, что, по Тарнасу, сейчас происходит на Западе, несет конец верховенства Ян, продолжавшегося как минимум 28 веков. Но это, по его мнению, не переход власти от Ян к Инь. Это новый общий синтез, в котором уважение будет оказано обоим этим началам.
Двойственность — это скрытое единство.
Наша современная культура, наши источники информации, наши ценности, даже слова, при помощи которых мы общаемся и думаем, всегда выдают склонность к полярности. Всякий раз, когда мы проводим различие, оно «основывается на предположении противоположного и логики отрицания»[337]. Например, в любом индоевропейском языке всякий раз, когда мы думаем «холодно», мы автоматически подразумеваем под этим «нетепло». Слово «здоровье» означает отсутствие болезней и т. д.
Даосы, наоборот, никогда не противопоставляли крайности друг другу, как это делаем мы. Лучший пример тому их полярность «Инь — Ян». Мы склонны переводить это восточное понятие как выражение известных нам противоположностей, поэтому считаем, что «Инь — Ян» представляют крайности: черное — белое, холодное — теплое, ночь — день, мужчина — женщина… Мы обычно предполагаем, что черное исключает белое, холодное исключает теплое, ночь — это когда не день.
Но даосы полагали, что Инь и Ян связаны друг с другом как необходимые компоненты, без которых целое было бы невозможно. Они больше обращали внимания на связь между ними, чем на пробел, который их разделяет. Инь — черный только в той степени, насколько Ян — белый. Инь холоден ровно настолько, насколько тепел Ян. Инь — это ночь ровно настолько, насколько Ян — это день, и т. д. Такое различие в мировоззрении едва заметно, но очень важно. Даосы рассматривают целое одновременно с его частями, каждая из которых существует только благодаря взаимодействию, создаваемому ими в целом. Мы же берем одну часть и противопоставляем ее другой!
То же самое различие проявляется в боевых искусствах. В восточных традициях говорится о «мягких глазах», которые позволяют вам в одно и то же время видеть и вашего противника, и окружающую обстановку. Для ловли рыбы на блесну тоже нужны «мягкие глаза», которые ухватывают и место заброса удочки, и движение самой реки, — в отличие от «жестких глаз» в обычной рыбалке, где все внимание направлено только на поплавок. Люди, занимающиеся охотой на птиц или китов, в точности повторяют такой же процесс. Короче говоря, Дао — это ловля рыбы «в полете глазами над всей рекой», тогда как наши привычные представления заставляют нас упрямо смотреть только на поплавок (см. текст в рамке).
Лао-Цзы XXI века
Даосизм был основан китайским ученым Лао-Цзы, о котором известно очень мало. Традиция считает его куратором Императорской библиотеки, жившим примерно в VI веке до н. э. В старости ему опротивело изысканное крючкотворство, он ушел со своей почетной должности и решил стать отшельником, бросив большую часть своего имущества. Погрузив запас воды на буйвола, он собирался покинуть город, когда страж при городских воротах любезно попросил его подытожить все, что он выучил, проведя жизнь среди собрания лучших книг во всей империи.
Лао-Цзы с ходу написал кратчайший трактат «Дао» о хорошем образе жизни, насчитывавший только 5000 иероглифов. Он начинался следующим: «Дао, о котором можно говорить, не есть реальный Дао. Имя, которое можно назвать, не есть истинное Имя». Другими словами, он пришел к тому, что язык есть первое препятствие, мешающее нам узнать Путь. Он настаивал на важности жизни в сбалансированном мире, на оценке как женского, так и мужского начал, равенства мужчин и женщин. Он отмечал значение интуиции, умение строить отношения с Природой и слышать тишину. Пожилой Лао-Цзы был современником Конфуция, в то время ревностного и амбициозного молодого учителя. Конфуций считал, что мужчины должны учиться контролировать, во-первых, свои желания, во-вторых, жен и, в-третьих, детей. Конфуций формализовал патриархальную китайскую семейную систему, подчеркивая иерархию, умственное совершенствование через разумное и ученое чтение классики. Все это было прямой противоположностью мировоззрению Лао-Цзы.
Китайская история насчитывает несколько циклов чередования приоритетности почитания Лао-Цзы и Конфуция. Последняя смена произошла во времена династии Сун, примерно через 1800 лет после смерти основателей обоих концепций — под влиянием неоконфуцианского ученого Цу-Ши (1130–1200 н. э.). С тех пор конфуцианство решительно заняло место официальной социальной системы Китая.
Я считаю, что сегодня нам есть чему поучиться более у Лао-Цзы, чем у Конфуция, по крайней мере в тот переходный период, в который мы сейчас вовлекаемся.