Арабская конница смяла передние ряды, глубоко вклинилась в строй пехотинцев. Было бы их больше и ударили бы в оба фланга, могли бы решить исход битвы. До нас донеслись приглушенные крики, ржание лошадей, звон оружия. Арабская пехота подоспела на помощь своей коннице, не дала окружить и перебить ее. Криков и звона оружия стало еще больше. Обе армии смешались, и вскоре линию соприкосновения уже нельзя было рассмотреть.
Издалека сражение смотрится скучно и кажется слишком медленным, будто и люди, и кони, участвующие в нем, сонные. По крайней мере, мне быстро надоело, поэтому посмотрел на Котрага.
— Пора и нам присоединиться, — решил он.
— Предупреди о верблюдах, — подсказал я.
Вокил, командующий засадным полком, собирался ударить широким фронтом, чтобы сразу ввести в дело как можно больше бойцов. Придется ему подкорректировать план, потому что по ту сторону дороги, позади правого вражеского фланга, паслись верблюды, которых лошади боятся.
— Ага, — согласился сотник.
На этот раз я не поехал с ним на доклад, посмотрел со стороны. Заметил взгляд, который кинул Вокил в мою сторону, выслушав Котрага. Может быть, сотник сказал, что это я предупредил о верблюдах, а может, командир засадного полка сам догадался, кто умнее. По его приказу две тысячи всадников начали медленно пересекать холм, поросший лесом и кустарником. Сам Вокил и его свита поехали по единственной узкой тропинке. Поскольку наша сотня находилась рядом, последовали за ними.
Битва была в полном разгаре. Левый наш фланг, в который врезалась арабская конница, изрядно прогнулся, зато на правом ситуация была прямо противоположной. Вокил крикнул подчиненным, чтобы растянулись до дороги, не дальше, после чего вместе со своей свитой поскакал в атаку. Наша сотня оказалась правее. Ближе к дороге, догоняя нас, занимали места те, кто пересек холм напрямую, через лес и кусты, и вышел в долину правее нас.
Арабы из задних рядов заметили атаку конницы слишком поздно и перестроиться не успели. Видимо, из-за шума боя впереди услышали перестук копыт, когда между нами оставалось метров сто. Или просто сзади не оказалось ни одного командира, а рядовые были неопытны. Обычно в задних рядах ставят новобранцев, чтобы просто почувствовали атмосферу боя, пропитались ею на будущее.
Я заранее наметил себе цель — воина с коричневым шестиугольным щитом, разрисованным черными зигзагами вкривь и вкось. Наверное, в двадцать первом веке на выставке живописи этот щит объявили бы шедевром. Сейчас народ дикий, не понимает продвинутое искусство, поэтому тупо закрывается шедевром, надеясь, что толстая кожа на каркасе из лозы убережет от копья. Тридцатипятисантиметровый трехгранный наконечник запросто пробивает ее и воина и вдавливает обоих в гущу соратников, а мой конь сшибает с ног еще трех, стоявших друг за другом справа, причем третий был спиной к нам. Ясеневое древко копья ломается с треском. Я бью оставшимся в руке обломком длиной метра полтора подвернувшегося араба по грязной белой чалме. Тот трясет узкой, вытянутой, как у знатных гуннов, головой, но не падает. Несколько слоев материи, намотанные на голову, спасают моего врага от сотрясения мозга, если, конечно, это вещество присутствует в черепе. Я выбрасываю обломок и достаю из ножен саблю. Изогнутый тусклый клинок с белесым «рисунком» легко рассекает грязную белую материи и на этой голове, и на соседних. Ткань мгновенно пропитывается кровью, и еще до того, как убитый оседает на землю, чалма становится красной. Расчистив пространство рядом с собой, бью шпорами в лошадиные бока, заставляя Буцефала двигаться туда. Рядом оказываются сразу несколько врагов, и я начинаю расправляться с ними.
Конь мой, заржав вдруг громко, надрывно, лягает раз, второй, а потом начинает оседать. Поняв, что он ранен, я успеваю вынуть ноги из стремян и раздвинуть их. Буцефал не валится набок, как обычно делают раненые лошади, а, подобно верблюду, опускается сперва на подогнувшиеся передние ноги, потом на задние. Я выбираюсь из седла и отступаю влево, чтобы между мной и двумя арабскими копейщиками было тело моего коня. После чего ударами сабли отбивая оба копья. Тут же рядом появляется всадник-болгарин и бронзовой булавой, круглой с шипами, разделывается с обоими.
Я решил, что с меня на сегодня хватит, начал выбираться из свалки, протискиваясь между лошадьми соратников. Кто-то из них по ошибке или нет долбанул меня по шлему палашом, который соскользнул на ключицу, защищенную бригантиной и кольчугой. Удар был не сильный, но неприятный. На всякий случай я поднял над головой щит, чтобы закрывал от ударов спереди. Может, кто и «розу ветров» на нем разглядит, и вспомнит, что я свой.
Выбравшись на свободное пространство, первым делом огляделся в поисках бесхозной лошади. Их было несколько. Оставшись без седоков, кони, как ни в чем ни бывало, щипали траву, обходя человеческие трупы. Я выбрал крупного вороного жеребца, у которого было одно стремя слева. Видимо, хозяин был пожилой, с трудом забирался в седло. Большая часть кочевников до сих пор обходится без стремян. Приученные с детства к верховой езде, они настолько накачали ноги, что держатся ими достаточно крепко без дополнительных приспособлений, иногда сжимая бока лошади так, что ломали ей ребра.
К тому времени арабы уже разбегались. Удар в спину вначале наносит противнику не слишком большой урон в человеческих ресурсах, но здорово подрывает боевой дух, ломает волю к сопротивлению. Начинается паника, в результате которой потери растут по экспоненте. Арабские всадники куда-то исчезли, наверное, были убиты, а пехотинцы толпами и поодиночке, побросав щиты и копья, неслись в ту сторону, откуда пришли. За ним гнались и уничтожали конные булгары и пешие славяне. Последние, впрочем, сильно отставали, потому что постоянно отвлекались на то, чтобы добить раненого врага и обшмонать его.
Я подождал, когда они все пронесутся мимо, после чего подъехал к тому месту, где лежал мой погибший конь. В его животе слева позади седла было три раны от копья. Одна настолько широкая, что вылезли кишки, еще теплые, дымящиеся. Мне всегда жаль животных, погибших в сражениях. Они-то ни в чем не виноваты. Я снял седло и конские доспехи. Затем нашел переднюю часть своего сломанного копья, чтобы не заказывать новый наконечник. Хотел прихватить что-нибудь из трофеев, но не нашел ничего более ценного, чем простой плотницкий топор. Можно было бы, конечно, снять кольчугу и шлем с мертвого кочевника, но если их опознают, у меня будут неприятности. Одно дело пересел в бою на коня погибшего соратника, когда потерял своего, а другое — обшмонал его труп. Я поменял седло на своем новом Буцефале, прикрепил позади него старое, бард (лошадиный доспех) и обломок копья, после чего поехал по краю долины к нашему лагерю на склоне холма. По центру ее в окружении свиты из полусотни всадников неторопливо скакал хан Тервель, постоянно останавливаясь и рассматривая трупы, будто искал кого-то среди погибших. Он не участвовал в сражении, наблюдал с вершины холма. По нынешним временам это плохой признак, говорящий об упадке воинственности. Небольшое государство, граничащее с таким крупным хищником, как Римская империя, должно быть предельно агрессивным. Или само станет жертвой. Впрочем, я знал, что случится именно второй вариант.
22
Лагерь болгарской армии теперь в суточном переходе от Константинополя, возле небольшого городка Мелантия, сейчас пустующего, потому что все население разбежалось. Арабы сидят между двумя рвами, боясь высунуть нос, потому что с обеих сторон прилетает сразу. Болгарские отряды постоянно рыскают вдоль внешнего рва, обстреливая из луков слишком любопытных врагов. На городских стенах дежурят лучники, которые то же самое проделывают с теми, кто пытается приблизиться к ним. Продовольствие арабам привозят на галерах, которые приближаются строго с запада, чтобы не попасть под огонь римских дромонов. Понятия не имею, почему наши враги до сих пор не сняли осаду, хотя уже середина календарного лета, а до холодов взять штурмом столицу империи уж точно не смогут, как и пережить в своем лагере еще одну зиму. Может быть, боятся покидать какие-никакие укрепления, а может, им пообещали, что вот-вот прибудет огромное подкрепление, совместно с которым они все-таки одолеют неприступную крепость и захватят богатейшие трофеи — несметные богатства, собранные со всей ойкумены.
