Воины нашего отряда построились в две шеренги, повернутые фронтом в сторону дороги, уходящей в горы. Они стояли, поливаемые дождем и обдуваемые ветром. Захват лагеря подбодрил, придал уверенности, что мавров можно бить. Вот они и собирались сражаться дальше. Или просто забыли, что в долине пасутся лошади, на которых можно сесть и ускакать куда угодно. Я не стал им подсказывать. Опять стреножив коня неподалеку от крайних шатров, не сваленных, наверное, постояльцы вовремя разбежались, подошел в задней шеренге окликнул лангобардов.

— Мы здесь! — ответил Алахис и, когда я приблизился, добавил: — Думали, что ты погиб.

— Не дождетесь! — шутливо произнес я, занял место рядом с ним, на краю левого фланга, дальнего от дороги, и прошептал: — Незаметно сходи в долину, выбери себя коня и переведи к крайним шатрам, где мой пасется. А лучше прихвати пару, еще и на своего друга.

— Погиб он, — печально ответил юноша.

— Такое постоянно случается на войне, привыкай, — молвил я.

Каждый воин проходит через потерю друга. Это настолько больно, что стараются, чтобы больше не повторилось, не заводят новых. Бывалый воин поддерживает ровные приятельские отношения со всеми соратниками, но никого не впускает в сердце. Друзей надо заводить в мирное время и там их и оставлять.

Вслед за Алахисом и остальные лангобарды привели себе лошадей. Людям Пелайо не стали говорить. Это их родина. Пусть защищают ее, а не думают о бегстве.

Простояв под дождем и ветром с полчаса, я увидел, что Пелайо, Педро и еще десятку приближенных надоело мокнуть, ушли в один из шатров. Решил последовать их примеру. Сказал Алахису, чтобы толкнул меня, когда рассветет. Вряд ли нас атакуют раньше. Скорее всего, мавры так же прячутся в шатрах от дождя и нос не высовывают. В ближнем сильно воняло верблюжьей мочой, хотя эти животные остались там, где перед началом сражения был вражеский лагерь. Их использовали для транспортировки осадных орудий и припасов. Видать, шатер везли на верблюде, а после выгрузки оставили без присмотра.

Моча у этих животных густая, как сироп, и ядреная, разъедающая, как кислота. Это не мешает арабам, что сейчас, что в двадцать первом веке, употреблять ее внутрь, как лекарство от разных болезней, если ни от всех сразу. Как-то во время стоянки в порту Аден я умудрился простудиться. В каюте работал кондиционер, понижал температуру градусов до двадцати, а на открытом воздухе было тридцать пять — перепад температур градусов пятнадцать. Несколько раз смотался туда-сюда — и готово. Судовой агент, как и все арабы того времени, чрезмерно общительный и прямо таки переполненный добрыми чувствами и советами, предложил мне купить за двадцать долларов мочу «девственного» верблюда и выпить ее небольшими дозами, а если брезгую, просто вдыхать испарения. Я отказался. Наверное, из-за того, что не поверил в девственность верблюда.

Я на ощупь нашел седло, которое использовали вместо подушки, и два мягких одеяла из верблюжьей шерсти. Как по мне, верблюды только для изготовления одеял и нужны. Обязательно прихвачу с собой оба, если не придется удирать слишком быстро. Одно постелил под себя, а во второе закутался с головой. Из-за того, что промок до нитки, здорово таки замерз. Согревался долго. Все это время в голову лезли дурные мысли и неприличные слова в адрес Пелайо.

28

Наша армия, увеличившаяся тысяч до трех человек, движется на северо-запад, в сторону городка Хихон, где засел Мунуза, правитель этих территорий, назначенный Абдулой-Азизом ибн Мусой ибн Нусайрой, предыдущим вали (наместником) Андалуса, как арабы назвали свои пиренейские владения, задушенным по приказу халифа два года назад. Впрочем, правит Мунуза только несколькими мелкими поселениями на берегу океана и возле дороги, ведущей в Толедо, до недавнего времени столицы королевства готов, которую захватчики называют Толайтолой. Ни Овьедо, ни Мадрида которые позже по очереди станут столицами Испанского королевства, пока нет. Кастро, расположенные в стороне от этой дороги, не подчиняются никому. Именно из них основной приток добровольцев в нашу армию. Победа небольшого отряда астуров над превосходящими силами мавров оказалась именно тем камешком, который вызвал сход лавины. Аборигены сочли это знаком свыше и поспешили на помощь Пелайо. Каждый день к нам присоединяются небольшие отряды. В основном это пехотинцы, вооруженные копьем и кинжалом или топором, и легкие кавалеристы на местных неказистых лошаденках, вооруженные дротиками. И у тех, и у других из защитного снаряжения только кожаные шапки, куртки и щиты.

Я еду на иноходце. Моего нового боевого вороного коня, защищенного старыми доспехами, которые я нашел возле одного из шатров, сложенными аккуратно в кучку рядом с моим седлом, ведет на поводу Бамбер, скачущий на втором иноходце. Запасной боевой буланый конь и третий иноходец, доставшиеся мне после раздела трофеев и нагруженные другой добычей и припасами, следуют в длинном обозе, сразу за захваченными осадными орудиями. Рядом со мной едет на игреневом жеребце Алахис. Его запасной боевой конь тоже в обозе. На лангобарде трофейные кольчуга с большим овальным стальным «зеркалом» на груди и наручи. По мнению Алахиса мы захватили богатейшую добычу, хотя он согласен, что после победы над арабами под Константинополем мне могло достаться намного больше. Остальные лангобарды и почти все пришлые франки скачут за нами. Они считают своим командиром меня, а не Пелайо.

Пока я спал в шатре, хитрый астур собрался было улизнуть. Его придворные тоже додумались наловить лошадей. Небольшим отрядом они по-тихому отъехали от лагеря, но сбились с пути и вернулись, решив повторить попытку утром. Это не осталось незамеченным остальными воинами отряда. Местным деваться было некуда, а вот все пришлые собирались распрощаться с таким ненадежным командиром. На счастье новоиспеченного короля астуров на рассвете выяснилось, что мавры удрали первыми. Начался сбор и дележ трофеев, а потом было празднование победы, во время которого выхлестали всю местную бражку, привезенную с собой, и вино, захваченное во вражеском лагере. Совместная пьянка сплотила воинов, тем более, что нестойкий в бою командир оказался выносливым пьяницей и умелым льстецом и манипулятором. К тому же, Пелайо из трофеев взял себе самую малость, так что за все это ему простили ночной фортель, но не забыли.

Дорога петляет между горными вершинами, то поднимаясь, то опускаясь. После ущелья следует долина, за которой другое ущелье. В долине кастро на холме, в больших — два в разных концах. Из каждого выезжает на лошаденках или, что чаще, выходит по несколько воинов, приветствуют Пелайо и просят разрешения присоединиться к его отряду. Тот милостиво разрешает.

Я вижу, как впереди на дороге, спускающейся в долину, появляются два легких кавалериста из передового дозора, скачут к нам. Видимо, обнаружили противника. О чем и говорю Алахису.

— Это хорошо! — произносит он радостно. — Сейчас сразимся!

Гибель друга не умерила в нем тягу к подвигам и добыче. Может, после ранения станет осторожнее, научится радоваться мирным периодам больше, чем боям.

Вскоре по колонне проносится весть, что гарнизон под командованием Мундузы покинул Хихон, направился ускоренным маршем в Толедо. Пелайо приказал всем легким кавалеристам догнать врага и попробовать задержать ложными атаками, а основные силы пойдут следом настолько быстро, насколько смогут. Обоз, осадные орудия и дальше будут следовать в Хихон, который, видимо, должен стать столицей королевства Астурия, как самый крупный населенный пункт в нем.

Преследовали врага почти сутки. К тому времени стало ясно, что мавры не собираются сражаться, драпают, не обращая внимания на нашу легкую конницу. Видимо, наша победа и на них произвела неизгладимое впечатление. Поняв это, Пелайо приказал разворачиваться.

Я думал, пойдем в Хихон и там засядем за крепостными стенами. Немного ошибся. Король астуров явно был уверен, что нет крепости, которую мавры не смогут захватить, поэтому решил с большей частью своей армии спрятаться в горах, а меньшую, в которой оказались все пришлые добровольцы, отправил в Хихон. Наверное, Пелайо предполагал, что мавры обязательно осадят город, а он измотает их вылазками. То есть нам предложили побыть сыром в мышеловке. Поскольку я был неформальным предводителем добровольцем, мне предложили стать командиром городского гарнизона. Так незамысловато Пелайо решал сразу несколько задач: если не выдержим осаду, виноватыми будут чужаки, а не доблестные аборигены; если горожанам не понравятся действия гарнизона, возглавляемого мной, опять будем виноваты мы, а он учтет наши ошибки; заодно мой авторитет опустит ниже плинтуса, что, как я догадывался, было для него даже важнее, чем первые два пункта.