Сбоку к сундуку был прислонен боевой молот. Я бы не обратил на него внимания, если бы красиво оплетенная кожаными полосками в нижней части, деревянная рукоять длиной сантиметров семьдесят пять и с кожаной петлей для надевания на запястье не мешала опустить крышку. Набалдашник был бронзовый, с одной стороны в виде прямоугольного молотка, а с другой — вытянутого четырехгранного шипа, который франки называют клювом сокола. У германцев это оружие встречается не часто, предпочитают топоры. В мою предыдущую эпоху боевыми молотами вооружилась в римской армии легкие пехотинцы, чтобы использовать против конных копейщиков, если те атаковали рассыпным строем, что было часто. Увернувшись от копья, пехотинец старался угодить молотком в висок всадника и если не убить, проломив шлем, то оглушить, свалить с коня и потом добить, или попасть клювом в грудь, прорвать кольчугу и зацепиться за нее, нанести тяжелую рану и сдернуть с седла. Судя по тому, что боевой молот оставили в шатре, Карлу Мартеллу, наверное, служил церемониальным предметом, заведенным в честь прозвища, или прозвище получил именно за любовь к этому оружию, и мне достался запасной экземпляр.
Я завернул кувшин, блюда, кубки и мешочки с монетами в плащ, прихватил боевой молот, вышел из шатра. Когда приторачивал добычу к седлу, заметил, что сражение развивается не совсем так, как предполагал. Нейстрийцы не поддержали атаку аквитанцев, остались на месте. Увидев это, австразийцы навалились на нашу конницу и подоспевшую пехоту. Аквитанцы еще рубились в полуокружении, но было понятно, что продержатся не долго. Как догадываюсь, Эда Большого использовали втемную в договорняке между нейстрийцами и австразийцами. Видимо, его сепаратизм не нравился ни Хильперику Второму, ни Карлу Мартеллу. Если он погибнет сейчас вместе с большей частью своей армии, то Аквитания наверняка опять станет герцогством, даже если уцелеет участвующий в сражении, его старший, пятнадцатилетний сын Гунальд. У наследника кличка Мул, потому что, когда бог раздавал мозги, он стоял в очереди за упрямством. У короля есть еще два сына — одиннадцатилетний Гаттон и девятилетний Ремистан, которых из-за малолетства можно не принимать в расчет.
— Все ко мне! — прокричал я несколько раз, колотя молотом по своему щиту, чтобы наверняка услышали.
Лангобарды, как я называл всех воинов своего отряда, хотя среди них были и представители других национальностей, несмотря на то, что очень увлеченно прибарахлялись, отреагировали на призыв быстро. Сбор добычи во время не закончившегося сражения — мероприятие стремное, заставляет постоянно контролировать ситуацию, чтобы не погибнуть из-за собственной жадности. Судя по туго набитым мешкам и узлам на крупах лошадей, ребята хорошо поживились.
Удар моего маленького отряда в тыл австразийцам ничего бы не изменил, разве что оттянул бы на несколько минут развязку. Я собирался поскакать вслед за удравшими слугами, обогнуть поле боя и вернуться в Суасон, куда к тому времени прибегут уцелевшие аквитанцы и так называемые союзники. Когда мы выезжали из вражеского лагеря, увидел, что около сотни конных аквитанцев сумели прорваться сквозь строй австразийцев и поскакали в нашу сторону. Возглавлял их сам Эд Большой, заметный издали. Всё, сражение закончилось. Мы пропустим их вперед, а потом поскачем следом, чтобы подумали, что и мы бились, пусть и не очень активно. Если им что-то не понравится, поищем нового сеньора, тем более, что ехать далеко не надо.
Видимо, Карл Мартелл считал, что хороший правитель Аквитании — мертвый правитель Аквитании, поэтому послал в погоню отряд сотен из двух всадников, который в бою не участвовал, стоял на правом фланге. На свежих лошадях они быстро догнали удиравших аквитанцев, которые, приняв наш отряд за вражеский, повернули влево, чтобы обогнуть по дуге. Бой завязался почти у лагеря. Свежие, численно превосходящие и воспламененные уверенностью в победе австразийцы навалились на уставших аквитанцев, попытались прорваться к Эдду Большому, который, приятно удивив меня, не бросил своих воинов, ввязался в бой. Этот его поступок изменил мои планы.
— Парни, пришел наш черед повоевать! — крикнул я и поскакал на австразийцев.
Они сперва приняли нас за своих и, наверное, обрадовались. Только когда мы, напав сзади, начали валить врагов, не ожидавших такой подляны и сперва не оказывавших сопротивление, австразийцы поняли свою ошибку. Успел поразить пикой шестерых, причем один был в очень дорогой кольчуге из мелких колец, которую я пробил с трудом на спине возле правой подмышки. Жаль, не было времени снять ее. Конные австразийцы начали удирать. Трудно быть смелым, когда все время ждешь удар в спину. Добив совместными усилиями двух аквитанских отрядов самых упрямых и тупых врагов, мы слились в один и поскакали мимо вражеского лагеря и дальше по петляющей, грунтовой дороге генеральным курсом на северо-восток. Больше никто не гнался за нами.
33
Остатки аквитанской армии ускоренным маршем возвращаются по римской дороге в Тулузу. До Орлеана за нами гнались враги, но пересекать Луару не стали. Примерно в центре колонны следует обоз из двух десятков арб. Везет он продукты и казну франкского короля Хильперика Второго, который перемещается в крытом возке, едущем сразу за тремя арбами с его сокровищами, якобы потому, что ранен. На самом деле он здоров, и это, так сказать, неофициальное нахождение в плену. То есть король всех франков — свободный человек, но если вздумает отлучиться куда-нибудь без разрешения короля всех аквитанцев, то в лучшем случае из мнимого раненого превратится в настоящего. И поступит с ним так жестоко кто-нибудь из воинов моего отряда или я, если окажусь в нужное время в нужном месте, потому что нам доверена высочайшая честь присматривать за важным пленником. Это как бы награда нам за спасение Эда Большого под Суасоном. Как мой отряд оказался во время сражения во вражеском лагере, выяснять не стали. Главное, что мы подоспели вовремя. Есть и вторая, скрытая причина оказанной нам чести: как я понял, правитель Аквитании не доверяет своим букеллариям-франкам. Наверное, предполагает, что если Карл Мартелл сумел подкупить нейстрийцев, то найдет деньги и на аквитанцев. Почему-то Эд Большой считает, что лангобарды, к которым относит и меня, в этом плане намного порядочнее. Мы запросто приписываем людям другой национальности достоинства и недостатки, которые не нашли в достаточном количестве среди представителей собственной. Я не стал говорить правителю Аквитании, что он слишком хорошего мнения о финансовых возможностях своего врага, иначе бы пришлось объяснять, как узнал об этом, и делиться награбленным. Пока что на нашу добычу никто не разевает рот. Нет победы — нет и трофеев.
Король всех франков Хильперик Второй полулежит на возке, у которого подняты передняя и боковые кожаные стенки, чтобы был обзор, и медленно, полусонно поворачивает голову то в одну сторону, то в другую, не проявляя особого интереса ни к чему. Такое впечатление, что ему, как буйному психу, вкололи галоперидол. К сожалению или счастью (однокурсник по институту рассказывал мне, что у лекарства жуткие побочные эффекты), сумасшедшим сейчас просто связывают руки и ноги. Хильперику Второму под пятьдесят, что по нынешним меркам старость. Зачесанные назад, длинные волосы почти все седые, лишь небольшая часть сзади сохранила яркий рыжий цвет. И веснушки на лбу и лице еле заметны, будто вылиняли с годами. Обычно рыжие или очень подвижные, резкие, агрессивные, или ленивые, тормозные, миролюбивые. Здесь явно второй случай. У меня есть подозрение, что Хильперик Второй с удовольствием бы провел остаток жизни, неспешно путешествуя в возке и поглядывая налево-направо.
Смотреть, в общем-то, особо не на что. Через каждые три-пять километров слева или справа от дороги была деревенька домов на двадцать-тридцать, редко пятьдесят. Жили в них по большей части свободные крестьяне, которые платили налог королю и обязаны были выставлять по его призыву воинов в зависимости от величины земельных наделов. Обычно три-четыре двора снаряжали одного воина с полным вооружением и запасом еды на три месяца, то есть пять-семь человек с деревни. Примерно через каждые пятьдесят километров и немного в стороне от дороги находился монастырь. Эти богоугодные заведения сейчас самые крупные землевладельцы. Первый небольшой надел им жалует правитель, а потом начинают расширяться за счет полученного по завещанию от прихожан, желающих «купить» себе прощение грехов на том свете. Монастырям делить собственность между наследниками не надо, поэтому быстро богатеют. Их поля обрабатывают колоны — свободные крестьяне, оставшиеся без земли и арендующие ее. За это они обычно платят два денария в год, или часть деньгами, а остальное ремесленными изделиями, или выполняют какие-нибудь трудовые повинности. Большие светские поместья с рабами и полусвободными сервами здесь были редкостью, то есть феодализм в Аквитании тормозил в отличие от Нейстрии и Австарзии, где свободных крестьян было намного меньше. Не в силах платить налоги и выполнять военные повинности, мелкие собственники «дарили» свой манс (земельный надел) более крупным землевладельцам, после чего продолжали обрабатывать его, но превращались в колонов или даже сервов. К тому же, Карл Мартел придумал умное решение по обеспечению своей армии воинами. Он снимал с должностей священнослужителей, поддержавших его противников, и назначал на их места лояльных ему с условием, что отдадут часть принадлежащих церкви земель, которые давал тем, кто соглашался служить постоянно. Наделы были достаточно большими, чтобы воин мог сдавать его в аренду и на получаемые деньги снаряжаться и содержать свою семью. Перестал служить по любой причине или изменил присяге — остался без земли. Поэтому севернее Луары преобладали поместья, малые, средние, крупные.
