Я приглядываю за монахами, стараясь угадать, кто из них приглядывает за мной? Не мог епископ Григорий оставить такое важное задание без контроля. Кто-то ведь должен настучать королю Эду, что епископ Бернард — гнусный предатель. Предполагал, что этот человек попробует наладить со мной отношения, чтобы быть рядом, но пока никто брататься не лезет. Держат дистанцию, как и положено беднякам с богатым и знатным воином, каковым все считают меня.
Охранники тоже приняли мое руководство без возражений, хотя четверо были конными и явно раньше сами были командирами. Впрочем, кроме коня, сапог и круглого, а не овального, деревянного щита, больше ничем не отличались от пехотинцев, даже копья были одинаковые — с толстоватыми для конного древками длиной около двух с половиной метров. Пехота шлепала босая. Дополнительным оружием у нескольких человек был короткий меч, который независимо от длины называли полуспатой, но большинство использовало метательную Франциску или скрамосакс — позаимствованный у саксов тяжелый однолезвийный нож длиной тридцать-сорок сантиметров, верхняя спинка которого была «горбатой». Благодаря длинному и тонкому острию, такой нож мог проткнуть кольчугу, а благодаря длине и весу, использовался и для рубящих ударов. Опытный воин мог одним ударом скрамосакса срубить тонкое деревце. Из доспехов примерно треть имела только кожаные шапки на металлическом каркасе и кожаные или меховые куртки. Чаще использовали овчины или шкуры волка мехом наружу, потому что самые дешевые. По жаре шагать в таких не в радость, но все равно легче, чем мне в доспехах, даже несмотря на то, что их закрывает сюрко синего цвета с белой розой ветров спереди и сзади.
Двух всадников я высылал вперед метров на сто-двести, два ехали позади обоза на такой же дистанции. Пехотинцам объяснил, что идти надо слева от обоза, чтобы с одной стороны прикрывал щит, а с другой — арба, кроме тех мест, где напасть могли только слева. Среди них были шесть лучников, которые получали на четверть меньше. Почему-то стрелки всегда были не в почете у франков. Может быть, потому, что луки у них простые из вяза и длиной около метра. Из такого вряд ли пробьешь даже кожаную куртку на дистанции более ста метров, не говоря уже о доспехах. Стрелков я всегда располагал в середине обоза и советовал в случае нападения копейщиков забираться на арбу и стрелять с нее. Сам ехал около передних арб, то слева, то справа, чтобы было прикрытие от опасной стороны дороги. Поскольку неоднократно грабил караваны, знал, где лучше напасть, и, приближаясь к таким местам, предупреждал подчиненных. Впрочем, в здешних густых лесах можно было устраивать засаду почти в любом месте. К моему удивлению, на нас ни разу не напали. Льстец Зая утверждал, что испугались меня. Я уверен, что отпугивало большое количество людей в обозе. Нас было больше сотни, причем все вооружены, даже монахи шли с посохами двухметровой длины и ножами.
В день делали не больше тридцати километров с привалом на полчаса посередине пути между постоялыми дворами. Во второй половине десятого дня добрались до монастыря, который был километрах в трех от Тулузы. Оказалось, что вся соль и рыба предназначались этому богоугодному заведению, причем рассчитались за них частично бартером — складскими услугами. Еще осенью купец Зая по пути из Константинополя останавливался здесь на время ярмарки, продав большую часть привезенных товаров и купив местные, в основном меха. Оставив их на хранение у монахов, поехал в Бордо, где реализовал остатки привезенного из Римской империи, раньше называвшейся Восточной, а теперь уже единственной, и накупил того, что нужно было братии, довольно многочисленной. Сразу начали выгружать привезенное и грузить хранившееся на складе — большом деревянном строении без окон и с широкой дверью с боковой стороны, какие раньше строили германцы и использовали для совещаний общины и пиршеств дружины.
До темноты оставалось часов пять-шесть, поэтому я снял большую часть доспехов, оставив только кольчугу и шлем, из оружия взял только лук и саблю и поехал в столицу Аквитанского королевства. Отъехав на километр, спрятался в лесу, дожидаясь монаха, который последует за мной. Собирался грохнуть его и оттащить подальше в лес, чтобы уж точно никаких проблем в городе у меня не было. Найдут труп, когда начнет вонять — дня через три. К тому времени я буду далеко: завтра наш караван продолжит путь на восток. Прождал с полчаса и сделал вывод, что план епископа Григория я понял не так, если вообще понял. После чего двинулся дальше.
Бывшая кельтская Толоза, а ныне франкская Тулуза, разрослась с тех пор, как я был здесь в последний раз. У нее довольно мощные крепостные стены высотой от восьми метров на берегу реки Гаронна до одиннадцати с других сторон и более полусотни башен разной формы, но преобладали прямоугольные. Оставив коня и оружие на хранение на постоялом дворе, ближнем от главных ворот, я с мешочком с рукописью подмышкой зашел в город через такой же, как в Бордо, кривой, низкий и воняющий сыростью и затхлостью тоннель длиной метров двадцать.
Улица от главных городских ворот всегда самая широкая и ведет к центральной площади, где всегда располагается дом епископа, в отличие от королевской резиденции, которую обычно строят там, где удобнее защищать ее. Как мне сказали, в Тулузе оба строения находятся в центре. Сперва мне бросилось в глаза что-то среднее между трехэтажной римской инсулой и донжоном, которое было самым высоким во всем городе и, может быть, из-за узких бойниц вместо окон, казалось тяжелым, набыченным. Оно стояло на дальней стороне центральной площади и на правой — главной улицы, которая шла дальше, к берегу реки. На левой стороне улицы было тоже трехэтажное здание, но ниже метра на четыре и, будто бы, неряшливо сложенное из крупных блоков песчаника. Почему-то второе показалось мне унылым. Может быть, из-за окон, закрытых деревянными жалюзи. Храм был на площади рядом с первым, а рядом с входом во второе стояла охрана их десяти человек в простеньких железных шлемах и кольчугах. Вооружены короткими копьями и полуспатами. Щиты с нарисованным на темно-красном фоне черным медведем стояли прислоненными к стене по обе стороны одностворчатой двери, к которой вели три каменные ступеньки. В дальнем от меня конце здания были широкие ворота, оббитые железными полосами и сейчас закрытые. Их почему-то не охраняли. Логично было бы предположить, что резиденция епископа находится в «унылом» строении, но зачем тогда возле него охрана? На епископов сейчас нападают в самую последнюю очередь.
Я подошел к широкой, двустворчатой двери «недозревшего» донжона, нижний брус косяка которой был почти вровень с булыжной мостовой, постучал деревянным молотком по левой, редко открываемой половине, к которой он был привязан. Вскоре внутри послышались шаркающие шаги, открылось зарешеченное окошко, расположенное чуть выше колышка, на котором висел молоток. В народе такое окошко называют крысоловкой. Наверное, потому, что крысоловки сейчас клеточного типа с захлопывающейся решетчатой дверцей. Через железную решетку на меня смотрел подслеповатый старик с узким треугольным лицом вершиной вниз и седой козлиной бородкой.
— Мир вам! — произнес я традиционное еще с прошлой эпохи приветствие христиан.
— И духу твоему! — традиционно ответил старик дребезжащим голосом.
— Принес ценный подарок епископу Бернарду, — назвал я цель визита и показал мешочек с рукописью. Что-либо другое в таких мешочках носят очень редко, так что привратник должен догадаться, что внутри, действительно, не дешевка. — Хочу вручить лично.
— Сейчас доложу, — продребезжал он, закрыл окошко, после чего пошаркал вглубь здания.
Ждать пришлось минут пять. Всё это время я разглядывал дома на площади и прохожих. Поражало большое количество калек: безруких, безногих, безносых, одноглазых, слепых… В Бордо их тоже хватало, но как-то не сильно бросались в глаза. При этом большая часть толпилась возле жилища короля Аквитании, а не возле епископского или у храма, явного брата простецкого бордоского, разве что в каменных стенах по обе стороны от входа было по барельефу — по апостолу в рост человеческий, из-за чего казалось, что это живые спрятались в нишах. Непривычным показалось мне и малое количество людей, одетых не дорого, но хорошо и опрятно — как бы сказали в двадцать первом веке, представителей среднего класса. Либо это были очень богатые, либо голодранцы. И те, за редчайшим исключением, и другие, перемешались пешком. Я сделал вывод, что резко сократился бюрократический аппарат, который и является основой среднего класса. Теперь он был ровно в таком количестве, на которое хватало излишков выращиваемых в данной области продуктов питания. Не было постоянного подвоза извне, из захваченных территорий, как в Римской империи, благодаря чему можно содержать большую армию вороватых бездельников. Система упростилась, иерархическая пирамида стала ниже и шире, благодаря чему более устойчивой. В двадцатом веке мне пришла в голову мысль, что Россия выиграла Вторую мировую войну по той же причине.
