Йоши-Себеру невольно пришло в голову, что Бруммар всегда вызывал у него, скорее, страх и трепет, чем благостную любовь и умиротворение. Его широкое, немного плоское лицо с толстыми губами и скошенными к переносице глазами наводило на мысли о демонах, а не богах. Ещё в детстве Йоши-Себер ощутил это несоответствие и с тех пор не мог поклоняться Бруммару — в отличие от страших братьев.

Торопливо проведя рукой по волосам, Йоши-Себер перевёл взгляд с красного лица статуи на согбенную фигуру перед ней.

— Гинзабуро, — негромко позвал он.

Монах никак не отреагировал: продолжал стоять на коленях, сложив перед собой ладони.

Йоши-Себер подошел ближе. Он не сомневался, что видит старшего брата — разве мог он ошибиться? Эти широкие покатые плечи, крупная голова, чёрные, коротко стриженые волосы — всё говорило о том, что перед ним Гинзабуро Сигато.

Шаги гулко отдавались под сводами, свечи колебались от движения воздуха, а Бруммар, казалось, пристально следил за приближением незваного гостя, нарушившего тишину и покой монастырской обители.

— Брат! — позвал Йоши-Себер чуть громче.

Гинзабуро вздрогнул и обернулся. При виде пустых глазниц Йоши-Себер остановился — за долгие годы он так и не привык к тому, что его брат слеп. На несколько секунд воцарилась тишина. Гинзабуро замер, прислушиваясь. Его брови слегка сдвинулись.

— Йоши-Себер? — наконец, проговорил он тихо.

— Да, это я.

На лице слепца появилась широкая приветливая улыбка. Гинзабуро поднялся — несколько неуклюже — и направился к брату. В храме он, судя по всему, ориентировался прекрасно.

Йоши-Себер стоял, не зная, что делать: они не встречались много лет, и за это время он отвык от проявления братских чувств.

Гинзабуро первым раскрыл объятия, и Йоши-Себеру ничего не оставалось, кроме как заключить его в свои. Они крепко сжали друг друга. От Гинзабуро пахло благовониями и травами. Его мясистое лицо было чуть влажным от испарины.

Наконец, Гинзабуро отстранился.

— Жаль, не могу тебя увидеть! — проговорил он с чувством, держа брата за плечи. — Но я понял, что ты вырос и окреп! — он улыбнулся.

Йоши-Себер старался не смотреть ему в лицо: без глаз оно напоминало уродливую маску.

— Зачем ты приехал? — спросил Гинзабуро, цепляясь за рукав брата. — Давай выйдем отсюда, и ты мне расскажешь, чем занимался все эти годы.

Когда они оказались на дорожке, ведущей от храма, Гинзабуро похлопал Йоши-Себера по плечу и сказал:

— Я чувствую, что ты приехал не просто так. Ты напряжён и расстроен. Расскажи, в чём дело.

— Ты прав, — нехотя признал Йоши-Себер. — Произошло кое-что непоправимое, и теперь я должен выяснить правду. Это касается… того случая.

— Какого?

— Когда ты ослеп, — быстро сказал Йоши-Себер.

— Тебе неприятно говорить об этом? — понимающе покачал головой Гинзабуро. — Я давно смирился с судьбой, — он отпустил рукав брата и полез в карман. Вытащив чёрную ленту, завязал глазницы. — Так лучше?

Йоши-Себер ничего не ответил. Он думал, что его захлестнут волны горячего сочувствия, и он едва сумеет сдержать слёзы, когда увидит брата, но Гинзабуро так изменился за прошедшие годы… Он казался почти чужим.

Йоши-Себер помнил его стройным и горделивым, в роскошных одеждах или доспехах. Гинзабуро был так талантлив, ему предстояло стать великим императором, но увечье лишило его этой возможности. И вот теперь он превратился в жалкое существо, завёрнутое в чёрную бесформенную рясу. Несправедливо! Гинзабуро должен носить расшитые золотом и самоцветами кафтаны, алую мантию и сверкающие шлемы, украшенные белыми плюмажами — как его отец, Ишинори Сигато!

— Что случилось? — спросил Гинзабуро, прерывая грустные и одновременно яростные мысли Йоши-Себера. — Почему ты приехал один, без охраны?

Они свернули на дорожку, ведущую к кельям. Справа и слева росли кусты сирени, дальше белели деревья вишни. Внутри крепостных стен монастырь был сильно перестроен и теперь походил больше на дворец, чем на замок. Многоярусные пагоды возвышались над садом, отовсюду доносились перезвоны ванн для птиц и звуки музыкальных инструментов, на которых упражнялись монахи. Вдалеке виднелись расставленные вдоль центральной аллеи трёхметровые статуи воинов, вооружённых тулварами, секирами, копьями, арбалетами и боевыми молотами.

Справившись с охватившими его чувствами, Йоши-Себер крепко сжал предплечье Гинзабуро.

— Поговорим в твоей келье, — предложил он.

— Нас никто не подслушает, — улыбнулся Гинзабуро. — Если ты опасаешься, что монахи узнают твой секрет, то здесь самое безопасное место.

Йоши-Себер недоверчиво огляделся, но, судя по всему, брат был прав: местность вокруг хорошо просматривалась, и поблизости не было ни души.

— Помнишь, ты рассказал мне о том, что произошло той ночью в охотничьем домике? — тихо спросил Йоши-Себер.

— Да, — кивнул Гинзабуро. — Ты тогда здорово разозлился, братец! — он усмехнулся. — И я вижу, та боль до сих пор жива.

— Ты прав. Мы с тобой всегда были близки, и несчастье, постигшее тебя, — Йоши-Себер говорил медленно, тщательно подбирая слова, — оставило глубокий след в моей душе.

— Нужно уметь прощать и жить дальше, — сказал Гинзабуро. — Оставь прошлое и думай о будущем, не забывая о настоящем.

Йоши-Себер с удивлением посмотрел на старшего брата.

— Странно слышать от тебя такие речи, — сказал он. — Нас учили не думать о будущем.

Гинзабуро кивнул.

— Да, я помню. Старина Куригато не раз повторял нам это. Но, когда теряешь способность видеть, на многое начинаешь смотреть по-другому. Извини за каламбур. Так что тебя гложет? Ты ведь приехал, чтобы поделиться чем-то со мной, так? У тебя случилась беда?

— Да, можно и так сказать, — Йоши-Себер обвёл тоскливым взглядом сад. Весенний пейзаж был прекрасен, но не доставлял ему ни малейшего удовольствия: всё казалось отравленным прочно поселившимся в душе сомнением. — Видишь ли, когда ты рассказал мне, что Видари ослепил тебя, чтобы занять твоё место на троне, я был очень… возмущён его поступком и, несмотря на то, что ты взял с меня обещание не мстить брату, не находил покоя. Несколько лет я провёл в муках, находясь рядом с ним и видя, что он нисколько не раскаивается в содеянном. Затем, не в силах больше терпеть это, я покинул дом и скитался по Янакато, пока не понял, что должен бежать от своей ненависти дальше. Тогда я убрался из страны и долго путешествовал, — Йоши-Себер сделал небольшую паузу прежде, чем продолжить. — Судьба, вернее, злой рок, завёл меня в Хирагуру.

При этих словах Гинзабуро резко остановился.

— Ты был во дворце Повелителя Демонов? — спросил он дрогнувшим голосом: должно быть, сразу понял, какую жертву принёс младший брат во имя мести.

— Да, — ответил Йоши-Себер. — И я заключил с Кабаином договор, — добавил он, предупреждая следующий вопрос.

— Нет! — выдохнул Гинзабуро, простирая руки к брату. — Зачем?!

— Чтобы стать Коэнди-Саматом.

— И ты стал?

— Увы, да.

Гинзабуро опустил голову и почти минуту стоял, не шевелясь.

— Мне очень жаль! — проговорил он, наконец. — Но ещё больше, чем твой долг Повелителю Демонов, меня тревожит, не совершил ли ты свою месть!

Йоши-Себер молча смотрел на брата, пытаясь понять, есть ли в его словах тайный смысл.

— Я убил Видари, — сказал он, наконец. — Изменив внешность при помощи волшебства, под видом наёмного стратега проник во дворец, втёрся в доверие к брату и отравил его, когда представился удобный случай.

Гинзабуро порывисто закрыл лицо руками, и внутри у Йоши-Себера что-то оборвалось.

— Кто тебя ослепил?! — спросил он резко и, пожалуй, слишком громко.

В ответ Гинзабуро только помотал головой.

— Это был Видари? — настаивал Йоши-Себер. Он схватил брата за плечи и встряхнул. — Ну?!

— Нет! — проговорил, опуская руки, Гинзабуро. — Я обманул тебя, Йоши-Себер! Я… не думал, что это кончится так. Смерть Видари на моей совести. И твоё падение — тоже! — он убрал со своих плеч руки Йоши-Себера и, сгорбившись, медленно двинулся по дорожке.