Но тяжесть в груди не пропадала. Наоборот, прочно засела внутри, точно грудная жаба. Фонари возле Мэнфорд-хауса тоже оказались потушены в прошлую роковую ночь. Тот, кто замышлял тройное убийство, не желал действовать на свету, его вполне устраивал полумрак…
Лэйд сам не заметил, как очутился у двери, разом миновав добрых тридцать футов[47], как не чувствовал и отдышки, пока не забарабанил кулаком в дверь. Как это глупо — поднимать панику по малейшему поводу! Можно представить себе удивление Саливана, когда он отопрет дверь — почтенный старый Чабб, воплощенное здравомыслие всей Хукахука, колотит в дверь так, точно разгорелся пожар!
С трудом выждав полминуты, Лэйд потянул за ручку — и почти не удивился, когда дверь беззвучно распахнулась ему навстречу, обнажая пустую полутемную прихожую. Борясь со странным чувством, он медленно провел пальцем по дверным петлям. Металл был покрыт чем-то скользким, но не жидким, как масло. Чем-то жирным, густым, тающим на пальцах…
Воск. Кто-то не желал тревожить хозяина скрипом, проникая в его жилище. И загодя погасил фонарь.
Лэйд перехватил прогулочную трость, точно пику. Какой бы природа не была та сила, с которой заключили договор маленькие негодники, она мгновенно окажется со вспоротым животом, если вознамерится напасть на него.
Но прихожая была пуста. В ней не скрывалось чудовище, готовое наброситься на него, а зловещая тень, померещившаяся ему с порога, оказалась висящим на вешалке макинтошем[48].
— Эйф! — позвал Лэйд осторожно, — Вы здесь, дружище?
Чтобы преодолеть небольшую прихожую Лэйду пришлось потратить больше времени, чем на всю Тасман-стрит. В гостиной горел свет, но он отчего-то безотчетно тянул, прежде чем заглянуть туда.
— Если это розыгрыш, старина, вы за него жестоко поплатитесь, — Лэйд кашлянул, — Непозволительно шутить такие фокусы над стариками. Эйф! Вы ведь тут?
Он сделал еще шаг, последний.
— Господи, Эйф…
Констебль Эйф Саливан был тут. По крайней мере, большая его часть, как машинально отметил Лэйд. Но даже эта часть больше напоминала груду изорванной плоти, чем человеческий остов. В этой груде он различил клочья домашнего фланелевого халата — судя по всему, Саливан, вернувшись домой, успел снять полицейскую форму. Но не успел ни защититься, ни позвать на помощь.
Спокойно, приказал себе Лэйд, ощущая, как внутри души звенит и ворочается пробившийся в каменной тверди ледяной ручей. Спокойно, ты уже не в силах ему помочь. Но ты в силах запомнить детали, пока стоишь здесь.
В комнате царил сильнейший беспорядок. Мебель частично сломана, причем с такой силой, будто ее крушили молотом, а что не сломано — беспорядочно разбросано. Ковер залит кровью, так щедро, что сделался красным.
Еще он заметил, до чего сильно истерзаны руки мертвеца. Так сильно, будто тот при жизни засунул их в огромный фрезерный станок. Саливан не сдался без боя, понял Лэйд, он боролся за свою жизнь, но даже он не смог совладать со звериной яростью своего противника. Тот рвал его, точно хищный зверь, повалив на пол, рвал так, что даже на стенах в десяти футах от тела осталась багровая капель вперемешку с клочьями вырванных волос и обрывками кожи. Это не была ни гиена, ни волк, понял Лэйд, едва удерживая взгляд на изуродованном лице Саливана, бесстрастном и незрячем, с которого местами плоть была сорвана до самой кости. Скорее, акула или аллигатор. Что-то немыслимо кровожадное и неизъяснимо сильное.
А еще — способное двигаться беззвучно и загодя просчитывать каждое свое нападение.
— Простите меня, Эйф, — пробормотал Лэйд, не в силах больше смотреть на распростертое тело, — Ради Бога, простите меня.
Возможно, ему стоило позвонить и сообщить об убийстве. Достаточно одного слова, чтобы телефонистка соединила его с ближайшим полицейским участком. Или даже… Лэйд подумал о том, что достаточно ему будет выдохнуть в трубку одно-единственное слово — «Канцелярию» — как без всяких услуг телефонистки его бесплотный голос, миновав проводами многие мили до Майринка, достигнет нужного адресата. И тогда…
По счастью, убийца избавил его от выбора. Вернувшись в прихожую, Лэйд обнаружил лишь обломки телефонного аппарата. Сложное техническое устройство превратилось в
Этот мерзавец хитер, подумал он, разглядывая деревянную коробку, из которой кто-то безжалостно вырвал все потроха, и медные чашки звонка, раскатившиеся по всей комнате. Хитер и…
А потом в его сознании, обгоняя друг друга, полыхнули две беззвучные белые вспышки сродни молниям.
Первая — убийца Саливана, прежде похозяйничавший в Мэнфорд-хаус, пробрался к нему домой. Значит, выследил или знал, где тот живет.
Вторая — во имя всех демонов, известных и безымянных, только попробуй переступить порог «Бакалейной лавки Лайвстоуна и Торпса», не говоря уже о том, чтобы взглянуть на мисс Прайс — и я последую за тобой вплоть до десятого круга ада…
Лэйд выскочил наружу и бросился бежать.
Он слишком давно не бегал. Слишком часто позволял себе засидеться за обеденным столом, поглощая их совместные с мистером Хиггсом кулинарные изыски, и слишком много времени провел над кружкой в «Глупой Утке». На протяжении многих лет подобный образ жизни благоволил маскировке, но теперь, мчась вверх по Хейвуд-стрит, Лэйд проклинал каждый свой лишний фунт — отливаясь в секунды, эти фунты превращались в свинцовую гирю, которая неумолимо задерживала его.
Если он опоздал…
По счастью, на улице не было ни прохожих, ни локомобилей. Повезло, подумал он со злой усмешкой, ощущая, как где-то под ребрами болезненно расширяется от бега его несчастная печень, иначе на следующий день об этом будет судачить весь Хукахука, снабжая эту новость самыми нелепыми и противоречивыми слухами. Особенно, надо думать, воодушевится Макензи, этот старый шотландский мерзавец. Наверняка, на следующем заседании Треста поинтересуется невзначай, слышали ли все о том, что в этом году Ройал Аскот[49] будет проводиться на Хейвуд-стрит, а также о том, где можно сделать ставку на того представительного полного джентльмена, что так резво галопировал прошлым вечером…
Если, конечно, страшная смерть констебля Эйфа Саливана не станет более интересной темой для разговора.
Нет, подумал Лэйд, мучительно пытаясь удержать в груди рвущееся наружу со свистом дыхание. Не станет, и ты сам знаешь об этом. Левиафан хитер, невероятно хитер, и не важно, разумен он или нет, это ничуть не мешает ему проявлять свою дьявольскую хитрость. Он не считает нужным прятаться от собственных созданий, населяющих остров и мнящих себя самыми обычными людьми. В очереди за свежей газетой джентльмены спокойно обсуждают разрушения, причиненные городу очередным демоническим поездом. Докеры, сплевывая на пол табачную жижу, кроют последними словами проклятых рыбоедов, из-за которых скоро в Клифе станет опаснее, чем в самом Скрэпси. Полицейские планируют очередной набег на убежище угольщиков где-то под Лонг-Джоном…
Левиафан — слишком древнее чудовище, чтобы всерьез утруждать себя маскировкой. Угольщики, омнибусы, рыбоеды, китобои, лудильщики — все эти слова в новом Бангоре несут смысл столь зловещий, что способны свести с ума неосторожно сунувшегося на остров обитателя Глазго или Эксетера. Но урожденные обитатели острова не замечают в этом ничего странного. Для них все это в порядке вещей, включая те вещи, при мысли о которых сам Лэйд ощущал между лопаток колючую ледяную изморозь.
Однако по какой-то причине в этот раз Левиафан прикрывает убийцу. А это странно. Это не в его характере. Благодаря своему дьявольскому отростку под названием Канцелярия он скрыл чудовищную смерть троих человек в Мэнфорд-хаусе. Он стер память Саливана, который невольно оказался замешан в этом деле. Наверняка, он найдет способ сделать так, чтобы сам Эйф Саливан быстро и без лишних тревог пропал из жизни Хукахука. Бесследно, как камешек, брошенный с мола в порту, который оставляет после себя лишь несколько неспешных концентрических кругов на поверхности.
