– И к вам обращаются за семенами?
– А то как же! Ведь не петрушка – княгиня!
Со всеми остальными вызванными беседуют другие сотрудники.
В кабинете, куда входит Знаменский, молодой лейтенант порывается встать, Пал Палыч его удерживает.
– Пароль «Цветы» срабатывает, товарищ подполковник. – Он подает заполненный лист, который Пал Палыч быстро просматривает.
– Замечательно! – Он присаживается против женщины, с которой здесь разговаривают. – Попробуйте расшифровать еще что-нибудь. Вот хотя бы: «К-45. Бент. англ.».
– Бентамки это английские. Куры изумительной красоты! Сама мечтаю завести.
Разрешаются и прочие загадки записной книжки.
– «Зел. вел. на № 8», – зачитывает пенсионного возраста мужчина и поднимает глаза на Томина. – Я думаю, «Зеленый великан» – сорт парниковых огурцов. А на номер восемь… вероятно, обмен на что-то, любители часто обмениваются.
– Огурец?! – крутит головой Томин. – А я-то мучился! Ну а если я вам скажу: «Привет, оч. хор., 20 штук»?
– Беру немедленно.
– Берете?
– Еще бы! «Привет» – это сказочный крыжовник!
– Ну, спасибо! Сегодня наконец усну спокойно.
Знаменский и Томин устроились подкрепиться в одном из буфетов Управления.
– Вот намешано в человеке: любитель растений и взломщик касс…
– И что? Один пропьет-прогуляет, а он вложит в дело. Новую теплицу построит. К Восьмому марта вырастит миллион алых роз. Хозяйственный такой негодяй.
Пал Палыч не откликается.
– Зинаида! – машет Томин.
Кибрит присоединяется к ним со своим подносом.
– Дела? Настроение? – оглядывает она друзей. – Об окурках заключение готово. Все три оставлены одним человеком. И есть маленькая новость о вашей перчатке.
– Ну-ну? – сразу оживляется Пал Палыч.
– На внутренней поверхности полно микроскопических следов разных красок – клеевых, масляных и прочих. Специально исследовали время их образования: примерно год назад.
– То есть… он маляр?
– Скорей всего, да.
– Итак, двое: садовод и маляр, – удовлетворенно говорит Томин.
– Напоминаю, оба скрылись с места преступления на мотоцикле. Ищешь мотоцикл?
– Уже сорок три штуки на моем счету, Паша. И сорок три хороших человека, которых не в чем заподозрить! Если б хоть Зинаида помогла…
– Чем, Шурик? У меня лишь краешек протектора. Судя по рисунку, шины старого образца, давно не менялись…
Марат Былов и Илья бок о бок шагают по улице. Марат наставляет:
– Ты случайно гуляешь мимо научно-исследовательского института, где раньше работал. Попадется знакомый – что?
– Поздороваюсь?
– Умница. И не забудь обрадоваться встрече.
Илья преданно кивает.
На противоположной стороне улицы высится солидное здание учрежденческого типа.
– Видишь, на первом этаже три окна с решетками?.. Это касса, – говорит Илья вполголоса.
– Вижу, только пальцем не тычь.
Илья от соблазна сует руки в карманы.
– Рядом парадный вход, – продолжает он.
Марат останавливается и закуривает, искоса рассматривая помпезные двустворчатые двери.
– Неужели не заделан наглухо?
– Им сроду не пользовались. И ворота во двор… вбили три гвоздя и думать забыли. Пара пустяков отогнуть.
– Сколько на белом свете глупости, Илюша! – восхищается Марат. – Сколько глупости! Я готов поверить в три гвоздя.
– Если точно, то четыре. Снаружи войти – не войдешь. Но оттуда выйти – запросто.
– А это главное – быстро выйти. На боковую улицу. Четыре гвоздя!.. При условии, что ты верно сосчитал.
– Трогал даже. Когда меня за зарплатой посылали.
– Кто посылал?
– Да там так: в день получки от каждого отдела идет представитель. Он за всех получает и сам раздает. Чтобы не толпиться.
– Пошли назад. И как она протекает – эта финансовая акция?
– Приходишь к двум часам. Очереди никакой, у кассирши все готово. Заберешь конверт с деньгами, распишешься и топай. Марат… Ты правда надеешься взять?
– Идея меня вдохновляет. А тут не опилки, – он касается лба.
– Эхма! Если б взять, так это… прикинуть страшно, сколько… – захлебывается в волнении Илья. – Докторов, кандидатов штук двести… и остальные, может, тысяча человек… И у всех оклады…
– Тысяча двести человек вкалывают полмесяца – двенадцать рабочих дней. Двенадцать умножаем на восемь часов, – бормочет Марат, – это девяносто шесть часов. И на тысячу двести… это сто тринадцать тысяч двести человекочасов.
Илья слушает раскрыв рот.
– Вы возьмете кассу втроем за двадцать минут – это примерно ноль девять человекочаса. И во сколько ж раз вы окажетесь умней докторов-кандидатов? Сейчас посчитаем… Округленно – в тридцать семь тысяч семьсот шестьдесят раз!
– Потряска! – Неизвестно, что потрясает Илью: сама цифра или легкость, с которой без клочка бумаги проделаны вычисления.
– Помнится, ты возил на территорию оборудование? – Илья кивает. – Машины проверяют?
– На выезде.
– На въезде – нет?
– Ввози, что хочешь! Была бы институтская машина.
– Слава, слава дуракам! Въехать через ворота, а выйти здесь! – Они как раз проходят мимо парадного подъезда.
– Но въехать-то…
– Зачем же я расспрашивал об этом шофере с детьми, как думаешь?
– Марат, ты гений!
– Не исключено.
– Паша, ты в этом году хоть раз плавал? – вопрошает Томин, входя к Пал Палычу в приподнятом настроении.
– Довольно регулярно.
– Да не в бассейне – в реке!
– А ты?
– Сегодня, с утра пораньше. Травка на берегу, пернатые поют, и девушки загорают… Райские кущи!
– Если купался – так с уловом?
– Ох, как грамотно покупался!.. Предлагаю задержать В. И. Подкидина, тридцати четырех лет, ранее судимого.
– А что мы имеем против В. И. Подкидина?
– А вот слушай. Поехал я под Звенигород к инженеру Макарову. – Томин вынимает пресловутую записную книжку и раскрывает на закладке. – Он тогда по вызову не явился – сидит в отпуску на садовом участке. Телефон свой записал сюда сам, с нашим «садоводом» общался на почве какой-то безусой земляники. Подкидин – бригадир-строитель, занимается отделочными работами. Так что за другом-маляром дело не станет. С участковым я в темпе созвонился, он в темпе прощупал квартирных соседей. Описывают Подкидина в самых мерзких тонах. Одно, говорят, спасенье, что увлекается сельским хозяйством и летом пропадает в деревне у родителей. Давай его изымать из оборота, а? Пока тихонько, чтобы дружки не запаниковали. Медлить нечего.
– Да, пожалуй…
– Опять в сомнениях? Купаться надо, Паша, купаться!
На сквере рядом со сказочными избушками и прочими подобными атрибутами в песочнице весело возятся оба маленьких Барсукова. Сам он, сидя на скамейке, слушает по транзистору репортаж о футбольном матче. Марат следит за Барсуковым, выжидая удобного момента для знакомства. Взглянув на часы, подходит.
– По-прежнему три – два? – азартно спрашивает он. – Минуты полторы до конца?
Барсуков кивает. Марат присаживается рядом, оба поглощены событиями на стадионе. Но вот раздается рев болельщиков – матч окончен. Барсуков выключает приемник, и они с Маратом обмениваются обычными в таких случаях фразами.
Тут плаксики, надумав что-то новое, приносят и складывают к ногам отца ведерки и лопатки.
– Пап, мы на горку!
– Валяйте.
– Неотразимая пара! – говорит Марат. – Люблю ребенков, а своих нет.
– Отчего? – без особого интереса спрашивает Барсуков.
– Не женат. То есть был, но… жестокая это проблема… А почему они не в детском саду?
– То и дело простужаются. Отведу завтра.
– Простуда – бич городских детей. Единственное радикальное средство – несколько сезонов подряд на юге.