Ирландия, 1 июня 1815 года

— Ты абсолютно уверена? Тут нет ошибки? Никакой? — В молящем голосе молодой женщины слышалось отчаяние, так хорошо знакомое старой цыганке, сидевшей перед костром.

— Истина — там, красавица. — Старуха кивнула на огонь, при этом монетки, нашитые на ее платке, тихо звякнули. — Титания видит знаки в огне. Это так.

Кетлин Джеральдин печально вздохнула. Уже три дня ее мучила какая-то странная болезнь: желудок отказывался принимать даже овсянку, извергая ее из себя в самый неподходящий момент. До сих пор Кетлин надеялась, что недомогание вызвано тревогой за отца, который находился при смерти. Теперь же она поняла, что главная причина плохого самочувствия — ее же собственная глупость.

«Я беременна!»

Некоторое время женщины — молодая ирландка с волосами такого же цвета, что и пламя, плясавшее в костре, и маленькая сгорбленная старуха, одетая в черное, с пучком седых волос на подбородке, напоминавшим козлиную бороду — хранили молчание, уставившись на огонь. Титания утверждала, что ей двести лет. Старая цыганка была осведомлена обо всем, что творилось в графстве Килдэр, и на все имела свое мнение. Она знала, у кого болеют коровы, у кого куры не несут яйца, чья жена не может забеременеть. В округе боялись ее, однако Кетлин решилась доверить свою тайну только ей.

— Так вот оно что, — наконец нарушила тишину ирландка. В темных глазах старухи вспыхнули яркие отблески огня. — Срок еще маленький. У меня есть снадобье, которое избавит тебя от бремени.

Кетлин покраснела — ее щечки стали пунцовыми, как цветы рододендронов у дороги.

— О нет. Я не нуждаюсь в цыганском колдовстве. Дело в том, что я скоро выйду замуж. За англичанина. За аристократа, — с неохотой добавила она.

— За англичанина, красавица? — Цыганка с сочувствием взглянула на ирландку. Ее голос походил на шелест сухих листьев. — Что этот аристократ скажет, когда узнает, что ты забеременела до того, как надела обручальное кольцо? Откройся ему. Тогда и посмотрим, понадобится ли тебе колдовство.

Встревоженная, Кетлин поплотнее запахнула шаль и тряхнула головой. Ее волосы рассыпались по плечам, и ветер подхватил вьющиеся пряди. Увы, Господь вместо роскошной, как у сестер, темно-каштановой с медным отливом шевелюры наградил ее ярко-рыжими волосами, которые вились мелким бесом и привлекали нежелательное внимание окружающих. Именно из-за них она стала предметом восхищения одного благородного господина. Он-то и наградил ее ребенком.

— У меня нет желания тревожить его милость теперь, когда мы почти женаты. Со дня на день Бонапарт будет разбит, и он, овеянный славой, вернется, чтобы обвенчаться со мной.

Старуха ничего не ответила, но ее пристальный взгляд заставил Кетлин опустить глаза.

— Ну, в чем дело?

— Ты не хочешь его. Это написано на твоем лице, красавица.

Подавив вздох, Кетлин кивнула.

— А у тебя есть снадобье, чтобы излечить мое упрямое сердце?

Титания похлопала по карману шерстяной юбки и вытащила небольшую глиняную трубку.

— Еще до того как кончится новолуние, ты получишь лекарство от своей болезни.

Кетлин устремила взгляд на огонь.

— Не погадаешь ли мне по руке, чтобы я знала, какое будущее меня ожидает?

Титания усмехнулась, при этом сквозь приоткрытые губы показались десны, потемневшие от мундштука трубки.

— А разве ты сама не рассказала мне, что тебя ждет? Замужество с благородным англичанином. Богатство. Дети. Все это действительно будет у тебя, потому что ты, красавица, такая, какая есть.

Кетлин уже давно поняла, что цыгане не отличаются прямолинейностью. Их речь изобилует недомолвками. Может, да, а может, и нет. Они не оперируют абсолютными понятиями вроде тех, что правят остальным миром.

«Я беременна!»

Кетлин вдохнула полной грудью. Холодный воздух обжег легкие, и она поежилась. Мириться с холодом было гораздо легче, чем со сложившейся ситуацией.

Ее отец, известный писатель, посвященный в рыцари за работы, посвященные ирландской классике, сэр Руфус Джеральдин, имел обыкновение утверждать, будто в его жилах течет цыганская кровь. Он также уверял, что его предками были великие кельтские барды, славившиеся умением рассказывать саги. Перед их удивительным талантом преклонялись даже короли. До чего же романтично! Однако снисходительный и обаятельный ученый строго следил за тем, чтобы его единственный оставшийся в живых ребенок имел как можно меньше свободы.

Овдовевший в день появления дочери на свет, Руфус Джеральдин молил Господа о том, чтобы девушка подольше не выходила замуж и тем самым обеспечила ему комфорт и уют в последние годы жизни. Подобное положение устраивало всех, кроме Кетлин, с которой никто не посоветовался. Так она и жила дома, невенчанная, лишенная внимания мужчин. Она готовила, убирала и, будучи правой рукой отца, красивым почерком переписывала его труды, чтобы потом отправить их в Лондон или Дублин издателям. Никто не задумывался, каково ей живется в этом крохотном мирке, отгороженном от всего света. И вот сейчас отец лежит при смерти, а ее будущее…

— Ты слишком долго смотришь на огонь, красавица, он может свести тебя с ума.

Кетлин вздрогнула. Титания держала в руках глиняный кувшин и две помятые оловянные кружки.

— Согрейся, — сказала она и, вынув пробку из кувшина, налила жидкость в кружки. — Пей.

Кетлин осторожно пригубила. Напиток был сладким и в то же время терпким, от него исходил резкий запах перебродившего фруктового сока. Девушка предпочла не спрашивать, что это такое. Наверное, вино из диких ягод.

— Вкусно, — с улыбкой проговорила она. Титания пожала плечами. Это движение, быстрое и почти неуловимое, можно было заметить только по тому, как шевельнулась тяжелая шерстяная шаль.