Благие намерения часто приводят к ужасным ошибкам. Долг перед другом, которым якобы двигала любовь к жене, лишал его возможности компенсировать бессмысленный ущерб, нанесенный замечательной женщине. Так где же то самое равновесие?
Квинлан взял перо и провел его кончиком по приоткрытым губам. Обстоятельства принуждали его не лезть в чужие дела. Неожиданно он улыбнулся. А почему бы нет?
Он долго сидел за письменным столом, уставившись в одну точку. Однако обдумывал он не новую пьесу. Тот план, который зародился у него в голове, требовал небывалого полета фантазии.
Прошел целый час, прежде чем Квинлан откинул серебряную крышку хрустальной чернильницы и обмакнул перо. Он писал быстро, исправляя и зачеркивая. Наконец он добился того, к чему стремился. Затем, изменив почерк, переписал все набело. Свеча уже почти догорела, когда он откинулся на спинку кресла в стиле шератон и пробежал глазами текст.
Это может сработать, если…
Ему сопутствовала удача. Сундук с вещами Рейфа стоял в центре комнаты — там, где его оставили слуги. Вероятно, леди Хиллфорд планировала самостоятельно разобрать его. Представив, как графиня с любовью перекладывает вещи мужа, Квиплан почувствовал себя последним негодяем. И все же он поднял крышку. К тому, что находилось в сундуке, почти ничего не надо было добавлять.
Квинлан быстро приступил к делу. Следуя просьбе Рейфа, он положил в сундук портрет леди Корделии, несколько томиков стихов, пачку писем. О том, где что искать, его заранее предупредил Рейф.
Кроме этого, он взял несколько дорогих булавок для галстука, собрал рубашки, туфли, сюртуки и прибавил к остальным вещам дорогую табакерку, дабы все выглядело как кража. Для большей достоверности он кирпичом, завернутым в ткань, разбил окно возле задвижки. Только после этого он открыл дверь в каморку камердинера и впустил в комнату мужчину. Леди Хиллфорд и не подозревала, что в ее доме не два, а три гостя.
— Ну что, пора, милорд? — Мужчина, худой, низкорослый, с невзрачным лицом, был одет в темную одежду.
— Пора, Харрис. Тебя ждет вознаграждение. — Квинлан указал на сундук.
Оглядев сундук, Харрис кивнул.
— Я порадуюсь, когда буду держать денежки в руках.
— Да, я тоже предпочитаю считать цыплят по осени. — Квинлан приложил палец к губам. — Тише. Все должно быть доставлено в целости и сохранности.
— Обязательно, милорд. — Человек в знак уважения приподнял шапку и прошептал: — Предоставьте все Харрису. Он мастер своего дела и всегда готов услужить.
— Не выходи из дома, пока часы не пробьют два раза, — дождавшись, когда Харрис вскинет на спину тяжелый сундук, сказал Квинлан. — Больше ничего не бери. И не оставляй следов.
— Не сидите как на иголках, милорд. Харрис не из тех, кто щиплет за задницу священника.
— В Гринвиче, в береговых конторах, найдешь некоего мистера Секстона и доставишь ему сундук. Он отдаст тебе вторую половину вознаграждения. Постарайся нигде не задерживаться.
— Полечу как стрела, милорд. — Пыхтя и отдуваясь, Харрис протиснулся обратно в каморку.
Квинлан улыбнулся: план удался.
Завтра или послезавтра леди Хиллфорд обнаружит, что сундук Рейфа исчез. Еще через несколько дней она начнет получать послания с указаниями о местопребывании ее мужа. Какие шаги она предпримет дальше — ее дело.
Квинлан не верил в любовь, но они верили. Интересно посмотреть, куда заведет двоих любовь, если обычная преданность лишила его душевного спокойствия.
В одном он был уверен: из-за того, что произошло здесь сегодня ночью, он больше не сможет жить в Лондоне и притворяться, будто Рейф мертв, а его жена — вдова.
Его губы приподнялись в слабой улыбке. За последние несколько недель он так изменился, что теперь не узнаёт себя. К примеру, сегодня преданность вынудила его солгать леди Корделии и обворовать ее. Неделю назад подозрительность побудила его пробраться в контору Лонгстрита. Самолюбие заставило его оторвать человека от работы. Он позволил похоти одержать над ним верх и едва не изнасиловал беременную женщину.
Квинлан вздохнул. Даже через неделю после той ночи он не забыл своих необычных ощущений и огненно-рыжих волос бедняжки. Какая она стала красивая, когда самозабвенно целовала его! Она все еще занимала его мысли: очевидно, потому, что любовный пыл не лишил ее остроумия. Более того, оказалось, что она сведуща в области драматургии, и у них начала завязываться интересная беседа. В ее удивительных ярко-зеленых глазах он заметил странное сочетание целомудренности, подкрепленной тонким умом, и дерзости, достойной опытной соблазнительницы. Какая жалость, что они познакомились в ту пору, когда у него нет желания заводить новую любовницу, а она, находясь в деликатном положении, не в состоянии принять на себя эту роль!
Увы, он последует совету Лонгстрита — не важно, дан он из лучших побуждений или нет — и уединится в Шотландии. Он продолжал подозревать Лонгстрита в каких-то махинациях, но сейчас, когда он принял решение уехать на север, это не имело значения.
Возможно, весной к нему вернутся его чувство юмора и талант. Пусть его усилия помочь друзьям не привели к желаемому результату, но им двигало стремление содействовать влюбленным.
Укладываясь в постель, Квинлан спросил себя, куда любовь — если она когда-нибудь придет — заведет его.