В Афинах Цацики не понимал ни слова из того, что говорили люди вокруг, а говорили они много. Без остановки, на каждом шагу. Мамаша и сама не замолкала ни на секунду. Она весело щебетала, куда-то показывала пальцем, что-то объясняла и хохотала.

Движение на улицах было сумасшедшее. От выхлопных газов чесалось в носу. Горячий воздух дрожал между стенами домов, асфальт обжигал ноги. Пот градом катился с Цацики. Хорошо еще, что рюкзак у него был не такой тяжелый, как у Мамаши, иначе он просто грохнулся бы в обморок.

Мамаша не пропускала ни одной таверны, где подавали цацики — греческий йогурт с огурцами и чесноком, — это блюдо она любила больше всего на свете. Она даже сына своего так назвала. Причем двойным именем: Цацики-Цацики — ведь сына она любила в два раза больше. Сейчас она с такой жадностью уплетала этот йогурт, что уголки ее рта стали совсем белые. Цацики же пил лимонад и ел мороженое, которое таяло прямо в руках. Потом они на метро поехали в порт Пирей, где их ждал паром.

«Ту-у-у!» — паром отошел от причала, а Цацики с Мамашей стояли на палубе и смотрели, как берег исчезает вдали. Дул теплый, соленый и влажный ветер. Море сверкало бирюзой.

Цацики уже успел полюбить Грецию. Он лизнул свою руку. Кожа была соленая. Цацики с нетерпением ждал ночи — ночью им предстояло спать на палубе. Мамаша заранее разложила спальные мешки, чтобы никто не занял их место, а теперь весело болтала с кем-то из пассажиров. Никто не умел так легко заводить новые знакомства, как она.

Какой-то парень взял гитару и начал играть, а солнце тем временем закатилось в море, и в небе загорелся триллион мерцающих звезд. Одна звезда светилась ярче других. Наверное, она указывает путь к папе Ловцу Каракатиц, — думал Цацики. Он положил голову на колени Мамаше, которая подпевала парню с гитарой.

Мамаша наклонилась и поцеловала Цацики.

— А вдруг его не будет дома? — прошептал Цацики и обнял ее за шею.

— Послушай, Цацики-Цацики Юхансон, мы же вместе — у меня есть ты, а у тебя есть я. А это не так уж мало.

— Да, ты права, — ответил Цацики. — А еще у нас есть Пер Хаммар.

— И Пер Хаммар, — согласилась Мамаша.

— И Йоран, — добавил Цацики.

— И Йоран.

— И бабушка с дедушкой.

— И Мортен Вонючая Крыса, — вспомнила Мамаша.

— И учительница, и Шиповник, и фокусница Элин, и…

— И те, с кем мы еще даже не знакомы, но когда-нибудь познакомимся, — продолжила Мамаша. — Мы с тобой самые счастливые люди на свете. Мне кажется, я сейчас закричу от счастья.

— И я, — ответил Цацики.

И над Грецией прокатился их двухголосый вопль радости.

— Почему вы кричите? — удивился парень с гитарой.

— Потому что жизнь прекрасна, — сказала Мамаша.

Кораблик уходил все дальше и дальше в открытое море, а Цацики уже крепко спал у Мамаши на коленях.

На остановке «Агиос Аммос» вышли только Цацики и Мамаша. Здесь жил папа Ловец Каракатиц и здесь когда-то началась жизнь Цацики, порожденная бурной, пьянящей любовью.

Этого мгновения Цацики ждал давно. Он полагал, что здесь, в этом месте, испытает особенные, ни на что не похожие чувства. Но сейчас он чувствовал только, что вспотел и что его укачало. Сперва путешествие на корабле, потом несколько часов в автобусе по дороге, петлявшей между гор высотой с Килиманджаро. Майка прилипла к спине, а ирокез грустно поник, как завядший тюльпан.

— Смотри! — сказала Мамаша. — Ну и красота! Дух захватывает!

У Цацики тоже захватило дух, но не от красоты, а от жары — ему казалось, что еще немного, и он расплавится на солнце.

— Воды, — застонал он. — Воды…

Мамаша тут же потащила его вниз, на крохотный пляж в гавани. Через секунду он уже стоял в прохладной воде.

— У тебя чуть не случился солнечный удар, — сказала она, смочив ему голову водой. — Советую тебе искупаться.

— Ага, — вздохнул Цацики и окунулся целиком. Глаза защипало.

— Это от соли. Мы на Средиземном море, — засмеялась Мамаша и закружилась вокруг него, как в детстве, когда он был совсем маленький.

Полы ее платья распустились по воде, как лепестки кувшинки. На пляже загорало несколько туристов, но в остальном Агиос Аммос казался безлюдным.

Маленький поселок карабкался вверх по отвесным обожженным солнцем горам. Дома были такие белые, что слепили глаз. У пристани стояли яркие, разноцветные рыбацкие лодки. Ветер разносил приятные запахи.

— Что это так пахнет? Каракатицы? — спросил Цацики.

— Да, — ответила Мамаша, — а еще чабрец, пинии и оливковые деревья.

В гавани они нашли несколько таверн и заколоченных магазинчиков. Столики и стулья прятались в тени под навесами из пальмовых листьев. За столиками сидели какие-то мужчины, заинтересованно глядевшие на Мамашу и Цацики, когда те проходили мимо. Цацики тоже уставился на них во все глаза. Вдруг среди них он узнает папу Ловца Каракатиц?

— Нет, твой папа был красавчик, — сказала Мамаша. — Вряд ли он сильно изменился с тех пор.

— А где он живет?

— Вон там, на самом верху, — ответила Мамаша. — В Навозном переулке.

— Навозном? Разве это возможно, чтобы переулок назывался Навозный? — не поверил Цацики.

— Здесь возможно все, — сказала Мамаша.

Пока они грелись на пляже, Агиос Аммос медленно пробуждался от послеобеденного сна. Прохожие с любопытством смотрели на Цацики и Мамашу и мило улыбались. Мимо прошла старушка в черном платье, с загорелым, высушенным на солнце лицом. Она вела ишака, нагруженного большими арбузами. Цацики вдруг почувствовал, что ужасно проголодался.

— Пошли, — сказала Мамаша и оделась. — Сейчас мы пойдем к Марии и пообедаем. Мария готовит самый вкусный в мире цацики.

— Ты с ней знакома?

— Да, я работала у нее, когда жила здесь, — ответила Мамаша. — К тому же она твоя бабушка.

Цацики остановился как вкопанный.

— Бабушка?! Разве у меня здесь есть бабушка?

— Конечно, есть, — сказала Мамаша таким тоном, словно это было что-то само собой разумеющееся.

Цацики покачал головой. Выходит, в Греции у него есть не только папа, но и бабушка, а возможно, еще и дедушка, которого он тоже никогда не видел.

Цацики очень ждал этого путешествия, ему было и радостно, и страшно одновременно. Радостно, потому что он наконец-то встретится с ним, со своим отцом, о котором он только слышал и которого видел лишь на старой нечеткой фотографии. Но он боялся, что папа Ловец Каракатиц вовсе не обрадуется, узнав, что у него вдруг откуда ни возьмись появился сын.

Правда, еще больше Цацики боялся, что ему самому не понравится Ловец Каракатиц. Мамаша даже пообещала не рассказывать ему о Цацики, пока Цацики сам не решит: подходит ему такой отец или нет.

— Ну ты даешь, — удивилась Мамаша. — Дети не могут выбирать своих родителей.

— А я могу, — ответил Цацики.

У бабушки Марии были маленькие черные усики. При всяком удобном случае она щипала Цацики за щеки. Цацики было больно. И вообще, он считал, что щипать незнакомого человека — наглость. Голос Марии напоминал пулеметную очередь и паровозный гудок одновременно.

Завидев гостей, она издала такой пронзительный вопль, что у Цацики заложило уши. А потом затарахтела и бросилась обнимать их, да так, что чуть не задушила Цацики в своих мощных объятиях. Потом она достала лимонад и вино, еще разок ущипнула Цацики, поставила на стол миску с цацики, салат и хлеб. Бабушка Мария засыпала их вопросами, не дожидаясь ответа, без конца щипала Цацики и обнимала Мамашу, а на столе откуда ни возьмись уже появились жареная картошка и дыня. Обслужив посетителей за другими столиками, бабушка Мария отправилась за своим мужем.