Позже столы были убраны для танцев. Под гул всеобщего бормотания и звуки шагов, царица тихо сказала:

— Мне было бы жаль.

— Кого? — спросил ее муж.

— Этого молодого человека. Я бы с удовольствием посмотрела, как ты отправляешь его навестить твоих братьев, но он адъютант моего адмирала.

Он с улыбкой покачал головой, но улыбка казалась слишком отстраненной. Она проследила за его взглядом в угол зала. Она видела, как его лицо помертвело. Конечно, он сейчас видел их перед собой. Она знала, как он ненавидел и любил своих двоюродных братьев, которые теперь были недоступны его ненависти и любви.

— Танец, — сказал царь. — И к черту всех привидений.

Он встал и предложил ей руку. Они вместе сделали первый шаг с помоста, когда заиграла музыка, и остановились прежде, чем успели сделать второй. К барабану, который в одиночку в медленном ритме начал мелодию, присоединился пронзительный голос флейты.

Это была традиционная эддисийская мелодия, которая могла бы понравиться новому царю, если бы хоть один из эддисийских танцев можно было бы танцевать с одной рукой. Аттолия бросила быстрый взгляд на капельмейстера, который беспечно дирижировал оркестром на низком балконе в противоположном конце зала, жестоко напоминая царю о том, что он утратил безвозвратно.

— Я прикажу содрать с него шкуру, — тихо сказала она.

Невыносимое напряжение, которое она чувствовала в Евгенидисе, ослабело. В ее угрозе было меньше расчета, чем в предложении вина из своего кубка, но ей снова удалось разрядить обстановку.

— Не стоит, — сказал он. — Я не сомневаюсь, что это тщательно подготовленная диверсия Сеана, и капельмейстер не виноват. Пойдем танцевать, — неожиданно предложил Евгенидис, искрясь весельем и озорством.

Ее сердце болезненно сжалось. Однажды он уже перешел пределы своих возможностей, и она сумела вернуть его назад, но не могла больше удерживать от безрассудства, как собаку на цепи. Его дикость иногда пугала ее.

— Нет, — упрямо сказала она, и была совсем не готова к тому, что он потянет ее вниз по лестнице, несмотря на отказ.

Она пошатнулась, стараясь сохранить равновесие, но он не отпускал ее руку. Придворные шипели от едва сдерживаемой ярости, наблюдая за борьбой своей царицы. Даже ее враги не одобряли поведения эддисийца.

— Двор смотрит, — заметила она.

— Я думал, тебе понравится, если я опозорюсь при твоих придворных? — поддразнил он.

— Я беспокоюсь за себя, — сказала она холодно, — и проявляю разумную осторожность.

Она потянула его за руку, но он не отпускал ее. Она сдалась, не желая показывать свою слабость.

— Ты не веришь, что я могу это сделать.

Она не верила.

— Меня не беспокоит, что они все подумают.

Она это знала. Но это беспокоило ее.

— Нет, — сказала царица, хотя уже колебалась.

Он почувствовал ее неуверенность и улыбнулся.

— Я твой царь? — его азарт неудержимо захватывал ее.

Этот аргумент она была не в состоянии отрицать. Она желала, чтобы он был ее царем, и сопротивлялась уже из последних сил.

— Конечно. — согласилась Аттолия, но теперь ее начал захлестывать гнев.

На щеках показался розовый румянец. Музыка остановилась, придворные молчали. Никто не мог расслышать их тихие слова, но всякий, кто видел лицо царя, знал, что он спросил, и что она ответила.

Лица людей, ненавидевших Евгенидиса, осветились радостью, когда он вывел царицу на пустую середину зала. Он смотрел в пол, как будто тщательно выбирая место, и несколько раз шаркнул подошвой по каменной плите, прежде чем поднять глаза.

— Ты знаешь шаги?

— Конечно, — ответила царица, снова улыбаясь.

— Конечно, — повторил царь. — Но тебе придется делать тоже самое, только учитывая, что я буду вести тебя вправо и пользоваться только левой рукой.

— Это просто, — сказала царица, протягивая ему руку.

— Да, — согласился царь, принимая ее.

Он уверенно сжал ее пальцы.

— Не бойся. Прежде чем я украл у тебя из-под носа Дар Хамиатеса, я научился танцевать.

— Я и не боюсь, — холодно сказала она.

— Хорошо, — одобрил царь. — Тогда я тоже не боюсь.

Он кивнул музыкантам, первым ударил барабан, затем к нему присоединился голос флейты. Царь с царицей шагнули друг к другу и сделали первое па, глядя друг другу в лицо и держась левыми руками. Правая рука Аттолии, которой она должна была держать левую руку царя, висела вдоль бока.

— Значит, это не единственный танец, который ты знаешь?

— Да, но со мной все равно никто не танцевал. Воры не пользуются популярностью.

«Я даже знаю, почему», подумала Аттолия, но вслух спросила:

— Откуда ты знаешь квадратный танец?

Музыка зазвучала быстрее.

— Меня научила мама. Мы танцевали на крышах дворца. По легенде с вором можно танцевать где угодно, ты всегда будешь в безопасности.

— Но сейчас ты царь, — заметила она.

— Да, но также говорят, что когда танцует царь, весь народ может смело танцевать вместе с ним.

— Избавь меня, — сказала Аттолия, — и мой народ от танцев на крыше.

— Может быть, это работает только в Эддисе.

Этот танец назывался квадратным, потому что проходил на одном небольшом квадрате, за пределы которого не должны ступать ноги партнеров. За первой парой выстраивались следующие, вставая на воображаемую линию. Танец начинался медленно, но постепенно музыка ускорялась, и танцоры двигались все быстрее и быстрее, снова и снова повторяя одни и те же па. В конце каждого куплета Аттолия отворачивалась от царя, а затем снова поворачивалась к нему лицом. Они брались за руки и вместе делали полный оборот, а затем начинали снова. Темп музыки увеличивался, не оставляя дыхания для разговоров.

Отвернувшись в очередной раз, Аттолия почувствовала прикосновение к волосам, а повернувшись, встретила шальной взгляд Евгенидиса. Затем она почувствовала, как ее тщательно уложенные косы плавно стекают вниз по шее и плечам. Евгенидис, двигаясь синхронно с царицей, по одной вытаскивал шпильки из ее волос каждый раз, когда она поворачивалась к нему спиной. Остальные заколки ослабли, и волосы свободно рассыпались по спине. Тяжелые пряди качнулись, когда она поворачивалась, и последняя из шпилек отскочила и покатилась по мраморному полу.

Царица была на пару дюймов выше Евгенидиса, и он приподнялся на цыпочки, чтобы дотянуться до ее затылка. Тем, кто смотрел со стороны, могло показаться, что он парит над полом, без видимых усилий бросив вызов силам природы. Фрезина, старшая из служанок царицы, из-за спинки трона наблюдала, как ее царица пляшет, словно пламя на ветру, со своим царем, забывшем о силе притяжения. Они двигались все быстрее и быстрее, ни разу не запнувшись, пока музыка не взвизгнула на самой высокой ноте и танцоры не замерли, откинувшись назад и удерживая друг друга от падения крепко сцепленными руками. Потом музыка прекратилась, и танец закончился.

Волосы и юбка царицы качнулись в последний раз и замерли. Она хладнокровно отвела пряди с лица и использовала одну из них, чтобы обернуть ею собранную на затылке шевелюру.

Царь озабоченно нахмурился. Медленно повернувшись, он осмотрел пол у себя под ногами.

— Ага, — сказал он и, шагнув в сторону, быстро нагнулся, чтобы что-то поднять.

Выпрямившись, он сунул руку в карман и вытащил ее, полную шпилек.

Он протянул их царице.

— Прошу извинить, мой царь. Мне надо ненадолго уйти, чтобы причесаться.

— Конечно, — сказал царь, нежно повторив ее слово, недавно сказанное ею в порыве раздражения.

Он поклонился. Царица наклонила голову и обернулась. Она прошла мимо трона к лестнице, и ее служанки по очереди присоединялись к ней.

Ген вернулся на трон, и уселся, выглядя при этом довольным, как сытый кот.

Фрезина, присоединяясь к царице, услышала, как Элия бормочет себе под нос:

— Для кого он устроил это представление?

— Для тех, у кого есть глаза, чтобы видеть, — прошептала Фрезина через плечо.

Стоявший рядом Орнон молча согласился.