А потом подбежала к окошку, на задний двор выходящему, отворила его, огляделась воровато — да и выбралась через него.

Богатыри переминались с ноги на ногу у порога.

— Надо было хоть кого оставить — а то как знать-то, спряталась она уже, аль нет? — нерешительно промолвил в конце концов Михайла.

— Надо было, — пожал плечами Савелий.

Однако как бы ни были богатыри заняты (а уж тем паче когда не заняты!), не заметить появившуюся из-за деревьев фигуру воины, приученные все примечать, никак не могли. Впрочем, сгорбленная старуха, приближавшаяся шаркающей походкой, опираясь на длинную деревянную палку, едва ли могла кому угрожать.

Старуха была закутана в длинный плащ с капюшоном, закрывавшим большую часть ее лица. Из-под капюшона торчал только длинный сморщенный нос да пакля нечистых седых волос. Нос был какой-то кривой и до того неприятный, что разглядывать лицо гостьи и вовсе не хотелось. Да и руки, едва из широких рукавов выглядывающие, оказались не просто сморщенными, а словно паршой покрытыми.

— По здорову ли, добры молодцы! — проскрипела-проскрежетала старуха, приблизившись.

— Поздорову, бабушка! — нестройным хором ответствовали ей богатыри.

— Не откажете ли бедной паломнице в приюте да корке хлеба?

— Да уж потеснимся, — на сей раз, тяжко вздохнув, Михайла ответил за всех. — Чай, найдется у нас для странницы и хлеб, и кров…

Тут он слегка замялся — приглашать гостью в дом, не заходя самому, было неловко. А объяснять, что богатыри тут с царевной в прятки играют, что-то не хотелось.

А впрочем… времени-то немало прошло, уж наверное бойкая девица давно спрятаться успела! А голосу не подает, так потому что выдать себя не хочет.

Богатырь гостеприимно распахнул дверь, приглашая старуху. Бедного странника в этом доме всяко никто не обидит!

— Савелий, Светик, — шепнул он, — накормите-ка ее, да расспросите.

Договоривать он не стал — и без того ясно, что сам Михайла пока другим делом занят. Анжей за его спиной запалил лучину.

А странная все же эта паломница! Заблудилась небось. Ни к каким святым местам через их лес дорога не лежала.

Впрочем, время-то не ждет! Невысокой да стройной царевне в доме много где спрятаться можно. Вот хоть бы и в сундуке у стены! Михайла откинул крышку сундука и поворошил его содержимое.

Старуха между тем, по-хозяйски устроившись за столом, с интересом наблюдала за богатырем. А капюшон отчего-то откидывать не спешила.

— Никак потерял чего, милок? — дребезжащим голосом осведомилась она. — Подсобить, можа, чем?

— Не стоит, — сквозь зубы пробормотал Михайла и с досадой оглянулся на братьев. Отчего-то те не спешили потчевать гостью. Зато Светик, подошедший к ней совсем близко, озадаченно разглядывал старуху.

— Прятки у них тут, — Савелий и вовсе хитро усмехался в сторонке.

И чего это с ними? Всегда на Савелия положиться можно было! Ну да пока не время о том думать. — Девицу, стало быть, ищет.

— От молодежь пошла! — поцокала языком бабка, — видать, вовсе делать нечего! Чисто детишки малые. А с виду-то молодец — чисто богатырь! А ишшо и девку! Срамота!

Михайла, не отвечая, еще крепче стиснул зубы. Да накормят они ее наконец или нет! У старухи хоть рот занят будет.

Упав на пол, заглянул под ложе — никого.

— И пылишша тут у вас, — не унималась старуха, разглядывая его и впрямь посеревшую рубаху. — Хучь бы девку какую наняли работяшшую! Пылюку-то протирать. Заместо прятков-то!

Заглянул в закут за печью — пустой, конечно.

— Девки — они народ прыткий, — продолжала разглагольствовать старуха. — Где хошь схоронится! От я помоложе была — так ко мне кто только не сватался. А я от женихов тех — огородами, огородами!

Голос ее при этом то дребезжал, то скрежетал, то падал до чуть слышного шепота-шамканья, то взметывался почти до свиста. Передернуться хотелось от этого голоса. До чего же мерзкая старуха-то!

Лучина меж тем сгорела уже наполовину. Оглянувшись на нее, глава отряда метнулся взглядом к сеням, затем к лестнице. Царевна могла схорониться в подполе — либо наверху, в опочивальне. Семь кроватей и семь сундуков — в любом бы она поместилась. Да и под любое ложе вполне могла бы вползти. Зато в подполе мешки есть — что ей стоило в один из них залезть? А то и в бочку пустую!

— А ты бы и у кринках проверил, — наставительно посоветовала старуха. — Вона бадья стоит. Небось девка-то, если не дюже справная…

Михайла заглянул в бадью. Тьфу ты! Больше бабку надо слушать. Да там полцаревны только и поместилось бы, даром что мелкая.

Еще мгновение подумав, Михайла все же направился к лестнице. Уж наверное, царевне пачкаться в подполе бы не захотелось!

— А оно и верно, — не унималась вредная бабка, — Коли в подполе бы была, так она, можа, и вовсе утекла давно. А коли наверху, так небось и сидит досе. Ты, мужичок, не теряйся-то…

Михайла взлетел по лестнице чисто птица — и сам не понял, то ли чтоб царевну поскорее найти, то ли от вредной бабки подальше оказаться. Поднявшись, осмотрелся, упал на пол и пополз вдоль ряда кроватей, откидывая с каждой свисающее покрывало, чтоб под каждую заглянуть. А и впрямь что-то пылюки у них накопилось! Как-то никому до сей поры брюхом-то пол протереть в голову не приходило. Наконец, встав, Михайла с досадой оглянулся. Заглядывать в сундуки братьев как-то некрасиво, ну да…

Снизу раздался взвизг старухи. Вот дали боги голос мерзкий, да высокий какой!

— Лучина-то тю-тю! — радостно сообщил снизу уже царевнин голос.

Негромко пробормотав под нос словечко бранное, Михайла мигом спустился по лестнице.

За столом сидела все та же старуха — только уже с откинутым с головы капюшоном, и выпутывала из русых волос грязную паклю. Кривой нос лежал рядышком, на столе — отдельно от хозяйки.

— Все тесто перепортила, — недовольно бурчал Савелий. — Из чего теперь пироги печь?

— Не серчай, богатырь! — звонко смеялась бабка, сколупывая с лица и рук сухие корки.

Михайла присмотрелся и снова ругнулся себе под нос. Вот… бестия!

…Нос царевна слепила из теста — правда, поначалу он никак не хотел на ее настоящем носу держаться. Пришлось то воду добавлять, то муку, да мазать слой за слоем. Кривоватый получился, да еще бугристый — самое то. Не забыла она и про подбородок, да и про руки — тонким слоем липкого теста обмазала, мукой сверху присыпала, да еще и в землице поверху испачкала. Вот одежи подходящей и вовсе не нашлось — пришлось покрывало со своей постели снять, опять же в грязи повалять, чтоб старым да тертым гляделось. Покрывало она накинула на голову, перехватила веревочкой так, чтоб капюшон получился, за закуталась, будто в плащ с широченными рукавами.

— А в разведку-то сгодится, — одобрительно кивнул вдруг Акмаль. — Ежели подготовить получше, подучить да одежду подходящую найти. Так-то вблизи все видно — ну да ты сам не схотел поближе-то подойти… А чтоб не схотел — то тоже умение особое. К тому, на кого смотреть не любо, не присматриваются. Молодец, царевна!

— Твоя правда, — кивнул Михайла. — Что ж, Алевтина свет Игнатьевна… две победы ты одержала, как и положено. Стало быть — добро пожаловать ученицей в отряд!

Позабыв про осыпающиеся с нее куски теста, Алька взвилась с лавки и вихрем налетела на Михайлу, с визгом повиснув на его шее и попыталась облобызать в щеки, забыв даже про смущение девичье.

— Ты б хоть умылась прежде, — печально вздохнул богатырь. — А впрочем… мне-то тоже уж без разницы. Вот тебе, значит, первое задание — как ученице новой, полноправной. Протри-ка ты, душа-Алевтина, по дому пылюку-то!

Этой ночью царевне и вовсе не спалось. Прежде прочего, было обидно, что вместо славных дел ратных ее первым долгом пылюку протирать заставили, ровно девку какую. Хотя Михайла сразу ей объяснил — нам, мол, ты теперь прежде всего не царевна, а сестра боевая. А потому и спуску тебе не будет — привыкай, мол! В бою-то небось тяжче придется.