— Ты изменился, — сказала Аттолия.

— Я это уже слышал. В лодку, Ваше Величество, — сказал Евгенидис, кивнув головой.

Он по-прежнему сидел на корточках рядом с лодкой, совсем близко от нее. Черная вода колыхалась у него под рукой, готовая поглотить ее тело.

Аттолия вспомнила, как он выглядел в замке на Сеперхи, где она впервые увидела его: избитый, бледный от потери крови. Тогда он сказал ей, что она красивее Эддис, но не так добра, и улыбнулся удовлетворенной улыбкой лучника, чья стрела попала в цель. Аттолия удивилась, что он не улыбается сейчас, даже чтобы позлорадствовать. После недолгого колебания она вошла в лодку. Корпус лодки качнулся под ней, и она быстро села на деревянную скамью около мачты. Она плотнее запахнулась в плащ, чтобы прогнать озноб.

— Пока есть жизнь, есть надежда, Ваше Величество? — спросил Евгенидис, его голос ничего не выражал.

Аттолия не ответила. Она смотрела на мачту перед собой, в то время как вор остро заточенным внутренним ребром крюка обрезал веревку, стягивающую парус. Веревка упала к ее ногам, и освобожденный парус захлопал на ветру. Евгенидис отвязал лодку и, держа канат в руках, протащил ее к краю причала.

Они услышали отдаленный крик, Евгенидис заторопился. Он оттолкнулся от причала и прыгнул на корму. Лодка снова вздрогнула. Аттолия схватилась за скамью. В раскрытом дверном проеме показались силуэты мужчин, но лодка уже вылетела из пещеры навстречу ветру. Внезапно парус наполнился, суденышко рванулось вперед, и Аттолия откинулась назад. Евгенидис упал на заднее сиденье и положил крюк на рулевое весло, чтобы править. Он поправил парус, и лодка прибавила скорость, оставляя пещеру позади. К тому времени, когда солдаты Аттолии добежали до причала, лодка была вне досягаемости, невидимая в темноте.

В гавани было неспокойно, и лодка мячиком прыгала с волны на волну. Аттолия чувствовала, как брызги летят ей в спину, и порадовалась, что плотная ткань плаща почти непроницаема для воды. Она плотнее завернулась в теплую ткань.

Очень скоро они оставили гавань и вышли в темное море. Евгенидис, казавшийся черным силуэтом на корме лодки, повернул в направлении береговой линии Эддиса, и теперь ветер дул им в спину. Аттолия через плечо смотрела, как исчезают огни Мегарона, пока они совсем не скрылись за скалистым мысом. Они плыли все дальше, вода постепенно просачивалась сквозь плащ Аттолии, плеща через нос лодки у нее за спиной.

— Вы умеете плавать, Ваше Величество? — Спросил Евгенидис.

— Нет, — коротко ответила она.

Телеус повел солдат из пещеры на нижний этаж Мегарона. На верхней площадки лестницы их ожидал мидянин.

— Не хотите мне сказать, что стало причиной этой суеты, капитан? — спросил он, и Телеус поколебался, но не нашел причины скрывать факт похищения царицы. Мидиец мрачно улыбнулся.

— Вор Эддиса очень умен. Не сомневаюсь, что он уже утопил ее, пока мы тут с вами мило беседуем, — сказал посол. — Возможно, он и сам утонет, если собирается плыть вдоль побережья в условиях нулевой видимости.

Кажется, идея утопить царицу пришлась Нахусереху по душе. Телеус наблюдал за ним, сузив глаза.

— Мы должны послать весть армии на перевале, — сказал Телеус.

— Зачем? — поинтересовался мидянин, удивленно подняв брови. — Чтобы организовать торжественные похороны?

— Она не могла умереть, — рявкнул Телеус.

— Пожалуй, да, — задумчиво согласился мидянин. — Наверное, я ошибся. Пожалуйста, извините, эта весть застала меня врасплох. Думаю, мне сегодня стоит поужинать в своей комнате.

— Ваше Величество, — сказал Евгенидис несколько часов спустя. — Будьте любезны, нагните голову, я собираюсь сделать поворот через фордевинд.[5]

Аттолия открыла глаза и посмотрела на него. Ветер прогнал облака, и луна освещала воду вокруг лодки и высокие черные скалы на берегу.

— Я перекину парус на другой борт, — пояснил Евгенидис. — Вы ведь не хотите, чтобы рангоут ударил вас.

Аттолия молча наклонилась вниз. Евгенидис перевел румпель на другую сторону, и лодка качнулась. Парус прокатился над головой и захлопал на ветру. Лодка накренилась, и Аттолия бросилась к поднявшемуся борту, но Евгенидис сидел неподвижно, откинувшись назад и крепко держа руль. Скорость лодки, вставшей к ветру боком, казалось, увеличилась вдвое; Аттолия вцепилась в деревянное сиденье под собой и смотрела, как быстро приближаются отвесные скалы.

Она напряглась, и ее пальцы сжались, когда Евгенидис, провел лодку между острыми зубцами, окруженными белой пеной, и поплыл прямо к каменной стене, в которой она не видела ни единой трещины. Потом он снова перекинул парус, и она заметила прямо по курсу узкое отверстие. Минуту спустя они уже двигались между его стенами. Ветер стихал, и вода успокаивалась, плавно поднимаясь и опускаясь. Скорость, набранная лодкой, влекла ее вперед, а Евгенидис осторожно обходил опасные участки, которые царица не могла разглядеть.

Двигаясь все медленнее, они скользили по маленькой бухте, окруженной скалами. Здесь совсем не было ветра, и гладкая, как зеркало, вода отражала луну, сияющую у них над головами. Тишина гавани после шума бурного моря казалась нереальной. Аттолия снова пересела на середину скамьи, глядя прямо перед собой.

— Ваше Величество, — спокойно произнес Евгенидис и ждал, когда Аттолия поднимет глаза и посмотрит на него.

Его лицо хранило все то же непроницаемое выражение. Глядя на него, Аттолия вспомнила день, когда в зале для аудиенций она стала царицей «де юре» и «де факто». Ее капитан гвардии, предшественник Телеуса, устранил ее самозваного жениха, а она оставила баронов одних осознавать реалии ее правления и ушла к себе в спальню. В последний раз она вошла в эту комнату, прежде чем переселиться в царские апартаменты. Она стояла перед гладким серебряным зеркалом и изучала свое лицо, иногда прикасаясь к щекам и подбородку, спрашивая себя, неужели ее кожа действительно настолько затвердела, как ей кажется. В зале, еще не зная, выполнит ли капитан свое обещание, она чувствовала себя больной от страха и напряжения, но ни единого признака ужаса или отвращения не отразилось на ее лице. С тех пор она стала царицей с каменным лицом. Маска была необходима ей, чтобы править людьми, и она была рада спрятаться под ее защитой. Теперь она спрашивала себя, рад ли своей маске Евгенидис.

— Теперь вы должны сделать выбор, — сказал вор. — По собственной воле или нет вы можете зайти в воду. Я останусь в лодке и прослежу, чтобы вы не вышли обратно.

Он толкнул цепь, лежащую у его ног, она звякнула и Аттолия опустила глаза. Цепь была в пять или шесть футов длиной с двумя крюками на конце. Она представила, как эти крюки запутаются в складках ее одежды, как вор выбросит прикрепленное к цепи ядро за борт, заставляя ее погружаться в воду все глубже и глубже.

Она бесстрастно посмотрела на Евгенидиса. Она считала, что он проделал слишком долгий путь, чтобы просто утопить ее, но нельзя было не учитывать, что в своей профессии он был чрезвычайно дотошен и привык продумывать все мелочи, чтобы быть уверенным в результате.

Он не пошевелился, но снова заговорил:

— Или вы сможете предложить мне нечто более интересное, чем держать вашу голову под водой до тех пор, пока из легких не выйдет весь воздух.

Аттолия представила, как она по собственной воле или нет вдохнет черную воду, но не смогла себе представить, что может заменить Евгенидису жажду мести. Это было все, о чем она мечтала бы на его месте.

— Я хочу стать царем Аттолии, — сказал он.

Царица моргнула. Она окинула взглядом маленькую гавань и откашлялась, прежде чем заговорить.

— Ты привез меня сюда и спрятал за камнями свидетелей, чтобы я перед смертью объявила тебя своим наследником?

— Я не собираюсь становиться вашим наследником, — сказал вор.

— Тогда кем? — спросила Аттолия.

— Для мужчины существует очень простой способ стать царем, — ответил Евгенидис и приготовился ждать, когда она поймет, что именно он предложил.