Они неуютно чувствовали себя между двух огней. Ее капитан и дворецкий явно натворили что-то, что ей не могло понравиться, в то время как бароны были обеспокоены тем, что она, возможно, продалась Эддису, в то время как они думали, что она играет за мидян. Аттолия задумчиво посмотрела на Телеуса и вздохнула.

— Вы позволили Нахусереху сбежать, — сказала она.

Телеус, привыкший к ее проницательности, только кивнул.

— Вы упустили из виду его секретаря, раба.

— Да, — признался Телеус. — Раб выпустил его, и в суматохе им удалось добраться до лестницы к гавани. Они доплыли до пришвартованного у берега мидийского корабля и скрылись. Простите.

— Это серьезная ошибка, — сказала царица, но к великому облегчению Телеуса, она не сердилась. — Я хотела получить за него выкуп, теперь придется обойтись без него. Раз они добирались до своего корабля вплавь, они оставили в своей комнате много интересных документов. Я хочу видеть их.

Телеус закашлялся.

— Вы что-то сказали про суматоху, — напомнила царица.

— Они подожгли свою комнату.

— Ну, конечно, — сказала Аттолия, и Телеус в смущении опустил глаза.

— Что ж, — продолжала она, — надеюсь, ущерб не слишком велик. Барон Эфраты может пожалеть о своем гостеприимстве.

Барон Эфраты имел несколько современных комфортабельных мегаронов, и вряд ли помнил о существовании Эфраты.

Аттолия обратилась к дворецкому.

— Найди кого-нибудь сопроводить Ее Величество Эддис и ее Вора в лучшие покои и проследи, чтобы их разместили с удобствами. Без сомнения вам придется труднее, после того, как мой капитан допустил пожар в покоях посла, но уверена, на одну ночь вы что-нибудь придумаете. Завтра Эддис и ее свита будут сопровождать нас в столицу.

— Нет, Ваше Величество.

Голос звучал тихо, но твердо, и Аттолия воспользовалась воцарившейся тишиной, чтобы найти взглядом своего оппонента: конечно, это был отец Евгенидиса. Военный министр Эддиса. Она смотрела на него. Редко кто осмеливался перечить ей, и никогда с такой уверенностью.

— Царица Эддиса не поедет по вашей стране без сопровождающих.

— Но она не может взять с собой всю армию, — ответила Аттолия.

Военный министр ждал, скрестив руки.

Ее собственные подданные, в том числе капитан гвардии смотрели на нее в страхе, который одновременно раздражал и смешил ее.

— Вы можете расположиться здесь, вокруг Мегарона, — сказала она наконец. — Переночуйте с войсками в поле, и я уверена, что завтра мы сможем найти решение, устраивающее всех. Сунис будет проинформирован о соглашениях, которых мы достигнем.

Военный министр склонил голову в знак согласия. Аттолия обратилась к дворецкому:

— Проследите, чтобы эддисийцы чувствовали себя хорошо, — сказала она и пошла в свои покои, оставив дворецкого соображать, что он может сделать в столь короткие сроки со столь малыми ресурсами.

В темноте вдоль побережья, осторожно лавируя, продвигался мидийский флот. С возвышения на корме Нахусерех смотрел, как медленно исчезают неясные очертания аттолийского побережья. Камету очень хотелось оставить его, но он не решался.

— Камет, — сказал Нахусерех, — и секретарь неохотно, но послушно подошел ближе.

— Господин?

— Мне очень хочется придушить кого-нибудь. Почему бы тебе не уйти, пока я не решил, что это ты.

Камет наклонил голову.

— Да, господин, — прошептал он и с облегчением удалился.

Утром аттолийская армия двинулась вверх по реке и остановилась напротив эддисийцев на другом берегу Сеперхи.

Большая часть армии горной страны расположилась на равнине под перевалом. Ближе к вечеру после предварительных переговоров между военным министром Эддиса и двумя из трех старших генералов Аттолии армия Эддиса была разделена на две части: первая вернулась в горы, чтобы защитить страну от возможных нападений Суниса, вторая должна была сопровождать царицу, отправляющуюся в столицу Аттолии.

Аттолия предложила Эддис плыть вместе с ней на корабле, но Эддис по настоянию военного министра отказалась. Аттолия отчалила со служанками, охраной и несколькими баронами. Остальная часть ее свиты отправилась по суше. Путешествие в жару по пыльной дороге было не самым приятным, но никто не сожалел о нем, пока царица Аттолии добиралась до столицы самостоятельно по морю.

Аттолия проводила дни на палубе, наблюдая как вдоль борта плавно скользит береговая линия ее страны. Она очень мало говорила со служанками и совсем не разговаривала с баронами. Когда однажды Телеус шагнул вперед, чтобы обратиться к своей царице, одна из служанок бросила ему предупреждающий взгляд, и он поспешно ретировался. Аттолия заметила его, но не стала подзывать. Греясь под солнцем под дуновениями морского бриза, она была всецело занята своими мыслями.

Столица Аттолии сверкала на солнце, как драгоценный камень в зеленой оправе оливковых рощ на берегу мелкой речки Тастис. Дворец располагался на пологом склоне. Крутой холм за городом венчал храм новых богов. Когда-то столица и Мегарон теснились на крошечном плато, но за времена спокойного правления захватчиков город распространился вниз по склону до самой гавани. Гавань была защищена со стороны моря мысом и волноломом, а так же скалистым массивом острова Тегмис, протянувшимся параллельно побережью.

Мегарон в столице Суниса был построен из желтого камня без всякой облицовки, дворец Эддиса по сравнению с ним казался маленьким и темным, но дворец Аттолии был возведен из кирпича и облицован мрамором. Красивое здание с изящными пропорциями сияло на солнце, а ряды окон, отражающих солнечный свет мерцали, как драгоценности.

Во дворце среди слуг события Эфраты казались Аттолии далекими и нереальными. Вернулось знакомое напряжение, и она снова погрузилась в борьбу с миром, традиционно управляемым мужчинами, где она должна была оказаться сильнее и умнее своих противников. Война с Эддисом уходила на второй план. Слухи уже достигли столицы, когда она сообщила своим баронам о предложении руки и сердца Евгенидиса и внимательно наблюдала за их реакцией. Среди баронов оставалось еще достаточно оптимистов, считавших себя возможными кандидатами на руку и престол царицы Аттолии. Они переглянулись с возмущенным и насмешливым видом, и среди громких поздравлений она расслышала хихиканье, гаденькое ликование.

События получили дальнейшее развитие в ее личных покоях. Ее служанки, как всегда были заботливы и добросовестны, но впервые она сама проявила признаки явного нетерпения. Там, где царица была раньше оживленной, она стала раздражительной, где была ровной, теперь стала злой.

К ее удивлению, служанки сплотились, чтобы поддержать ее. Она ожидала увидеть страх за их заботой и угодничество за доброжелательностью, но не обнаружила ничего подобного. Их любовь и нежность казались искренними, даже когда она внезапно вскакивала на ноги, не давая заплести волосы, и убегала в свою спальню, хлопнув дверью так, как она не позволяла себе делать со времен, когда была просто маленькой дочерью второй жены царя. Они хлопотливо кружили над ней весь день, уговаривая что-нибудь съесть, когда кусок не лез ей в горло, следили, чтобы никто не мешал ей, когда она была занята, тщательно готовясь к прибытию царицы Эддиса таким образом, чтобы ей оставалось только одобрить их решения.

Эддис задерживалась в Эфрате, дожидаясь сестру и тетю со служанками, чтобы смягчить милитаристское впечатление своего визита. Тетушка Эддис, княгиня, под предлогом своей старости и слабого здоровья настояла на необходимости путешествия с максимальным комфортом. Затем она бодро проскакала на лошади до самой Эфраты, пока громоздкий дормез[7] спускали с гор вслед за ней, причем большую часть пути на руках. Достигнув равнины, сестра Эддис, тоже, кстати, княгиня, и все служанки объединили усилия, желая быть уверенными, что их царица сможет представить свою страну с должным блеском. Вызывая своих женщин, Эддис имела в виду именно такую поддержку, поэтому невозмутимо отдалась в их заботливые руки.