Карты меня не интересовали, и я присел на кожаный диван, в ожидании, когда мой приятель освободится. Однако ему было так не до меня, что он ни разу даже не взглянул в мою сторону. Просидев без дела минут двадцать, я встал, намереваясь найти хозяйку и спросить, приехал ли вожделенный жулик Алексашки, когда она сама вошла в комнату, вслед за высоким полным человеком с рыхлым лицом, в безукоризненно сидящем фраке.

— Генерал, как же можно?! — громко, так что я услышал, сказала она ему в спину.

Тот, не повернув в ее сторону головы, подошел к столу, где в полном молчании шестеро гостей играли в вист. Хозяйка не пошла за ним, остановилась недалеко от входа и укоризненно, если не сказать гневно, смотрела на высокомерную спину.

Генерал не понравился мне с первого взгляда. У него была ноздреватая, бугристая кожа, рачьи глаза и подчеркнуто презрительные губы.

Я подошел к «турчанке». Она рассеяно посмотрела на меня, вымучено улыбнулась и собралась уже выйти, когда я окликнул ее:

— Сильвия Джулиановна, позвольте вас на два слова.

— Да, князь, слушаю вас, — повернулась она ко мне.

— Я хотел спросить, Александр Федорович, о котором вы упоминали, еще не пришел?

— Нет, — до невежливости кратко ответила она.

— У вас что-то случилось?

Женщина как будто узнающим взглядом посмотрела на меня и кивнула:

— Да, у одной из наших девушек сильный припадок. Боюсь, что она может умереть.

Связать ее преследование гостя и презрительно-независимую спину генерала с припадком у девушки было несложно, и я предложил свои услуги:

— Я немного разбираюсь в медицине и могу попытаться помочь…

— Правда, князь? — разом оживилась она. — Буду вам крайне признательна!

— Тогда пойдемте.

Мы поднялись на второй этаж, и Сильвия провела меня в комнату, напротив той, в которой мы были с Юлией. Эта комната была декорирована совсем по-другому, чем Юлина, под обитель монашки. Стены покрывали обои из темного золотисто-коричневого шелка, а постель напоминала собой могильную плиту, покрытую угольно-черными простынями. На этом траурном ложе было распростерто обнаженное ослепительно-белое тело.

— Подержите свечу, — попросил я хозяйку, подойдя вплотную к постели.

Вблизи стало видно, что девушку жестоко избили. У нее уже распухла щека, была разбита губа и, главное, один из ударов пришелся в область сердца.

— Откройте окно, ей нужен воздух, — попросил я Сильвию, — и прикажите принести льда.

Та отдала распоряжение двум жавшимся к стенам испуганным женщинам, видимо, горничным. Одна из них бросилась раздергивать плотные шторы, а вторая побежала за льдом.

Я приподнял голову больной и положил ее на подушку, потом проверил пульс. Он был нитевидный и неустойчивый. Казалось, вот-вот сердце остановится.

— Сейчас, одну минуту, — машинально сказал я, не зная, что собственно полагается делать в таком случае. Никаких валидолов и корвалолов еще не придумали. — У вас случайно нет настойки валерьяны или боярышника? — на всякий случай спросил я хозяйку.

— У меня есть нюхательные соли! — ответила она.

— Соли не помогут.

Действуя по наитию, я положил руки на грудь девушки и несколько раз сильно нажал, пытаясь сделать что-то вроде массажа сердца. Потом припал к ней ухом. Сердцебиение сделалось отчетливей. Я рискнул еще несколько раз нажать на грудь. Больная дернулась и глубоко, с присвистом несколько раз вздохнула. Похоже было, что нас с ней пронесло.

К этому времени прибежала посланная за льдом служанка и притащила его в серебряном ведерке для шампанского. Я попросил каких-нибудь тряпок и завернул ледяную крошку в поданные полотенца.

— Будете прикладывать к ушибам, — велел я помощницам, а сам сел на краю постели и, растопырив пальцы, начал прощупывать своим энергетическим полем сердце и грудь пострадавшей. По моим интуитивным ощущениям, ей становилось все лучше. Для закрепления успеха в лечении, я закрыл глаза, сосредоточился и начал «разгребать» последствия опасного для жизни удара.

Руки, как это обычно бывает, скоро устали, налились тяжестью, так что я с трудом удерживал их над телом, чтобы не касаться набухших, бежевых в теплом свете свечи сосков. Я уже почти кончал сеанс, когда дверь в комнату рывком, со стуком распахнулась и давешний генерал в своем прекрасно сидящем фраке, топая толстыми ногами, подошел к постели больной. Его нечистая, бугристая кожа, была влажна от пота, и до меня донесся резкий, неприятный запах. К тому же это господин был сильно пьян.

«Не тот ли это вонючий тип, про которого говорила Юлия», — подумал я.

Новый персонаж глядел на лежащую с закрытыми глазами обнаженную девушку и брезгливо кривил губы.

— Не издохла? — спросил он хозяйку, когда больная пошевелилась. — Жаль!

Я поднялся с постели и оказался прямо перед ним. Однако генерал не пожелал обратить на меня внимания, тем более что рядом с ним я выглядел совсем несерьезно, доходя макушкой разве что до его двойного, круглого подбородка.

— Прошу вас выйти отсюда, генерал! — сказала, вытягиваясь, как струна, Сильвия Джулиановна.

Тот, делая вид что, не слушает, жадно смотрел на лежащую женщину с вольно разбросанными ногами. Вытаращенные глаза его залоснились, и розовый язык похотливо облизал полные брезгливые губы.

— Я прошу вас выйти вон! — чеканя слова, повторила хозяйка.

— Молчать, шлюха! — рявкнул гость, почти не смиряя голоса.

Девушка, услышав его возглас, открыла глаза, увидела стоящего над ней мучителя, сжалась в комочек и попыталась отползти в дальний угол кровати.

Однако ужас, промелькнувший на ее лице, только усилил либидо генерала.

— Оставьте нас! — приказал он, и нимало не смущаясь присутствием посторонних, начал расстегивать пояс панталон.

— Вам лучше уйти отсюда, — не выдержав, вмешался я, понимая, что опять ввязываюсь в чужую историю и нарываюсь на пошлую ссору в борделе. Однако беззащитность женщин не оставляла мне другого выхода.

Генерал, будто впервые заметив меня, осмотрел с головы до ног, презрительно хрюкнул и, не сказав ни слова, отбросил меня в сторону. Длань у него была мощная, и я, как мячик, долетел до боковой стены, едва устояв на ногах. Теперь сомнения в правомочности вмешательства в ссору у меня прошли, со своим здравым смыслом я успешно справился и, защищая свою честь, мог делать все, что заблагорассудится.

— Ах ты, помойная вонючка! — воскликнул я, укрепляясь на ногах и поворачиваясь к противнику лицом.

По поводу запаха, я, кажется, попал в его самую больную точку. Генерал даже растерялся от неожиданности. Он никак не предполагал быть оскорбленным ничтожным юнцом инородного происхождения.

— Да, ты!… Как ты смеешь! — проговорил он, разом забывая про недавнее вожделение. — Да я тебя, наглеца!

Разговор делался каким-то односторонним. Как, собственно, и действия. Потная махина двинулась в мою сторону, намереваясь раздавить, как козявку. Однако я не стал дожидаться, когда наши неравные веса сойдутся в клинче, резво выхватил из ножен навязанную мне Остерманом шпажку и остановил продвижение противника точно попав ее острым концом в низ генеральского живота, в районе расстегнутых панталон.

Их превосходительство, напоровшись на острие, невольно отшатнулись назад.

— Убирайся вон, негодяй! — приказал я унижающе-бесстрастным тоном. — Иначе тебя вынесут отсюда вперед ногами.

Генерал дернулся, но я сделал шаг в его сторону, и он попятился. Похоже было на то, что воинское звание он получил, не маршируя в походах, а полируя столичный паркет во дворцах, — слишком испуганным был его взгляд, не отрывающийся от блестящего острия шпаги.

— Если ты чем-то недоволен, — продолжил я, — то можешь прислать своих секундантов.

Грозный гость пару раз со всхлипом вдохнул в серя воздух, почти так же, как немногим ранее избитая им девушка и, пятясь, вышел из комнаты.

— Ты меня еще вспомнишь, щенок! — послышалось из коридора, и быстро забухали удаляющиеся шаги.