Хейди перестала кричать. Энджел сказала, что Виктор фельдшер, служил в армии, он позаботится о ее друзьях.

Люси не спорила, ощущая себя безнадежной трусихой. Больше она не вынесет крови и боли. Каждый порез и синяк, болячка и рана, вопили о том, как ненавидит ее тело свою хозяйку. Ко всему прочему, кажется, Люси оглохла на левое ухо.

На пороге возникла Мэдди Грейс, на ее морщинистом лице застыла скорбь и решимость.

– Вы, должно быть, хотите проститься.

– Джек? Но у него повреждена только рука…

Люси запнулась.

– Нет, я не про вашего парня. Девушка.

Чувство вины навалилось на Люси, но она сумела подавить его. Джек прав: действуй, думать будешь потом.

– Конечно, – ответила Люси и последовала за Мэдди Грейс в кладовку, превращенную в импровизированную операционную. На складном столике, какие используют для пикников или карточной игры, лежало неподвижное тело Хейди. Окровавленные тряпки были сложены на краю аккуратной стопкой, Виктор с опущенной головой стоял рядом, слезы стекали по крупному носу.

Джек полулежал в складном кресле, рука по-прежнему была стянута футболкой. Он поднял глаза на Люси и протянул ей здоровую руку.

Люси не ответила на рукопожатие, сразу подойдя к столу. Она сплела пальцы с пальцами подруги и с удивлением ощутила слабое пожатие, а ресницы Хейди дрогнули.

– Прости, – сказала Люси. Она вечно со всеми ссорилась, и ее последними словами всегда были слова гнева или сожалений. Люси моргала, пытаясь улыбнуться сквозь слезы. – Мы с тобой, слышишь? Мы рядом, ты не одна.

Губы Хейди шевельнулись, но сказать она ничего не успела. Она дернула головой, стала задыхаться. Виктор приподнял голову умирающей, бормоча какую-то нелепицу.

Хейди улыбнулась. Люси приходилось видеть, как усыпляли животных, быть свидетельницей мгновения, когда живое существо переходило от жизни к небытию. Выглядело очень похоже, но гораздо страшнее. Только что ее подруга была здесь, сражаясь за каждый вдох, истекая кровью. И вот дом опустел.

Люси разрыдалась, слезы, копившиеся весь этот ужасный день, прорвали плотину и горячими ручейками потекли по щекам. Джек хотел встать, но Виктор велел ему оставаться на месте.

Жилистые сильные руки Мэдди Грейс обхватили ее, увлекли в гостиную, мягко толкнули на диван. Кто-то протянул ей чистую рубашку, втиснул в ладони чашку с мятным чаем, вытер слезы носовым платком, но они все равно текли.

Наконец слезы высохли, и Люси, всхлипывая, уснула, ощущая во рту вкус мяты.

– Скоро стемнеет. Давай дождемся утра, – сказал Джек.

– Пусть стемнеет, мне все равно. Я еду домой, Джек. Я больше не могу ждать. Виктор сказал, что джип на ходу, он заменил колесо и вставил стекло. Я еду домой.

Люси вытерла ладони об чужую рубашку. Она проспала чуть больше часа. Каждая рана и порез твердили, что Джек прав, ей нужно отдохнуть и выспаться.

Но это место не было домом.

– Подождет твой отец еще денек, – настаивал Джек, пытаясь привстать на раскладном диване. Люси видела, что, несмотря на морфин, который ему дал Виктор, Джеку очень больно.

– А если нет? – выпалила Люси. – Я наговорила ей ужасных вещей, Джек. Сказала, что хотела бы иметь мать, которая понимала бы меня, мать, похожую на матерей моих подруг. Я должна ехать. Я не переживу, если эти слова окажутся последними.

– Но если она жива…

– Нет. – Это слово далось Люси с трудом, но в глубине души она знала правду. – Я чувствую, ее больше нет.

Как и Хейди. И огромного множества людей. Даже радио замолчало, и семейство Мэдди Грейс было отрезано от новостей.

– Ладно, тогда я иду с тобой. – Джек попытался опустить ноги и вскрикнул от боли, задев искалеченную руку.

– Нет. Отсюда до фермы всего час пути. Оставайся, Мэдди Грейс не против. Они отвезут тебя на ферму, когда тебе станет лучше, или я вернусь за тобой через пару дней. Я скажу им, куда ехать. – Люси наклонилась и поцеловала горячий лоб Джека. Его трясло, надо будет сказать Виктору, что у Джека лихорадка.

– Я люблю тебя, Люси, – сказал Джек.

– Давно бы так. А я ради тебя отстрелила яйца одному негодяю.

Чтобы не расплакаться, Люси улыбнулась сквозь слезы. Они видятся не в последний раз, но что бы ни случилось, она не оставит его со словами гнева на устах.

– Я тоже люблю тебя, чертов солдафон.

Дорога представляла собой месиво веток и сучьев, но Люси переключилась на полный привод. И уже в полной темноте фары уткнулись в желтые отражатели на почтовом ящике в конце аллеи, просиявшие, словно маяки в тумане.

Люси остановилась рядом с домом, высматривая свет в окнах. Скрипнула дверь. Спотыкаясь, она бросилась по вверх ступеням и заморгала, ослепленная теплым светом фонарика.

– Папа?

– Люсита! Люси! – Отец уронил фонарик. Люси зарылась носом в мягкую фланель его рубашки, вдыхая родной запах ванильного трубочного табака, лошадей, мяты.

– Наконец-то я дома, папа. – Люси рассмеялась, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Да, да, наконец-то ты дома.

Метеорит, который упал неподалеку от Дерби, оказался самым близким к Лоло, штат Монтана. Атмосферная дымка – как говорили по радио, когда оно работало, – не рассеивалась. Их ждала ядерная зима. Никто не знал, сколько она продлится. Возможно, несколько лет. Никто не знал, сколько людей погибло. Прибрежные зоны затопило цунами. Говорили, что Майями, на который упал крупный фрагмент Луны, больше не существует. Сильнее всего пострадали экваториальные зоны, но Люси не жалела, что сбежала из Калифорнии.

Три месяца спустя наступила настоящая зима. Джек появился спустя неделю в компании Мэдди Грейс, Виктора и ящика солений. Его рука не зажила даже спустя несколько месяцев, но он разрабатывал пальцы и делал упражнения, которым научил его Виктор. Джек с отцом быстро нашли общий язык, и про себя Люси немного ревновала его к отцу, впрочем, им все равно предстояло какое-то время жить вместе, поэтому она не роптала.

Виктор сказал, что они похоронили Хейди рядом с красивым кизиловым кустом, уцелевшим после ударной волны. Никто не знал, как сообщить о смерти Хейди ее семье в Чикаго. Люси поклялась, что найдет ее мать и сестру и расскажет, как умерла и где похоронена Хейди.

Ей было слишком хорошо известно, как тяготит незаконченное дело.

О матери они с отцом не говорили. После первой ночи, когда Люси спросила, а отец ответил утвердительно, они больше не возвращались к этому разговору.

Три месяца пролетели, словно три минуты.

Люси стояла на крыльце, засунув руки в карманы пальто и глядя в затянутое дымкой небо. Метеоритные дожди кончились, по крайней мере, в этой части неба, но звезд не было. Как и Солнца – лишь узкая светлая полоска на небе ближе к вечеру. У них остались генератор и колодец, но приходилось экономить. Из Мизулы прибыла Национальная гвардия, чтобы расчищать дороги, попутно снабжая местное население горючим и новостями. Других вестей из внешнего мира до них не доходило. Ничего нового о маме и судьбе лунной экспедиции. Словно их никогда не существовало.

Скрип гравия рассеял ее задумчивость. Черный военный «хаммер» подъехал к крыльцу.

– Папа! – крикнула Люси.

Джек был в амбаре, но отец возился с печью, готовя фирменный чили, считавшийся любимым семейным блюдом.

Он вышел на крыльцо, сжимая в руке ружье. Отец сильно сдал за последнее время: волосы поседели, вокруг глаз и рта залегли морщины, которых раньше не было. Однако рост, осанка и чувство собственного достоинства остались при нем.

Из джипа вышли двое военных.

– Пол Гудвин? – обратился один из них к отцу.

– Я, – ответил отец, аккуратно прислонил ружье к стене и шагнул вперед.

С помощью еще одного солдата из машины выбралась худенькая и очень миловидная женщина. Огромный живот выпирал из-под темно-синей форменной юбки. Она посмотрела на отца, затем на Люси и двинулась к ним навстречу, сжимая в руке сумочку.