Бледный, с ушами-лопухами, постоянно щурившийся и щерящийся редкими зубами в блудливой улыбке. Всегда сильно горбящийся, будто несет на спине тяжелый груз с вечно пригнутыми коленями, он вызывал омерзение своим тусклым видом, гадкой манерой прятать свой взгляд и находившимися в постоянном неопрятном и беспорядочном движении тонкими паучьими руками-хелистерами, густо поросшими ярко-рыжими волосинками. Не волосом, как у зрелых мужей, а именно хаотично вьющимися волосинками. Вот только его глаза разрушали и портили наигранно дрянной облик — блеклые, с выцветшей от прошедших годов чернотой, но по-прежнему цепкие, с тщательно прячущимся на дне глазных яблок блеском недюжинного ума. Опасный, умный, коварный и беспощадный ко всем, безжалостный брат Родригес, ручной крысиный король приора.
Леонардо столкнулся с ним взором, нехорошо так зацепился, сплелся во взвитом напряжении невидимых мышц-канатов и через несколько секунд незримого меренья силами отвел взгляд в сторону. Не время и не место, рано и ни к чему.
— Здравствуйте, легат-следователь Леонардо. Позвольте от имени приората и самого отца-приора поздравить вас с деянием, деянием достойным для лучшего из лучших! Геройским деянием, да, так вернее. Отец-приор весьма рад за вас и уже отправил хвалебный отзыв вашему куратору в верховную канцелярию и представление на поднятие вашего ранга до следователя-инквизитора. Достойная raemium для decorus!
Тон голоса Старшего секретаря Фавом был сух и невыразителен, но правдив и не лицемерен. Он действительно хвалил Леонардо, он был им доволен, только Старший секретарь не умел радоваться за других, и похвала его была подобна скрежету наждака по стеклу. Такая же безжизненная, колючая и механическая.
— Благодарю вас, старший секретарь Фавом! Я бесконечно рад оказанной мне почести и не подведу отца-приора! Все во имяГоспода и Веры нашей! In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.
Леонардо осенил себя Святым кругом и согнул спину в легком благодарном поклоне.
— Аминь, аминь. Перехвалите вы юношу, Фавом, зазнается он, занесётся. И из лесов вылезать не будет в поисках других Совершенных, ха-ха! Хотя да, наш юный легат-следователь в самом деле молодчина! Пример, так сказать, другим неофитам. И стреляет наш мальчик хорошо, только излишне метко. Не в голову бы да не в сердце, а? Лучше бы в член или ноги там с коленями! Такие раны испытуемым говорить не помешают, а если что и не так, то отрезать и все! Ха-ха-ха!
Дробный смешок Мастера Слова иглистыми колобками прокатился по каменным плитам допросной и канул в темном зеве стока, а его крепкая ладонь одобряюще похлопала Леонардо по плечу. Леонардо внутренне передернулся от невыразимого отвращения и сдавил, сплавил себя в черную дыру, давя притяжением воли взрывной всполох гнева — низший посмел коснуться Его! И опять, и вновь он прикрыл ладонью глаза, низко наклонив голову, почти протыкая подбородком грудину. Буйные и с трудом контролируемые всплески магмового моря тяжелого золота Каддаф начинали доставлять ему существенные неудобства.
— Благодарю вас за похвалу, мастер Черри. В следующий раз я обязательно учту ваши пожелания.
— Да, да, обязательно учти! — Мастер Слова отвлекся от перебирания, бросающего холодные отблески на темные стены допросной своего instrumentum, и возведя глаза к потолку мечтательно улыбнулся — Хотел бы я… Нет, я очень желал бы поработать с Совершенным с отстреленным хреном! Это было бы так забавно поработать не с ним, а с оно!
— И я, и я вас поздравляю, брат Леонардо. Весомый вклад в борьбу с врагами рода людского и Веры нашей! М-да-да, весомый, да-да, значимый. Эпохальный, существенный, важнейший… Или важный? А может стержневой? Тоже ведь смысл имеет? Или, к примеру, узловой… Г-мм…
Голос брата Олонсона по прозвищу Финик, занявшего место за пюпитром и начавшего задумчиво перебирать писчие принадлежности, перекладывать с места на место увесистые тома Кодекса и Устава и проверять наполненность чернильницы, постепенно затих, стал совсем неразборчивым, а сам он отдалился в другой мир, в другую реальность. Туда, где важны только девственно чистые листы бумаги, насыщенность цвета чернил, отточенность перьев и стилусов, каллиграфия, орфография и прочие скромные радости чернильных душ.
Остальные присутствующие в допросной кратко переглянулись и невольно улыбнулись. По-разному — отец Черри широко и по сыто-кошачьему, мэйстер Фавом скупо, чуть шевельнув уголками губ, Леонардо скромно и почтительно, как следует улыбаться юному следователю-легату, а брат Родригес хищно, по крысиному, как крысе и должно улыбаться.
С тоже хищной улыбкой он повернул свое бледное лицо к Леонардо и прошелестел — прошептал скупые фразы:
— Я также присоединяюсь к присутствующим и поздравляю вас легат-следователь Леонардо. И полагаю, нам пара занять свои места и приступить к своей работе во имя Господа и Веры нашей. Приступить к допросу. Кстати, а почему исследуемый еще не доставлен?
И словно в ответ на его слова массивная дверь допросной широко распахнулась, и четверка дюжих выводных буквально на руках занесла скованного святым железом арбалетчика.
— Ага, явились дети демонов! Что пыхтите дармоеды, будто с пятого яруса этого дрища волокли? Так, быстро на крест это мясо! Сперва на ремни и туго, на третью дырку, потом железо снимите и тогда расслабите на вторую!
Мастер Черри тугим комом пышущей энергии и шумных действий обкатился вокруг потеющих выводных, быстро тыча руками и громко раздавая указания.
— Так! Ага, ага! Здесь затяни болван! Туже! — звучный шлепок сильной оплеухи сочно дополнил недовольство мастера — И ты, кусок сала, верхний ремень тяни! У, выкормыши бездны, у безрукие!
Мастер Черри вытянулся всем телом, привстал на носочки. Резво наклонился, затем сложился пополам, сместился в бок проворно мельтеша руками, проверяя положение и натяжение ремней, притянувших тело арбалетчика к крестообразному станку.
— Все! Остальное я сам. А теперь — кыш за дверь, болваны козлорукие! И поторопите там моего ученика. Если он сюда ползет как черепаха беременная, то можете пинками — я разрешаю!
— Со всем нашим удовольствием, мастер Черри!
Голос одного из выводных был подобен реву тура покрывающего телку во время гона, такой же густой, хриплый и невероятно довольный.
— Ага, ага, я-то вас точно знаю. Особенно тебя Жико! — мастер Черри нехорошо сузил глаза и оглядел четверку выводных пригибая их взглядом — Покалечите пальцы ученику или глаза ему попортите, за место этого мяса тут повисните. Вы меня знаете.
— Знаем, мастер Черри, как не знать.
В это раз рев тура был обессилен, тосклив и полон испуга близкой смерти из-за неожиданной встречи со степным львом.
Леонардо неожиданно, удивляя сам себя, встал из-за своего стола и в пять шагов достиг повисшего на Х-образном кресте арбалетчика. Обошел, чуть оттеснив, мастера Черри, цепко ухватил пальцами подбородок испытуемого. Преодолевая незначительное сопротивление шейных мышц, задрал голову арбалетчика вверх, оттянул вниз пальцами свободной руки веки глаз. Поймал налитый беспомощной ненавистью яростный взгляд, недолго вглядывался в склеры глазных яблок и суженные зрачки. Перехватился пальцами по краям щек вплотную к скуловым костям, сильно и безжалостно надавил, заставляя арбалетчика невольно разинуть рот.
— Он в неплохом состоянии. Язык без болезненного налета. Глазные яблоки чисты, капилляры не лопнули. Зрачки соответствующе реагируют на свет. Дыхание без гнилостного запаха и без хрипов.
Леонардо убрал руки от лица арбалетчика, положил правую ладонь ему на грудь в область сердца, левой ухватился за запястье испытуемого, замер на несколько десятков секунд.
— Тон сердца без сбоев, пульс ровный, наполненный. Испытуемый допрос второй, и я уверен, третьей ступени, выдержит. Мэтр-лекарь неплохо подлечил эту тварь.
— А ты разбираешься в предмете, брат легат-следователь.
Мастер Черри с нескрываемом удивлением и легким оттенком уважения посмотрел на отошедшего от испытуемого Леонардо.
