— Я что-то не понимаю…

— А я, можно подумать, понимаю! Не могу его отследить ни одним из известных мне способов. И, надо сказать, не только я. Думаешь, ты первый такой охотник за три сотни лет? Думаешь, больше никого эта легенда не интересовала? Те же звезды ясно говорят о рождении Радивоя… но не больше. Не прослеживается его жизненный путь. Ни прошлого, ни настоящего, ни, уж тем более, будущего. Ничего. Будто он вообще не касается ткани бытия. Скажу более: похоже, его и Боги не зрят!

— Ерунда! — воскликнул витязь. — Да быть того не может!

— Или, по крайней мере, не хотят говорить о нем. — пожал плечами волхв. — Гадания, предсказания, ясновидение так или иначе основаны на общении с Богами. А толку — чуть. Нету Радивоя. И в то же время — есть, поскольку если человек родился, и через положенный срок не скопытился — значит, живой. Вот тебе и пожалуйте, как хочешь, так и понимай.

Велигой тупо уставился перед собой в пространство. И в самом деле, мог и сам догадаться, что если б все было так просто, то давно уж нашли бы на Радивоя какую-нибудь управу, еще тогда, в самом начале его невероятной истории.

— Что же мне делать? — спросил он в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь.

— А вот это уже другой разговор, — откликнулся Барсук. — Давай посмотрим, какие у тебя есть возможности.

— Никаких. — резко ответил витязь. — Нет у меня выбора. Ляпнул — так теперь хоть на уши становись. Иначе сам себя уважать перестану, не говоря уж о том, что люди подумают.

— Ну, предположим, за людей ты не больно-то беспокойся. — усмехнулся волхв. — Ведь если подумать — мало ли что человек по пьяни брякнет? Да тот же твой князь… как его там, Владимир, что ли? Ну и времена пошли, князей меняют, как лапти… Короче, этот твой князь, скорее всего и не вспомнил наутро, что ты там чего-то наплел, сам, небось, был не трезвее. А остальные… да вряд ли кто вообще внимание обратил на твои речи, а из княжьих уяснили, самое большее, что изволил на кого-то там разгневаться. А если бы ты пообещал Луну достать? Что, побежал бы наутро лестницу на небеса ладить?

«Нет, шалишь! — зло подумал Велигой. — Знаем мы эту песенку. Голос Разума, называется. Впрочем, есть название и покороче — Трусость. А иногда еще Ленью кличут.»

— Ты мне зубы-то не заговаривай, отшельник. — произнес витязь вслух. — Они у меня и так пока что неплохо держаться. Не знаешь, что за народ на княжьи пиры собирается. И что за человек Владимир, тоже не знаешь. Трепачи да пустобрехи у него долго не задерживаются. Нет, конечно, много их вокруг князя околачивается, да только каждый день новые… А на счет Луны… да, пожалуй, пошел бы лестницу мастерить. Потому как не было в моем роду болтунов, и у меня ну вовсе нет желания становится первым. Знаешь, есть в жизни такая хитрая штука — «Честь» называется. Кому как, а по мне, так эта ерундовинка о-о-о-чень много значит.

Теперь настала очередь Барсука надолго погрузиться в молчание. Вокруг стремительно темнело, цикады закончили настройку и теперь драли глотки, как пива перепивши.

— Ведомо мне, что такое Честь, — задумчиво молвил волхв. — Ведомо. Что ж, это иногда даже хорошо, когда она поперек Разума становится… Да только голова человеку дана не только шлем носить. Ею еще иногда и думают. Некоторые. Так что, Разум совсем уж гнать со двора тоже не стоит.

— Поздно о разуме думать, — буркнул Велигой. — Слова-то уже все сказаны.

— А по-моему, как раз самое время. На одной чести Радивоя не сыскать. Тут надо башку приложить.

— Знать бы, к чему. — с досадой махнул рукой витязь.

— А ты приложи, вон, к лавке, да посильнее. Авось что в нее и взбредет. В смысле, в голову.

— Опять ты от ответа уходишь? — озлился Велигой. — Говори прямо, можешь ты помочь мне найти Радивоя?

— Не могу. — ответил волхв и отвернулся.

— Вот так бы и сразу. — Велигой встал. — А то столько слов, что аж говорить теперь тошно.

— Ты куда, дурень?

— Отсюда. Прощевай, Барсук.

— Стой, дубина! Эй, ты что, очумел? Ночь на дворе!

Велигой, не обращая на волхва внимания, направился к сараю, где разместились Серко и репейкина кляча. Досада и разочарование поднялись в душе тяжелой, мутной волной, наполняя черной злобою, затмевая рассудок.

— Да стой же! — Барсук тоже вскочил.

— А что мне здесь делать? — не оборачиваясь, бросил витязь.

— Ночевать! — волхв быстрым шагом двинулся следом.

— Чем больше я потеряю времени на бессмысленную болтовню, тем дольше буду искать Радивоя.

— Да ты без Слова из лесу не выйдешь! Так сильно по упырям соскучился?

— А ты мне Слово скажи, и выйду. Быстрее от меня избавишься. Будешь дальше мудрость свою дремучую постигать…

— Может, хватит выкабениваться, а? — жестко спросил Барсук, нагоняя витязя у самой двери сарая. — Здоровый мужик, а ведешь себя, как пацан голоштанный.

Велигой повернулся к волхву быстро, аж воздух свистнул, и изо всей силы метнул кулак к этой спокойной полосатой харе, что стоит и издевается, глумится над его безвыходным положением… Всю свою досаду, горечь, весь накопившийся за последние дни стыд вложил он в этот удар…

В тот же момент его словно что-то дернуло вперед и вниз, голова взорвалась болью, в глазах будто перунова молния полыхнула. А когда вновь обрел возможность хоть немного соображать, ощутил, что лежит уткнувшись мордой в землю, а из носа во всю хлещет что-то теплое и липкое.

— Ну, успокоился? — раздался над головой голос Барсука. Каждое слово отдавалось в голове так, будто прямо над ухом от души били тараном в чугунные ворота.

Велигой попытался послать волхва на три березы, но получился только сдавленный стон. Зато Барсу вдруг ни с того ни с сего послал себя туда сам, с неожиданной силой подхватил витязя, потащил к лавке. От резкого движения в голове снова вспыхнула дикая боль, Велигой почувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

— Дубина, вот дубина… — трудно было понять, к кому относилось сие лестное определение. Барсук взгромоздил обмякшего витязя на лавку, рукавом ктер ему кровь, ручьем хлеставшую из носа. — Ты меня слышишь? Эй, Велигой?!

Волчий Дух попытался ответить, но было страшно даже шевельнуть языком. Затуманенным сознанием вдруг ощутил, как Барсук, опустившись на колени, неожиданно мягко обхватил его обеими ладонями за голову, средними пальцами слегка нажав на виски. Губы волхва чуть шевельнулись, в глазах будто-бы что-то блеснуло…

Боль вдруг исчезла. Без следа. Туман, начавший было застилать зрение, потихоньку развеялся, и первым, на что натолкнулся взор, был озабоченный взгляд голубых глаз Барсука.

— Слава Богам, успел… — бормотал волхв, не убирая рук. — Ящер мне в подпол, хорош же я, ничего не скажешь! Видишь меня? Прекрасно… а ну, смотри в глаза! Смотри, сказал! Так… зрачок узкий, отлично… обошлось вроде… думать надо, прежде чем на кого попало с кулаками кидаться…

Велигой приходил в себя. Боль ушла слишком быстро, все еще боялся сделать лишнее движение, опасаясь, что она вновь вернется. Предупреждал же Белоян, говорил, наказывал башку беречь! Но кто ж мог ожидать! Его, опытнейшего рукопашника, поймал на какой-то до безобразия простой, и потому на диво действенный прием лесной отшельник, который вот уже Боги знают сколько лет только и делает, что на звезды смотрит! Впрочем, сам виноват, сорвался, как бобик с привязи, поднял руку на мирного волхва… позорище, ПОЗОРИЩЕ! А отшельниками не рождаются… ох, как не рождаются! Мог бы и догадаться, ведь тот же Белоян в молодости о-го-го как мечом махал…

Барсук наконец убрал руки, облегченно вздохнув.

— Уф-ф… — он поднялся на ноги, сделал пару шагов взад-вперед перед лавкой. — Ну, чего молчишь, язык, что ли, откусил?

— Тресни меня еще раз. — осторожно сказал Велигой, удивляясь тому, с какой легкостью это ему удалось.

— Чего-чего? — брови Барсука полезли на лоб. Судя по выражению лица, у волхва возникли серьезные опасения за рассудок витязя.