Велигой ни на шаг не сдвинулся с места.

Страж попытался зайти витязю сбоку, но тот лишь плавно поворачивался вслед за ним, его защита была все так же безупречна. Он еще не нанес ни одного ответного удара.

Разбойник почувствовал, что силы его на исходе. Дыхание вырывалось с хрипами, в искалеченном рту меж остатками зубов вновь появился привкус крови. Руки с топором поднимались все медленнее и медленнее, пот заливал глаза, а этот проклятый воин с искалеченным лицом стоял, будто заколдованная статуя, даже дыхание не сбилось. В последнем отчаянном порыве страж вложил все свои силы в один тяжелый замах, направив быстрый, сокрушительный удар туда, где голова соединяется с телом, надеясь развалить своего противника на две косые половины вместе с его треклятым мечом…

Все, кто видел, что произошло дальше, ахнули в один голос. Велигой качнулся назад, опуская меч. Удар разбойника явно достигал цели. И не было спасения, не было защиты…

Лезвие огромного топора встретило пустоту. Велигой вдруг отступил назад на полный шаг, а его меч, описав почти полный круг серебристой молнией обрушился на шлем стража. Раздался звук, с который лопается переспелая дыня.

Витязь шагнул чуть вбок, уклоняясь от повалившегося навзничь тела.

На поляне воцарилась полная тишина, только вдалеке тоскливо ухнул филин.

Велигой наклонился, вытер клинок об одежду поверженного врага, с невозмутимым видом забросил оружие в ножны. Повернулся, быстрым шагом направился к шатру. Наблюдавших за поединком постепенно оставляло завороженное оцепенение. Послышались тихие перешептывания, кто-то хмыкнул, склонившись над телом разбойника голова которого была косо разрублена вместе со шлемом.

Эрик догнал витязя, отдал лук и колчан. Вместе подошли к поваленному шатру, перешагивая через трупы. Сапоги хлюпали в лужах крови, в воздухе висел леденящий душу запах недавней смерти, будто духи убитых все еще витали над поляной. Велигой занялся осмотром отбитого у врага товара. Эрик плелся позади, нервно теребя рукоять секиры. Отряд разбрелся по поляне, варяги деловито обшаривали убитых — ограбивший грабителя сам таковым не является, — перебирали оружие. Разговоров не было — вид побоища как-то не располагал к трепотне.

Велигой перевернул несколько мешков, с сожалением поглядел на пару разбитых кувшинов заморского вина. Эрик чихнул — из распоротого куля высыпалась целая горка едких пряностей. Велигой наклонялся, отпихивал трупы, оттаскивал подальше, чтобы не марать товар кровью, да еще такой поганой. Эрик пытался помогать, чувствуя себя не бывалым воином, а неопытным сопляком. В сражениях такого рода ему участвовать как-то не приходилось. Это больше напоминало истребление бешенных собак. И еще остался один вопрос, ответа на который он, как ни старался, упорно не мог найти…

— Ты дал ему поединок… — спросил он вполголоса. — Почему?

— А ты не понял? — Велигой ногой столкнул с груды мешков труп разбойника, пронзенный сразу тремя стрелами.

— Нет, — честно ответил варяг.

— И не надо, — витязь закончил осмотр, повернулся и направился к лесу.

— И все же?

— Потому что, когда остальные грызлись, он и его люди стояли на страже, — отрывисто бросил Велигой. — Верный пес заслуживает лучшей доли, чем взбесившийся. Я бы не стал горевать, если б его истыкали стрелами вместе со всеми, но раз уж так получилось…

— Понял, — пробормотал Эрик.

«Понял, что ты пытался что-то доказать. Но не ему. Самому себе. Почему?»

Обратно шли молча, не спеша. Прикусил язык даже бессовестный Трувор. Велигой шагал прямой и сосредоточенный, еще более мрачный, чем перед побоищем. Эрик плелся позади, стараясь не оглядываться, но это у него почему-то плохо получалось. Он считал, что за свою жизнь повидал все, что только можно. Но этой ночью понял, что ошибался. Сегодня ему приоткрылась такая сторона человеческой натуры, о существовании которой он, выросший в окружении благородных воинов, даже не подозревал. Как все-таки страшно, мерзко, нелепо, когда человек, пусть и самый поганый, превращается даже не в зверя — ибо зверю неведомы алчность и жадность — в нечто худшее, чему нет, не может, не должно быть места на свете…

Вышли из леса на этот раз прямо к тому месту, где оставили лошадей. Велигой послал двоих русичей к оставшимся с телегами, чтобы те подвели их к лесу — не таскать же тяжелые кули и скрыни в такую даль на горбу. Пока остальные разбивали лагерь, разжигали костры и сооружали факелы — отбитый товар надо перетащить с поляны прямо сейчас, пока не растащила, не попортила всякая лесная живность, витязь отошел в сторонку, уселся под высокой сосной на мягкий ковер из спелой травы и осыпавшейся хвои. Взгляд его был устремлен в ночное небо, мысли были далеко отсюда… В лесу и холмах скворчали ночные птицы, потрескивали разгорающиеся костры, в лагере раздавались усталые шаги, приглушенные голоса, потянуло дымом.

Тяжело шагая подошел Драгомысл, уселся рядом. Велигой словно и не заметил присутствия купца, погруженный в свои думы.

— Какая страшная ночь… — пробормотал купец, устремив взгляд к убывающей луне, опускавшейся к виднокраю. — Какая страшная ночь…

Некоторое время царило молчание.

— Завтра я оставлю вас, — неожиданно молвил витязь.

— Как? — встрепенулся Драгомысл. — Почему? Если дело в оплате, то… Да, я понимаю, что слишком многим тебе обязан…

— Ты ничем мне не обязан, — отрезал Велигой. — И уж тем более и речи быть не может ни о каких деньгах. Просто наши дороги расходятся. Тебе на Рязань, а мне — на полуночь, к Волге.

— Да как же мы без тебя… — начал было Драгомысл и осекся, сообразив, что, в общем-то, сморозил глупость.

— Эрик отлично справится, — улыбнулся в ответ Велигой. — Теперь его на хромой козе не объедешь! Стрелков я подготовил, ни одного куста не пропустят… так что, я тебе больше не нужен.

Драгомысл задумался, хотел сказать что-то очень убедительное, а потом передумал. Витязь и так сделал очень и очень много для простого попутчика. И теперь у каждого из них своя дорога.

— Спасибо тебе, — только и сказал он.

Витязь грустно улыбнулся в ответ, хотел что-то сказать, но в этот момент послышался топот копыт. В лагере поднялась суматоха. Кто-то истошным голосом потребовал «воеводу Велигоя».

Витязь вскочил, разом исчезли расслабленность и рассеянность. Драгомысл тоже воздел себя на ноги, мучимый нехорошими предчувствиями.

— Что они там еще натворили, недотепы… — пробормотал Велигой, быстрым шагом направляясь в лагерь. Драгомысл заспешил следом.

Оказалось, примчался один из русичей, посланных к обозу. Он задыхался после быстрой скачки не меньше, чем его конь. Прорвавшись сквозь разом окружившую его толпу, он подбежал к Велигою, и покачиваясь, хватая ртом воздух, с трудом выговорил:

— Беда… воевода… Беда!

— Что стряслось? — холодно спросил витязь. — Обоз уперли? И какой я тебе, к Ящеру, воевода?

— Воевода… — прохрипел посланник, пытаясь отдышаться, — Твоя пленница… Сбежала…

Велигой некоторое время смотрел на посланца, сжав кулаки. Потом резко повернулся, и направился к своему коню. За ним бросились Драгомысл и Эрик.

— Что теперь делать? — воскликнул купец.

Велигой подошел к Серко, принялся проверять сбрую.

— Вам — усилить дозоры, — бросил он. — А мне придется уезжать, не откладывая до утра.

— Уезжаешь? Почему? — воскликнул пораженный Эрик.

— Драгомысл объяснит, — ответил ему Велигой, вскакивая в седло. — Ну, прощай, Эрик Йоргенсон. Да прибудет с тобой мощь твоих Богов.

— Но почему сейчас? — удивился Драгомысл. — А твои пожитки?

— Заскочу по дороге к нашим обозникам, мое барахло там, на телеге, — ответил витязь, разворачивая Серка. — А почему именно сейчас… Просто она будет искать меня. А эта девка — хитрая тварь, и я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал.

— А ты… справишься? — Эрик ухватил витязя за стремя. — Раз она так опасна, как ты говоришь?