– Пить хочу! – капризно заявила Тайка и тряхнула головой.

Чарана вздохнула завистливо, косясь на водопад роскошных Тайкиных волос. Тёмные шелковистые пряди закручивались в тугие колечки, падая волнами ниже пояса. А у Чаранки – жидкие, тусклые, едва косичку заплести можно.

Ой, как же пить хочется! Или в воде искупаться, – благо, табор встал у самой реки. Несмотря на вечер, плывёт над уставшей землёй чудовищная жара. Ноги устали, босые стопы грязные да в пыли, а заработка – почти никакого: пару яиц за пазухой спрятаны, да кусок чёрствого хлеба, а у Тайки ещё монеток горсть, медных. Деньги эти Чарана заработала, на картах гаданием, а Тайка скажет, что сама: всегда она так – лучшее забирает. Попробуй ей возрази! Накинется, словно коршун, вопьётся когтями, а то и крепкую пощёчину может отвесить. Тайка – девушка бойкая, весёлая да озорная, – первая красавица в таборе! Вон, Яшка, черноглазый да белозубый, глаз с неё не сводит. Чаране век такого не дождаться… Брови у неё белёсые, нос картошкой, губы тонкие, скулы резкие, грубые. Зато глаза, чего уж, большие имела, чёрные, глубокие и печальные, как безлунная ночь. И верили простаки селяне глазам этим, колдовским, и за гадания охотно платили. Тайка же больше танцами да пением зарабатывала. А какое сейчас людям веселье, когда жара такая, засуха? Люди за урожай переживают, некогда им песни цыганские слушать да пляски смотреть, больше за судьбу да за будущее знать хочется.

– Чего пялишься? – прищурилась Тайка. Заметила, что Чарана, задумавшись, глаз с неё не сводит. – Медяков, небось, жалко? Тебе-то зачем, дурнушка? У меня свадьба скоро… Ладно, ладно, не дуйся, ишь, помрачнела! Давай так: что в этой хате наше будет, всё тебе отдам, хорошо?

– Последняя, – кивнула Чарана, указывая рукой на самую крайнюю хатку – небольшую, но аккуратную, с чистым двориком и крепким забором. – И в табор. Ох, через всё село обратно идти. Искупаться бы скорей…

– Эй, хозяева, есть в доме кто? – привычно затараторила Тайка звонким голосом. – Спеть, поплясать, али погадать, кто желает?

Двор ответил молчанием.

Тайка решительно толкнула калитку.

– Есть ли кто?! – ни звука. Даже неслышно привычного собачьего лая. – Спеть…

– Да подожди ты, с песнями, – неожиданно толкнула Тайку Чарана и сама затянула:

– Не желают ли хозяева досточтимые, уважаемые, о судьбе своей узнать? Всё сбудется, что скажу, и плохое, и доброе…

Заскрипела дверь, отворяясь, метнулась с порога большая чёрная котяра, вызвав дружный девчоночий визг. Вслед за котярой показалась хозяйка: невысокая, приземистая, с пухлыми румяными щеками. Женщина, несмотря на жару, зябко куталась в плотную вязаную шаль, будто мёрзла. Заметив цыганочек, она улыбнулась, но блёклые голубые глаза смотрели настороженно, испытующе.

– Заходите… гадалки! – и хохотнула.

Чарану от этого смеха озноб пробрал. Неприятным показался, – отчего бы? Видать, с жары совсем плохо стало…

Войдя в прохладные, полутёмные сени, Чарана успокоилась. А Тайка уже и к столу подбежала, на стул рядом уселась и хату бесцеремонным образом разглядывает.

А посмотреть было на что… Чистенько, выбелено, печка расписная: узоры по ней диковинные – звери да цветы неизвестные, на полках – посуда глиняная, в завитушках цветных, да рушники по углам, – только не кресты на них привычные вышитые, а буквы какие-то иноземные, с закорючками, непонятные…

Тайка в бок толкнула, больно. Что такое?!

– Глянь, – шепчет, – за печкой…

А за печкой-то, Господи! Столик маленький, на резных ножках, чёрной тканью накрытый, – а на нём поделки какие-то, статуэтки… из золота? Неужель, настоящего?! Из серебра много чего есть… Сверкают, будто на солнце выставлены, а в закутке-то темно…

Хозяйка, будто бы невзначай, подошла к тому столику, сдёрнула шаль с плеч и прикрыла вещички небывалые. А сияние от них как будто и не уменьшилось.

– Из далёких земель мужем моим покойным привезены, – вроде как пояснила.

Чарана первой опомнилась, вытащила карты из-за пазухи, осторожно, чтобы яйца не разбить, и перетасовала одной левою. У неё это знатно выходило.

– На любовь погадать, на прибыли, на урожай, на недругов? – привычно затараторила скороговоркой, и карты веером на столе раскинула.

Хозяйка не ответила. Вцепилась взглядом в карты.

– Фу, какие грязные, – поморщилась. – Ишь, дел бесовских на них сколько…

Взгляд Чараны потемнел. Чистые у неё карты! Может, ноги босые, да старая юбка грязная, но карты – чистые! Бережёт она их – кормильцы ж единственные!

– Не про то я, – отмахнулась хозяйка, словно угадав цыганочкины мысли, – про другое… – и зачастила вдруг:

– Как вода огонь вмиг заливает, так слова мои карты эти очищают! – и плюнула, прямёхонько в карты.

У Чараны от наглости такой глаза на лоб полезли. На Тайку оглянулась, а та сидит, в дальний угол пялится, вроде и не слышала хозяйкиных приговоров…

– Теперь гадай, красавица! – хитро улыбнулась хозяйка.

Чарана вспыхнула. Издевается над ней хозяйка или что? Ну, я тебе нагадаю…

Перетасовала карты сызнова и давай по пять раскладывать.

Как назло, на любовь одна червь легла… Туз, король, дама, валет и шестёрка. Самое удачное сочетание, – «счастья набор», как в народе говорят.

– Ух ты, неплохо, – покивала хозяйка. – В любви повезёт. Это хорошо, а то кукую тут одна, борща подать некому… Давай на прибыли, что ли?

Опять Чарана ловко карты перетасовала.

Глядь, теперь вся бубна вылезла. Опять «счастья набор»…

– На недругов гадать не будем. Нет у меня врагов, – промолвила хозяйка и Чаране в глаза заглянула. И повеяло на цыганочку ночью тёмной, морозной, льдом холодным, речным, и страхом жутким. Будто враз застыла душа, съёжилась, силу бесовскую почуяв…

– А давай-ка, Чаранушка, я тебе лучше погадаю, – предложила женщина, улыбнулась приветливо – и враз испуг отступил, постыдно скрючившись, спрятался в безлюдный уголок души, испарился. Заместо него изумление пришло.

– Не говорила я, как зовут меня, – прошептала одними губами цыганочка.

– Разве?! – удивилась женщина. – Вырвалось как-то…

И вдруг оскалилась. Губы растянулись в неприятной ухмылке.

– Мне моя судьба известна, – не сдавалась Чарана, краснея. Не хотелось что-то гаданий хозяйкиных! Нутром чуяла – нет в этой хате добра. – Всё я наперёд знаю, не раз себе гадала…

– Так уж и знаешь? – женщина глянула на Чарану насмешливо, а потом на Тайку покосилась, что от золота и серебра на столике, хозяйской шалью прикрытого, взгляд отвести не могла. – Ты по-простому карты толкуешь, по-житейскому, а волшебные дела людские промеж пальцев текут, что вода в решете.

– Нету в судьбе моей дел волшебных, – прошептала Чарана.

– Так может, и желаний волшебных нет? – повела бровью хозяйка. – Да и судьбу любую в один миг переменить можно: всего-то делов на копейку.

– Погоди, – продолжает, – чашу волшебную принесу – самое гадание верное…

И скрылась в сенях.

Только хозяйка в сени вышла, вскочила Тайка, да и к столику: шаль рывком сдёрнула и первое, под руку попавшееся схватила да за пазуху спрятала. И Чаране что-то светящееся кинула. Поймала та на лету, глядь – яйцо это, иссиня-чёрное, а с тупого основания лепестки золотом обозначены: будто яйцо из цветка, на кувшинку похожего, выходит, и точки по нему – золотыми вкраплениями. Что за узор диковинный? Отродясь такого не видывала…

– Бежим, Чаранка! – подскочила к ней Тайка, блестя глазами от возбуждения, – бежим! Нам этого золота до века хватит!

– Тайка… – только у Чараны и вырвалось.

– Неужто так побрякушки мои понравились?

Застыли цыганочки, обернуться не решаются. А хозяйка, будто так и надо, обошла их, и чашу с водой прозрачной, студёною, перед ними поставила.

Диковинная чаша: медная, глубокая, а с краю на ней птица бронзовая сидит и крыльями посудину как бы обнимает. А в глазах у неё по камешку алому. Светятся – как живые…