– А то, – довольно ответил гном. – Волшебство волшебством, но и техническую смекалку никто пока не отменял. Голова гному дана не только бороду носить!

– С ума сойти, – поразился Тимка, во все глаза уставясь на бегущий перед повозкой желтый кружок света. – Да ведь это натуральная лампочка светит! Электрическая. Надо же, гномы электричество изобрели, – мальчик от восторга пихнул Хозяйственного в бок локтем.

– Не может быть, – категорично заявил Боня, – тричество в лампочку невозможно засунуть. Это же боевая магия! Трический меч – да, согласен. У самого такой есть. А вот трическая лампочка – нет, не верю. Не может такого быть, потому что такого никогда не бывает!

– А помнишь, у меня в фонарике… – хитрым голосом начал было Тимка, но Боня тут же прервал его:

– Не помню! Это было давно и неправда. К тому же фонарик ты все равно потерял и ничего мне доказать не сможешь. Тем более что никакого тричества в нем отродясь не было, а был в том фонарике обычный колдовской светляк. Только очень маленький. С тараканчика размером.

– Ага, – хихикнул мальчик, – самосветный таракан на батарейке. Эй, механик, у тебя тоже батареечный светлячок в фаре сидит?

– Зачем же – светлячок? – рассудительно ответил гном. – От светляков мало проку, слабые они. У меня там свежий глаз червя-камнееда светит. Как не нужен будет, снова заслонку на место поставлю, он и выключится.

– Вот! – назидательно поднял палец Хозяйственный. – Все просто и понятно. А то заладил – трическая лампочка, да трическая лампочка! Сказано тебе – не бывает таких. Видишь, даже у гномов нету.

– Отсталые вы, – с сожалением махнул рукой Тимка, – неграмотные. Темные. Не буду я вас просвещать, без толку это.

– А что тогда будешь? – с интересом покосился на мальчика Боня.

– Педали крутить буду, – огрызнулся Тимка, – что же мне еще остается, раз вы такие чучундры?

– И то дело, – насмешливо согласился Хозяйственный, – очень полезное занятие. Мускулы развивает и заодно всякие глупые мысли из головы выветривает. Про трические лампочки, например, – и от души захохотал.

Тоннель неоднократно разветвлялся. На каждой такой развилке гном останавливал повозку, внимательно оглядывался по сторонам и принимался сосредоточенно что-то вычислять на пальцах, изредка бормоча себе под нос непонятные фразы.

– Ты чего это там колдуешь? – не выдержал в конце концов Тимка. – Специальные гномьи заклинания творишь, что ли? Порчу на всех подземных врагов наводишь, да?

– Нет, – недовольно мотнул головой механик, – это моя особая путеводная считалка. Я ее все время повторяю, чтобы нам с дороги не сбиться.

– Лучше бы вы указательные знаки где надо развесили, – убежденно сказал Тимка, – оно куда как вернее было бы, чем всякие путеводные бормоталки сочинять. Поглядел, и все сразу понятно.

– Да ты что! – вскинулся механик и от возмущения даже перестал вычислять на пальцах. – Это чтобы каждый распоследний гном мог по заповедному ходу туда-сюда безбоязненно шастать? Без моего на то ведома? Ну нет, – и снова вернулся к подсчетам.

– Тихо ты, – зашипел на мальчика Хозяйственный, – не мешай нашему гению. А то он, того и гляди, неправильно указательный палец к мизинцу приплюсует и приедем мы тогда не к драконьей горе, а к хозяину светящегося глаза. Прямо в пасть!

– Все, молчу, – Тимка подмигнул Боне, прижал к губам кулак и тихонько продудел в него, как в трубу:

– Поэт, – c уважением сказал Хозяйственный, – стихоплет. Чудо-ребенок! – и потрепал Тимку по голове.

– Нам налево, – решил наконец механик и Тимка с Боней надавили на педали.

Вообще-то ехать по заповедному ходу оказалось довольно интересно. В некоторых местах стены тоннеля ни с того ни с сего вдруг становились совершенно прозрачными, и тогда сквозь эти подземные оконца просматривались самые необычные вещи. Однажды, например, открылся вид на крутой скальный обрыв: обрыв был где-то внизу, видимый словно с высоты птичьего полета, а под ним, под обрывом, в далекой глубине багрово сияла вязкая огненная река. Лавовый поток, такой же, какой вытекает из вулкана во время сильного извержения.

– Бездонный огненный обрыв, – пояснил механик, поглубже надвигая на глаза шляпу. – Очень опасное место. Мы стараемся бывать на нем пореже, только лишь по крайней необходимости. По работе.

– Да уж, – с умным видом изрек Тимка, – в такую речку если упадешь, то мало не покажется. Враз утонешь!

Гном странно посмотрел на мальчика и неудержимо захихикал.

– Я что-то не то сказал? – забеспокоился мальчик.

– Все нормально, – успокоил его Боня, – если ты огнеупорный, то конечно, можешь и утонуть. А если нет, тогда не утонешь. Не успеешь. – Хозяйственный пригляделся. – Хотя… Вон, похоже, что-то живое в речке все-таки шевелится. Огнеупорный гном, что ли, в нее с обрыва свалился?

Тимка с интересом глянул в окошко: в багровой глубине обрыва, в медленной огненной реке плескалось что-то длинное и блестящее, издалека больше похожее на гибкую подводную лодку, чем на живое существо. Подводная лодка то свивалась в кольцо, то брызгалась во все стороны лавой: в общем, это была очень жизнерадостная подводная лодка. Веселая такая, бойкая.

– Какой же это гном, – механик тоже уставился на багровую речку. – Это обычный червь-камнеед в лаве греется. Они, черви, частенько в огненную реку заползают. А зачем, для чего, не знаю. Может, расплавленную руду пьют, а может быть, просто для удовольствия. Купаются, вот как.

– Косточки парят, – авторитетно сказал Тимка, перекладывая дракончика с одного плеча на другое, – от радикулита лечатся. Холодно, небось, им по подземельям ползать, вот и лезут они в огонь, для разнообразия.

– Слушай, какие у червей могут быть внутри косточки? – запротестовал Хозяйственный. – Головой сначала думай, а потом уж говори. Косточки, понимаешь! Скелетики.

– Не могу я головой думать, – серьезно заявил Тимка, – мне дракон все время в ухи дышит и все мысли наружу выдувает. Вот он проснется, тогда я и начну соображать. Не раньше!

– Не в ухи, а в уши, – по-учительски поправил его Боня. – Грамотей.

– А, какая разница, – легкомысленно отмахнулся Тимка, – главное, что дышит. – На том спор об устройстве камнеедных червей и закончился.

В другом окне, двумя перекрестками позже, Тимка увидел такое, что сразу же потребовал остановиться и потом долго смотрел в окошко, не в силах понять, что же там происходит.

Длинная пещера, залитая изумительно густым синим светом, громадным коридором тянулась куда-то вдаль; ледяные стены и потолок пещеры искрились миллиардами холодных искр, синих и голубых. Пол пещеры был покрыт толстым слоем плотного снега; там и сям, по колено в снегу, стояли гномы в самых живописных позах – кто воздев руки к далекому потолку, кто грозя кулаком кому-то невидимому. А некоторые гномы застыли, как в столбняке, руки по швам, и свирепо глядели прямо перед собой в синюю пустоту: на всех фигурках блестела пушистая изморозь, словно мерзлые гномы от бесконечной своей неподвижности поросли снежным мхом.

А далеко-далеко, в конце пещеры, на самой границе видимости, высилось что-то очень большое, черное, мохнатое и многорукое. Непонятное, опасное. Страшное.

– Это у вас чего такое? – шепотом спросил Тимка гнома, с трудом оторвавшись от поразительного зрелища. – Вечный праздник зимы? Музей ледяных фигур?

– Нет, – тоже шепотом ответил механик, – гораздо хуже. Гораздо! Морозильник это, мертвый и чародейный. А в том морозильнике – замороженный ужас подземелья, чудовище по имени Чагарух, поедатель гномов и сотрясатель земли… Все, поехали отсюда! Плохое здесь место, не стоит тут долго стоять, – механик торопливо отвернулся от окна и взялся за руль.

– Нет, ты погоди, – остановил его Хозяйственный, внимательно разглядывая еле видимого в сумерках сотрясателя. – Заинтриговал нас, видите ли, до полной невозможности, а теперь требует отсюда по-быстрому убираться! Не торопись, самоходный ты наш, а лучше объясни-ка толком, чего здесь случилось. Кто он такой, ваш лохматый Чогобук, и почему здесь столько свежемороженых гномов? Они что, тоже Чукопуки? Только маленькие.