Поначалу спарринг-партнеров для китайца выбирали из вновь прибывавших арестантов. Отобранного «счастливчика» вели, минуя тюремный двор, в административный дворик, куда приводили и китайца. «Счастливчику» обещали послабление режима, если он убьет китайца, а некоторым легковерам так вообще сулили свободу. Крысе ничего не обещали и не сулили. Мудрый китаец калечил «счастливчиков» не сразу, устраивал шоу, но побеждал всегда, и вскоре на спарринг-партнеров Крысы перестали делать ставки даже самые глупые зрители. И тогда устроители боев стали рекрутировать соперников для искусного китайца из числа крутых отморозков в портовых притонах, которым не только сулили деньги, но и выдавали аванс. Заработал вполне серьезный тотализатор. Китаец сменил тактику – отборных бойцов убивал максимально быстро, в считаные секунды. Поглазеть на побоище, сделать ставки – на количество секунд, которое продержится соперник узкоглазого, – приплывали на остров представители местного бизнеса и политической элиты. А умный китаец выторговывал доппаек для себя и дополнительную хавку для зэков-авторитетов в качестве гонорара за выигранные бои.

– Я существую здесь настолько нормально, насколько это возможно здесь, – сказал Крыса и добавил: – Пока. – Китаец прикрыл глаза и помолчал. И еще добавил: – Пока у них еще остается надежда, что однажды найдется тот, кто меня одолеет, – он открыл щелочки глаз, внимательно поглядел на Павла. – Понимаешь?

Русский кивнул в ответ. Их общение, как и в первый раз, происходило в тени, которой чурались чернокожие заключенные. Только на сей раз циновка русского была тоже сложена вчетверо, так, чтобы на ней было удобно сидеть.

– Скоро у них не останется надежды, – констатировал китаец, пристально глядя в лицо Павлу, – но я подарю им новую. Я буду тренировать тебя, русский. Я скажу об этом, и тебя станут лучше кормить. Пока ты ешь мой хлеб, пьешь мою воду, но затраты окупятся. Ты заменишь меня на ринге, русский. Хорошо я придумал?

– Не знаю... – смутился Павел. – Я надеюсь, что меня со дня на день заберут отсюда наши, я...

– И твоя надежда умрет вскоре, – перебил китаец. – У тебя нет выбора, русский. Если я перестану быть твоим покровителем, черные убьют тебя, белый. Не бойся, русский. Тебе будет просто учиться. Вокруг много черных, на которых можно отрабатывать технику. Тебе будет позволено ломать второсортных черных без всякой к ним жалости. Первосортным это даже нравится. Тем более, это позабавит охрану.

– Нет! – Павла передернуло, едва он представил этот учебный процесс. – Нет, если бы я и согласился, если б у меня не было выхода, я бы все равно не смог. Это ведь садизм какой-то, фашизм. Я бы не смог ради...

– Ты бы не смог, – вновь перебил китаец. – Согласен, ты, нынешний, не сможешь ломать беззащитным кости, рвать им мышцы и пережимать вены. Для того чтобы выучиться, тебе придется убить себя нынешнего. Как принято говорить у вас, у белых: нужно продать душу. Тебе есть ради чего продавать душу? Подумай. Это должна быть ЦЕЛЬ. Просто выжить – это не ЦЕЛЬ. Найди другую ЦЕЛЬ, ради которой стоит выжить. Которая стоит души. Думай.

Китаец поднялся с циновки и ушел. Оставил русского одного. Оставил думать. Одинокий белый отщепенец, и правда, пытался придумать цель, достойную того, чтобы сделаться циничным учеником-костоломом. Однако безуспешно пытался. Вечером этого же дня охранники со второго яруса-галереи приказали «козлам» загнать всех, кроме белого, в камеры. А белому было приказано на ужасном, еле понятном английском, подойти к той памятной решетке, что отделяла тюремный двор-загон от остального мира.

Вечером в форт-тюрьму прибыл сотрудник Советского консульства.

Администрация устроила встречу сотрудника и узника в тесной комнатушке с окном без стекла. За проемом окна огненно-красное солнце окуналось в безбрежные зеленые воды. Из окна дуло свежестью. Продувало комнатушку, где на каменном полу стояли стол, два стула и два охранника. Стулья разделяла фанерная столешница. Один охранник встал у окна, другой остался возле двери. Оба держали уродливые карабины наперевес. За столом сидел коротко стриженный, спортивной конституции солидный мужчина, одетый в белоснежную рубашку, при галстуке, в угольно-черных брюках и штиблетах. На столе лежал строгий черный кейс. Мужчина сидел спиной к окну, Павел присел напротив. Лицо сотрудника консульства походило на маску, глаза напоминали льдинки, и голос у него оказался под стать – голос робота, лишенного всяких эмоций.

– Меня зовут Сергеем Сергеевичем, – представился робот-соотечественник, открывая кейс. – Ознакомьтесь, Лыков. – На стол перед Павлом легли бумажные листки, испачканные линиями рукописных текстов. – Ознакомьтесь с показаниями ваших сослуживцев. Читайте.

Павел придвинул поближе первый попавшийся под руку листок. Естественно, читать не хотелось. Хотелось душевного разговора с русским человеком, однако роботоподобный земляк к таковому разговору не располагал.

Павел опустил голову и узнал почерк Ситникова. Именно этим почерком было написано множество записок, которые школьник Леха перебрасывал через ряды парт другу Пашке.

Павел пробежал глазами по строчкам и в недоумении разинул рот. Павла передернуло, он щелкнул челюстью, стиснул кулаки, выпрямил спину и, гордо расправив плечи, заявил человеку напротив:

– Это подлог!

Павел отодвинул кулаком листок со знакомым почерком. Заметил, как нехорошо смотрит на его кулаки охранник у окна, и заставил себя разжать пальцы.

– Спокойнее, Лыков, – Сергей Сергеич остался невозмутим. – Перед вами ксерокопии показаний, собственноручно написанных вашими сослуживцами. Согласно показаниям, вы затеяли драку в злачном заведении, куда уговорили зайти компанию сослуживцев. В показаниях старшего помощника капитана, Самсонова Анатолия Михайловича, записано: «Вынудил зайти». Вы затеяли драку и с особой жестокостью убили племянника мэра этого города. Между прочим, города – побратима Новороссийска. Хорошо еще, что не сына мэра. Обычно племянник и сынок вместе таскаются по кабакам... – вдруг, совершенно внезапно, сухая речь земляка размякла. Да и сам Сергей Сергеич вдруг весь размяк. Плечи опустил, уперся в столешницу локтями, узел галстука ослабил. И лицо перестало быть маской, морщинки на лице обозначились. И лед в зрачках растаял. – Ты крепко влип, парень. Дружки твои сдали тебя за милую душу со всеми потрохами. Михалыч, ваш старпом, тебя, парень, вообще закопал. Вообще тебя похоронил. Ты почитай, почитай, что он пишет. Не хочешь? Ну, так я тебе перескажу. Он пишет, что давненько подозревал матроса Лыкова в употреблении наркотиков.

– Что?!.

– То, дорогой, то самое. Навет называется, навет чистой воды. Он пишет, что ты сдернул с судна, и вся компания побежала тебя, дорогой, догонять. Только в центре города тебя, дорогой ты мой, догнали. Чтоб тебя, наркомана-истерика, успокоить, согласились, он пишет, зайти в кабак, где...

– Глупость! Как бы я смог сбежать с корабля?! Тем более, добежать до центра! Все было совсем по-другому!

– Как? Как все было, парень? Колись, дорогой. Я-то как раз тебе друг. Я – твой последний друг, парень. Я-то как раз мечтаю эту суку, Михалыча вашего, прищучить. И корысти ради, чтоб в моем личном «Деле» запись соответствующая появилась о раскрытии преступника, и вообще, за державу обидно. Я-то догадываюсь, как все у вас было, что и почему вышло, но мне нужны твои письменные показания. В том числе и для того, чтоб тебе, парень, помочь. Напишешь все откровенно, и я тебя отсюда вытащу, обещаю. Через два, максимум, три дня улетишь на Родину.

– Улечу? Почему – улечу?

– Потому что «Академик Келдыш» отчалил согласно графику вместе со всей компанией тебя продавших.

– Отчалил... – Павел смял щеку пятерней, взъерошил волосы, вздохнул надрывно. Его душила обида. – Отчалил... Сергей Сергеевич, вы из КГБ?

– Ха!.. – усмехнулся земляк. – Официально я занимаюсь в этой долбаной Африке юридическим крючкотворством. – Сергей Сергеич мотнул головой, указав подбородком на охранника за спиной Павла. – Гориллы по-русски ни бум-бум, и все же не стоит лишнего языком трепать, согласен?