— Опять письмо? Почему он не пользуется рацией? За такие задержки Шилл нас не похвалит. Да к тому же письма могут быть написаны кем угодно. Вы что же, думаете, что у советской контрразведки нет людей, которые могут подделывать почерк?

— Это верно, шеф, — терпеливо согласился Беттер. — Но зато письма гарантируют безопасность. У советской контрразведки есть и хорошие пеленгаторы. Ведь в России то он, а не мы.

Лестер поспешил переменить разговор.

— Ну-ка, давайте сюда письмо. Что Вольдемар ответил на контрольные вопросы?

— У него все в порядке. Ответил правильно.

Лестер снова сунул в рот трубку.

— Кстати, Беттер, не хотите ли отправиться в Россию?

Немец побледнел.

— Я?

— Да, вы. Не тряситесь, Беттер. Не навсегда. На какие-нибудь десять минут.

— Я вас… не совсем понимаю.

— Шилл ждет от нас плана. Где этот план? Не можем же мы водить его за нос до бесконечности. Что, если наши парни Вольдемар и Сергей выберут удобное место для посадки самолета? Понимаете? — Американец пристально поглядел на Беттера, щелкнул пальцами. — Место для посадки. Сесть, взять небольшую посылку и… Понятно? — Лестер засмеялся, встал и дружески похлопал Беттера по спине. — Ничего, старина, мы это еще обсудим. По моему, план неплох.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В наступление

Алексей пристрастился к чтению. В удобную, чистую, солнечную комнату, где его поселили, переведя из камеры, ему приносили книги, газеты, журналы. С особенной жадностью он набрасывался на газеты. Алексей прочитывал их от первой строчки до последней, все — и центральные, и местные районные многотиражки. Его интересовало решительно все: и скупые короткие строчки сообщений из-за рубежа, и обширные, иногда с продолжением в следующем номере очерки о знатных людях — строителях, колхозниках, зимовщиках в Антарктике, и фотоклише. Но с необычайным вниманием он читал те статьи и заметки, под которыми чуть пониже фамилии автора мелким шрифтом было набрано: “Смоленская область”.

Великая страна кипела и бурлила. И вместе со всей страной выполняла величавые задачи, строила, собирала урожаи, создавала новые колхозы его родная Смоленщина.

За ровными строчками газетных колонок, словно за туманной дымкой, подернувшей ясную чистую даль, виделся ему крутой откос, бревенчатые домики над рекой, серебристые ивы, склонившиеся к тихой воде, и родное, в морщинках, лицо матери. О, как дорого было ему это лицо, эти глаза, смотревшие на него вопросительно и печально.

“Мама, мама! Когда же я увижу тебя теперь?!”

С каждым днем все больше и больше убеждался Алексей в том, что Беттер и инструкторы в “школе” обманывали его.

Он чувствовал, что ненавидит их, и с нетерпением ждал тех минут, когда вместе с майором составлял текст очередного послания шефам. В одном из писем он сообщил о том, что перевез рацию в дом к Эльвире, указал ее адрес, пообещал в ближайший сеанс выйти в эфир. Упомянул и о том, что выполнил кое какие задания: сфотографировал несколько важных объектов, достал подлинный советский паспорт.

— Зовут! Зовут!.. — Алексей резко повернул голову и обрадованно посмотрел на Васильева, поправив наушники.

— Хорошо, Алексей, записывайте быстрее. — Майор поощрительно похлопал его по плечу.

Алексей склонился над листком бумаги, остро отточенный карандаш замелькал в его руке. Писклявые сигналы морзянки частой дробью сыпались в уши, тонкой цепочкой цифр, точек, тире…

Внезапно писк умолк. Алексей снял наушники и взглянул на майора.

— Они требуют, чтобы я ответил немедленно, не отходя от аппарата. Что делать?

— Хотят поймать врасплох, — ответил Васильев. — А что спрашивают?

— “Срочно. Где вы сейчас находитесь? Сколько лет Сергею?” — прочитал Алексей текст радиограммы.

— Опять контрольные вопросы.

— Я долго молчал, не писал, — ответил Алексей. — Сомневаются, проверяют.

Майор задумался всего на несколько секунд. Он знал, что сейчас там, далеко, за рубежами его родины, у приемника рации люди тоже считают секунды.

— Ну, Алексей, — произнес он наконец. — Вот и настало время переходить в наступление. Передавайте: “Я нахожусь по адресу, указанному в предыдущем письме. Сергей — мой ровесник”. Передавайте быстрее. Пусть они догадаются, что вы торопитесь, боитесь, как бы вас не запеленговали.

Владимир застучал ключом, и радиограмма понеслась в эфир.

— Приняли, — с облегчением сказал Алексей, выключая рацию.

— Погодите, Алексей, — сказал Васильев. — Придет время, и мы им подсунем такую телеграмму, что они сразу перестанут задавать контрольные вопросы.

…Дежурный радист перехватил радиограмму, посланную Сергею.

— Все время зовут, — сказал Телегин Васильеву, вызвав его к себе. — Передают приказы. Запрашивают, где он находится, снова хотят выяснить, что ему известно о Владимире.

— Сомневаются все-таки.

— А я и не надеялся, товарищ майор, что они сразу нам поверят. Впрочем, вот текст радиограммы. В конце они все-таки советуют ему быть в дальнейшем более аккуратным.

— Значит, верят.

— Верят то верят, — произнес полковник. — Но и нам, нам с вами следует быть осмотрительными. Не переборщить бы.

— Мы с Алексеем действуем так, чтобы там поверили еще больше. В эфир он пока выходить не будет. Достаточно той торопливой радиограммы, которая была послана вчера. А то, что молчит Сергей… Думаю, что это их не смутит. Они знают — он не любит пользоваться передатчиком. Делает это только в особых случаях.

— Пошлите-ка еще одно письмо от Владимира. Сообщите, что он встретился с Сергеем. Пусть Алексей напишет, что его сообщник упал с велосипеда и повредил себе руку.

Радиограммы и письма Алексея делали свое дело. Они медленно, но верно укрепляли у шефов веру в то, что их агент свободен. А когда удалось наконец убедиться, что шефы в этом уверены, была отправлена радиограмма с просьбой прислать денег.

Переслать деньги агенту из-за границы — штука сложная. Это была проверка. Если деньги будут высланы, значит, шефы окончательно убеждены, что Владимир свободен в своих действиях.

— Этот кретин требует денег. Что он с ними делает там, в России? Уж не думает ли он, что мы их здесь печатаем? — гремел Шилл, потрясая текстом расшифрованного послания, которое принес ему Лестер.

Стоя перед полковником навытяжку, Лестер ждал, когда утихнет эта буря.

— Вот, полюбуйтесь-ка! — И полковник прочитал вслух текст радиограммы, уже известный Лестеру. — “Отсутствие денег ставит меня в затруднительное положение. Ценности реализовать опасаюсь. Задолжал хозяйке за квартиру…” Нет, это черт знает что такое! Может быть, он думает, что послать деньги в Советскую Россию — это то же, что переслать их из Афин в Гамбург? Снова просить разрешения на полет?..

— У нас есть другие способы, — осторожно сказал Лестер. — Для передачи ему денег не надо посылать в Россию ни самолет, ни людей. Деньги он получит по почте.

— Вот как?

Раздраженно сопя, Шилл барабанил по столу толстыми пальцами. Наконец вскочив, он тяжело стал расхаживать по кабинету. Лестер не сводил с него глаз, поворачивая голову то вправо, то влево, словно следил за качанием маятника.

Неожиданно полковник остановился:

— А что, если деньги все-таки попадут в руки советских контрразведчиков?

— Не думаю, сэр.

Шилл снова заходил по комнате:

— Что вы предлагаете, Лестер?

— Послать деньги, — немедленно ответил американец. — Это необходимо в интересах дела.

— Значит, вы убеждены, что деньги попадут по назначению?

— Несомненно. Вольдемар зарекомендовал себя положительно. Он хорошо там обосновался и уже выполнил некоторые наши поручения. На все контрольные вопросы он ответил по инструкции…

— Хорошо. — Полковник вернулся к столу и опустился в кресло. — Хорошо. Пошлите ему деньги. Но пусть будет экономен. Вы объясните ему, что мы всегда испытываем трудности в пересылке денег. Чтобы он не думал, будто американская разведка отказывается платить. Одним словом, сами сообразите, что можно придумать.