— Почему незадачливых?

— Искал золото — не нашел, попробовал скупать у чукчей пушнину — не вышло: разорил его Олаф Свенсон — был такой некоронованный король чукотского пушного рынка. А в двадцатых годах охотился Томб как-то весной на гусей да переложил пороху в гильзы. Ствол разорвался, и ему выжгло глаза, повредило пальцы. Хорошо, семьей к тому времени обзавелся, а то совсем бы беда была.

— Семью из Америки завез?

— Ну что вы — из Америки! Выберет такой искатель здесь чукчанку или эскимоску, чтобы обязательно красивая, наплодит детей, заработает деньжат и через пролив — пускать заработанный капитал “в дело”, как они говорят.

— С семьей?

— Вы, Петр Петрович, хоть и старше меня на целый десяток, а наивны. Разве деловой американский мир потерпит, чтобы женой начинающего дельца была, туземка? Да и самих “дельцов” больше устраивали Кэтти или Мэри.

— Ну, а с Томбом-то что?

— А Томб к тому времени тоже имел ребенка, жену и жениных родственников. Он решил не возвращаться в Соединенные Штаты. Кто там станет кормить слепого? А что у чукчей нет такой привычки — бросить человека в беде, — об этом Томб знал достаточно хорошо.

— И до сих пор он здесь живет? — с явным любопытством спросил Столяров.

— Сейчас у него остановимся. Квартирка просторная: один полог, то бишь комнатку, он обычно сдает проезжим. Сын его Гарри работает в колхозной охотничьей бригаде. И отлично работает. Чукчи его зовут по-своему — Гырголь. Оба по-русски хорошо говорят. И подданство советское. Старик еще в двадцать девятом году выхлопотал… Ну, синьор, слезайте с поезда, приехали. Помогите распрячь собак: надо их покормить.

Из домика, у которого остановилась нарта, вышел грузный широкоплечий старик, прислушался к собачьей возне и улыбнулся краем губ.

— Калигранские школьные собаки, — определил он. — Это Борис Николаевич? Возвращаетесь уже?

— Он самый, — отозвался Борис, ловко бросая куски мяса собакам. — Готовьте угощение, папаша Томб. Рекомендую зоотехника Столярова.

Столяров внимательно разглядывал Томба. Старик был без шапки. Спутанные изжелта-белые волосы свисали на перекошенное ожогом лицо. Глаза были плотно закрыты обезображенными веками.

— Здравствуйте, — произнес слепой, протягивая руку.

В комнате приехавшие, раздевшись до пояса, долго мылись над эмалированным тазом.

— Скажите, зоотехник, в какой это кузнице вас ковали? — спросил Борис, поглядывая на внушительную мускулатуру Столярова.

Столяров усмехнулся и пошлепал полотенцем по своей широкой спине:

— Спорт. Уважаю атлетику всех видов.

— Нарту вместе с собаками сможете тянуть, когда собаки устанут.

В комнату вошел коренастый мужчина. Он принес чайник, достал из шкафчика чашки, блюдца и сахарницу.

— Пейте чай, — предложил он. — Мясо поспеет через час.

— Спасибо, Гырголь, садись с нами. Знакомься с новым районным зоотехником… Как охота?

— Нерпы пока мало: очень плотный лед.

— Из экспедиции люди не проезжали?

— Из Аанкатской бухты? Были чукчи, говорят, обогнали Акопова: сейчас подъехать должен. Говорили, в порт торопится.

— Станешь торопиться, — усмехнулся Борис. — Во-первых, целый год семью не видал, во-вторых, материалов, небось, груду накопил, быстрее обработать надо.

— А что за экспедиция? — с интересом спросил Столяров.

— Геологическая. Вартан Акопов — ее начальник. Дружок моего детства. Пять чукотских хребтов обшарил, обмерил, обнюхал и обжил. “Голову, — говорит, — положу под топор, если Чукотка не станет самой высокоиндустриальной окраиной”. Про него друзья говорят: “Сгущенного характера человек”. Мы с ним мальчишками в Краснодаре… Погодите!.. — Борис наклонил ухо к замерзшему окну. — Гырголь, слышишь, собаки лают? Он!

Борис соскочил с табуретки и, не одеваясь, выскочил на Улицу.

С улицы доносились крики, громкий собачий лай. В сенях что-то загремело, и в комнату следом за Борисом, который весь уже был обсыпан снегом, ввалился объемистый саквояж, а за саквояжем — два человека. Первый из них на ходу стаскивал через голову меховую рубашку.

— Те же и Вартан Акопов, тигр чукотских недр, — весело пояснил Борис.

— Борька! Ты?

Друзья обнялись. Потом Борис обнялся и со вторым, который успел уже сбить наледь с сапог и улыбался так, что глаза его превратились в щелки.

— Калигранский культпросветработник Ренвиль, — отрекомендовал его Борис. — Говори скорей, как дела в школе?

— На месте школа, Борис Николаевич. Вас ждет. Топливо подвезли.

— Подвезли? Дивно. Разоблачайся. Ну, Столяров, значит, нам сегодня развлечение. Ренвиль кинокартину привез, завтра вместе с ним в Калигран поедем… А с тебя, Вартан, магарыч: домой отправляешься!

Акопов ухватил обеими руками свою густую черную бороду и потянул горбатым носом.

— Слышу запах, — сообщил он.

В дверях появилась фигура слепого хозяина. Он нес большую кастрюлю.

— Ваше любимое блюдо, Борис Николаевич. — Губы у Томба растянулись в улыбке.

— Неужели нерпочка?

— Молодая, — сказал хозяин, осторожно ставя кастрюлю на стол.

Борис и Ренвиль как по команде вынули ножи.

— Прошу немного подождать, иначе встреча будет сухая. — Акопов запустил руку в саквояж и прищурил глаз. — Пожалуйста, угадай… Чем буду угощать?

— Спиртом.

— Спирт пускай белый медведь пьет.

— Коньяком.

— Не умеешь угадывать.

Акопов извлек из саквояжа большую темную бутылку без этикетки, потряс ею в вытянутой руке и щелкнул языком:

— Настоящий выдержанный “Воскеваз”. По-старому — “Кизил-Тамур”. Прислали ереванские родичи. Присаживайся, папаша Томб. Гырголь, что стоишь?

Гырголь отказался от рюмки, сел и вынул из-за пояса нож. Левой рукой он достал из кастрюли большой кусок мяса, захватил краешек зубами, ловко подрезал его снизу ножом у самых губ и проглотил, почти не пережевывая. Столяров с интересом смотрел, как быстро исчезает огромный кусок мяса. Борис расхохотался:

— Что, зоотехник? Поучительное зрелище? Допивайте бокал и следуйте его примеру, а то ничего не останется.

Столяров взял вилку, выбрал из кастрюльки кусочек, попробовал его зубами, отложил в сторону и потянулся к своему рюкзаку. Борис прыснул:

— Предпочитаете консервы, Петр Петрович? Ничего, это скоро пройдет. Через полгода вас от нерпы за уши не оттянешь, на консервы не захотите и смотреть.

Вскоре стало шумно. Акопов наседал на Бориса, требуя ответа:

— Ну, Боря, ты скажи, ты учитель: вот почему все чукчи хорошо рисуют? А? Мне один охотник такую, так-кую карту вычертил… — Акопов восторженно щелкнул пальцами.

— Ну, не все, но… Больше соприкасаются с природой. Зрительная память, — туманно пояснил Борис.

Когда разговор зашел о долгих поездках по чукотским хребтам, Столяров оживился, стал расспрашивать геолога о подробностях путешествия.

— Профессия у вас хорошая, — веско заключил он. — А мне придется учить чукчей правильному выпасу оленей и уходу за ездовыми собаками.

— Очень завидная работа, — с жаром отозвался Акопов. — У нас — с камнем, у вас — с людьми.

Слепой хозяин медленными глотками допил вино и потом как-то сразу обвис за столом, подперев голову рукой.

Ренвиль взглянул на часы и поднялся:

— Пойду. Пора налаживать передвижку. Картина “Пирогов”. Приходите.

— Обязательно придем, дорогой, — откликнулся Акопов. — Не видал еще “Пирогова”. А ты, Борис?

— Да из нас, наверное, один Столяров видел ее. Он только-только с Большой земли.

— Хорошая картина, — подтвердил Столяров. — Посмотрел бы еще раз, да устал с дороги. Хочу отдохнуть.

— Кстати, здесь место только для двоих — Борису и Столярову, — сказал Акопов. — Где мне лучше переночевать, папаша Томб?

— В сельсовете диван. Там тепло.

— Сельсовет? Отлично, — решил Акопов. — Пойдем, Боря. Помоги саквояж нести, и пойдем кино смотреть.

Уже одевшийся Ренвиль взглянул на Гырголя.

— А я в твоей комнатке буду ночевать, можно? — спросил он.