— Сколько? — спросил он.

— Сто семьдесят пять франков. К плащу можем предложить подходящий берет.

Он купил и берет за двадцать франков, потом оглядел полки — нельзя ли еще что-нибудь приобрести.

— Останетесь в плаще, мадмуазель?

Само собой. И она дала свой адрес, чтобы ей отослали старое пальто. На улице стрелочника и его дочь охватило еще более праздничное настроение. Прохожие замечали это по их возбужденным, улыбающимся лицам. Малуэн решил про себя, что может полностью израсходовать взятые в коробке пятьсот франков.

— Туфли у тебя еще хорошие?

— Не промокают, но к голубому плащу не подходят.

Купили и туфли. Было радостно подойти к кассе и спросить с самым равнодушным видом, словно сумма не имела для них никакого значения:

— Сколько с нас?

Г-жа Малуэн пробегала бы по городу полмесяца, прежде чем выбрала такую пару обуви! Жандарма наверняка уже сменили. Может быть, вообще сняли пост — нельзя же веки вечные охранять берег только потому, что кто-то сбежал.

— Довольна?

— Еще бы! Но что скажет мать?

Глаза его совсем сузились, он молча подвел дочь к магазину перчаток:

— Входи.

Анриетта уже с беспокойством поглядывала на возбужденное лицо отца.

— Вам на меху или на шерстяной подкладке?

— Какие получше.

Самое удивительное, что ему хотелось плакать от радости и волнения. Он словно жил теперь в каком-то ином мире. Не будь он богат, сидел бы сейчас дома, что-нибудь мастерил, как всегда после полудня, или играл в домино в кабачке.

— Купи пару и для матери. Она будет довольна.

— Я размера не знаю.

— Если они не подойдут, мы обменяем, мадемуазель, — поспешно вмешалась продавщица.

Все вокруг были любезны. В соседнем магазине, где они покупали чулки, к Анриетте обратились: «сударыня», и Малуэн отвернулся, чтобы спрятать улыбку.

Все это прекрасно, но на что надеется человек, укрывшийся в сарае? У него ни гроша. Полиции известны его приметы.

Неожиданно Малуэна перестали интересовать покупки дочери. Убийца забрался в его сарай. Не собирается ли он под покровом ночи проникнуть к Малуэнам? Дом он знает. Не может же он догадаться, что чемодан остался в будке стрелочника. Знает он и то, что Малуэн по ночам на работе.

В газетах полно историй подобного рода: рецидивист, разыскиваемый правосудием, понимая, что ему терять больше нечего, проникает в стоящий на отшибе дом или ферму, убивает женщин и стариков топором или ломом, забирает деньги, опустошает кладовку, а вино пьет прямо из бутылки, отбив горлышко.

— Сколько? — спросил Малуэн кассиршу упавшим голосом.

Анриетта заметила, что отец переменился в лице, и тихонько сказала:

— Считаешь, что это слишком дорого?

— Да нет же!

— Рассердился?

— Говорю тебе — нет!

Малуэн не любил Эрнеста, потому что все находили в нем сходство с дядей, а мать всегда защищала сына от поучений отца. Но все же он купил ему новый ранец и акварельные краски. Анриетта несла покупки, дождь поредел, но капли стучали по бумажным пакетам с вещами.

Что бы еще купить? Теперь, когда он разменял и тысячефранковый билет, не было расчета останавливаться. Но мысль купить что-нибудь для себя даже не приходила ему в голову.

— Ты должен купить себе новую фуражку, отец.

Ах да, фуражку железнодорожника. А почему не всю форму?

— Зайдем сюда на минутку.

Это было бистро, и у бара он проглотил аперитив в надежде вернуть себе хорошее настроение. Ведь он даже не имеет права оставаться ночью дома, чтобы охранять свою семью!

— Чего выпьешь?

— Ничего. Не хочется мне.

— И все-таки налейте ей рюмочку, — сказал Малуэн официанту. Ведь если она не выпьет, это будет вроде как упрек. — Пей, вреда не будет. Где тут есть меховой магазин?

— Напротив почты.

Малуэн пьянел, от навязчивых мыслей становился упрямей. У меховщика он вел себя не слишком любезно.

— Сколько стоит лиса?

— Настоящая? От пятисот франков и выше.

— Покажите.

Дочь потянула его за рукав.

— Не надо! Мать рассердится. Искусственная тоже хороша.

— Отстань!

Радостное чувство опьянения у Анриетты стало проходить, но оно вернулось, как только мех обвил ей шею.

Это была рыжая лиса, не подходившая к плащу.

— В ней и пойдете?

Еще бы, конечно, в ней! Они снова вышли на улицу со своими пакетами.

— Не пора ли возвращаться? — забеспокоилась Анриетта.

Она перешла на другую сторону, чтобы пройти мимо мясной, но жалюзи были опущены, лавка пуста. На углу какая-то женщина расспрашивала прохожего. Малуэн обратил на нее внимание, потому что говорила она по-английски. На ней был черный костюм, легкий не по сезону. У женщины были не правильные черты лица, рыжие волосы выбивались из-под шляпки, тонкую шею украшала золотая цепочка с медальоном.

— Купи-ка газеты, — сказал Малуэн дочери.

Он старался не глядеть на застекленную будку. Обходя кафе «Швейцария», чтобы выйти на набережную, они вновь столкнулись с Камелией, стоявшей в укромном местечке с английским инспектором.

Малуэн ускорил шаг. Его не в чем упрекнуть! Он не сделал ничего дурного. Нахмурив брови, он обдумывал, как покончить с сараем. А потом пусть пройдет несколько недель или месяцев, и тогда можно будет попроситься на пенсию.

Он переедет куда-нибудь, только обязательно в пределах Нормандии, например к югу от Сены, скажем в район Кана. Купит парусную лодку и будет удить рыбку в свое удовольствие.

— Я все думаю, что скажет мать.

По мере приближения к дому беспокойство Анриетты возрастало. У Малуэна оставалось ровно столько времени, чтобы успеть переодеться и поужинать перед уходом на работу.

Не попытается ли тот человек ночью выйти из своего убежища? За плоскодонкой лежат инструменты. Доски можно пропилить…

Не знать, где сейчас клоун, было ужасно, но еще ужаснее знать, что англичанин в сарае! Разве клоун остановился перед убийством сообщника? Нет! Убил запросто, так хладнокровно, что и представить себе невозможно, если своими глазами не видел. Может быть, именно поэтому Малуэн не испытал потрясения.

Если клоун не ел со вчерашнего дня, то, наверное, совсем плох: он и раньше-то выглядел вконец измученным.

Однако в темноте сарая он обладает известным преимуществом…

Не лучше ли тихо, не привлекая ничьего внимания, потолковать с ним через стенку и предложить часть банкнот?

— У нас кто-то в гостях, — заметила Анриетта, когда они подходили к дому.

— Почему ты так думаешь?

— Коридор освещен.

Когда чужих не было, свет в прихожей не зажигали.

— Ключи при тебе?

Анриетта отперла дверь. Послышались голоса. Дочь решила оставить одежду и покупки в коридоре, но отец подтолкнул ее к кухне.

Там находился шурин со своей женой.

— А я и не знал, что вы придете, — сказал Малуэн, не глядя им в лицо.

В тот же миг раздался возглас матери:

— Что это, Анриетта? Это тебе отец купил?

Она ощупывала плащ, шляпку, перчатки, посматривая на мужа с возрастающей тревогой.

— А мне ничего не купили? — захныкал Эрнест, развязывая пакет с чулками.

Золовка нашла плащ слишком кричащим. Шурин проронил:

— Я только что толковал сестре, что ты не правильно поступил, сняв Анриетту с надежного места у коммерсантов с деньгами.

На кухне собралось слишком много народу, да и пакеты с покупками усугубляли беспорядок. Говорили все разом. Анриетта показывала туфли. На плите что-то подгорало.

— По нынешним временам трудно найти хорошее место.

Малуэн опустил голову, как разъяренный бык. Все вокруг были возбуждены. Он чувствовал, что среди этой суматохи ему так и не удастся прийти к какому-то определенному решению.

— К черту все! — наконец выругался он и, пав духом, открыл дверь.

Он поднялся в спальню, чтобы переодеться, и до того, как щелкнуть выключателем, утер глаза.