Из русской концепции человека возможно вывести следствие: каждая личность обладает своим индивидуальным законом, который может быть как угодно близким к закону другой индивидуальной личности, но никогда с ней не совпадает, и одновременно быть как угодно далёким от этого закона, но не быть никогда абсолютно отличным. Сцепление этих пределов близости и далёкости создаёт духовность как выход одного ко всем и как потребность всех в одном, данное в границах определённого материального (пространственно-временного) контура. Главная эмпирическая черта духовности выходит из общности духовного существования, ассимилирующую в себе географические и исторические условия наличия и становления этих "выхода" и "потребности"; следовательно, духовная общность обнаруживается в материальной реальности в скоординированном и интегрированном виде. Особенность данной интеграции выходит в том, что её нельзя объяснять влиянием только материальных внешних факторов, как невозможно связывать исключительно лишь с деятельностью духовных стимуляторов. В качестве эмпирического закона наблюдаемости следует, что духовность является результатом взаимного влияния (взаимопроникновения) материальных и духовных динамических величин, и, таким образом, первое опосредование духовности может иметь вид: духовность есть специфика содержания реального в идеальном и особенности вхождения идеального в реальное.
Стало быть, первое опосредование духовности идентично аналогичному рефлексированию человека как духа в его эмпирической самозначимости, но уже следующее отвлечение показывает отличие духа от духовности: духовность есть реализация возможности к единению на базе духа, иначе говоря, способность индивидуальности к коллективизму. Именно по этому признаку следует видеть в духовности свёрнутую потенцию к Всеединству, но отнюдь не предпосылку и не условие Всеединства, ибо в этой тенденции не просматривается нравственный след. Не подлежит оспариванию тезис о том, что человеческий дух есть нравственность, запертая в материю, и потому человек односистемен Богу, а каждая личность христосоподобна и иисусопотенциальна, и цель заключается в выходе на внешний Божий уровень посредством процесса богопостижения. Предпосылки и условия Всеединства содержит в себе конкретная особь, а духовность, как специфическая коллективная среда, несёт в себе условия и предпосылки Богочеловека как деятеля Всеединства.
То обстоятельство, что русские философы просмотрели духовность, как обязательную переходную стадию по пути к Всеединству, объясняет идейную ошибку В.С. Соловьёва об индивидуальном Богочеловеке, что фактически застопорило ноуменальный прогресс в этом направлении. Насколько эта ошибка стала обычной для русской философии, показал Н.А. Бердяев в проблеме пророка и пророчества. Пророком Бердяев называет религиозную личность, являющую собой высшее качество человеческой индивидуальности, и пишет: "Смысл пророчества в том, что оно означает разрыв родовой сращённости и скреплённости откровения и прорыва из мира духовного с социологическими влияниями и социологической зависимостью религиозного субъекта. Пророк есть человек, одержимый духом, а не внушениями социальной среды. Пророк возвышается над коллективными представлениями. Поэтому только он и может призывать к социальной правде. Тут основной конфликт религиозной жизни человечества. Оригинальная религиозная совесть, оригинальная интуиция, оригинальный духовный опыт есть прорыв к первоисточнику, есть стояние перед Богом, перед тайной бытия без социального опосредования" (1965,с.247). Это "стояние перед Богом" и есть поза индивидуальной религиозной личности, которой нет входа к самому Богу, в сферу всеобщего, пока она не приобретёт качества этого всеобщего, пока она не прошла курс богопостижения и не исполнила практикум коллективного взаимопроникновения в зоне духовности. Короче, здесь опущена вся стадия духовностного становления, притом, что у Бердяева наличествует интуитивное ощущение этой "позы". Тут действительно имеется "основной конфликт религиозной жизни человечества" и он разрешается появлением Богочеловека как органического слияния пророка со своей парафией, как соединение творца со своей средой обитания. Пророк входит в нравственное пространство Бога на правах образа и подобия Божия, а индивидуальное ограниченное не может быть подобием всеобщего, также как индивидуальное конечное не составляет образ бесконечного. Итак, пророк - это возможный Богочеловек, но Богочеловек - это невозможный пророк.
Духовностную недостаточность в русском воззрении правильнее классифицировать не как ноуменальный дефект или оплошность мышления, а как временную погрешность, обязанную процессу когнитивного роста. На своём мыслительном поприще русские мыслители добились максимального результата, выявив, что личность, а не человек, есть образ и подобие Божие (Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, Л.М. Карсавин, А.Ф. Лосев). Но этот результат дан в качестве эмпирической фиксации, больше в форме интуитивного вывода, а не когнитивного осмысления. Русское постигающее духотворчество не успело превратить мысль о воплощении в личности образа и подобия Божия (кстати, наиболее ёмкого отличия русской концепции человека от западного учения человека как члена человечества) в познавательную духофему. Аналогично понятие "русская духовность", как самозначимый шедевр духа, практически не имеет места в глубокомысленных думах русских мыслителей, оставаясь больше термином вольного пользования.
Выход духа за свои пределы, объективированный отношениями Я и не-Я, и дающий простор всемогуществу разума, сублимируется в конечном итоге в общение с себе подобными, которое осуществляется при всех условиях данной личности. Человеческий индивид приговорён к общению, и оно суть основной закон экзистенции, который на деле сведён к узкой самостоятельной проблеме "я-ты", в результате чего из курса духовной динамики выпадает фактор духовности, ибо стремление к общению означает именно переход к духовности. Общение индивидов или соединение духов не исчерпывает природы духовности, но оно не отделимо от духовности, неся в себе ту особенность, что в основе духовности полагается не момент общения, а процесс общения, тобто многократная связь в одном режиме. Отношение дух-духовность в первом приближении идентично отношению система-среда обитания с тем же первично-инициативным статусом системы и духа как системы. Духовность, будучи вместилищем духа и его актуальным повседневным полем деятельности, не вправе управлять духом, а только направляет дух и взращивает из него своего будущего управляющего. Создание мистического управителя и организатора, избавившегося от конечности индивидуальности, но несущего в себе собственную индивидуальную специфику, есть основная функция духовности, и входит в неё в качестве целевой задачи, но в то же время духовно зависит от его внутреннего потенциала.
Появление так называемого "властителя дум" есть самая яркая характеристика духовности, наряду с другими формами духовной общности - общественного мнения, этоса, махатма-сознания. Властитель дум или безвластный трибун есть стержневая фигура духовности, которая не только выражает соответствующую, исторически и географически определённую, духовную общность, но и формирует эту общность в развивающуюся концепцию духа, тобто в ту же духовность. Без трибуна нет духовности, а есть стихийное духовное контактирование, или, в лучшем случае, бесформенное и бесплодное сообщение духов между собой. Тогда как трибун, владея способностью растворять свой индивидуальный дух в сознании других индивидов, переходит в разряд пророка высшего качества, поскольку в лице соответствующей духовности обзаводится спаянной парафией, и стоит на пороге Богочеловека. Пророк, питающийся соками духовности и подпитывающий собой её источники, есть потенциальный, возможный Богочеловек, но трибун, эксплуатирующий духовность суть актуальный диктатор. Таким образом, духовность не может существовать без особо выделенных индивидуальных личностей, но в то же время выдающаяся фигура затухает без коллективистских импульсов из духовной общности, - в этом суть духовной пульсации процесса богопостижения.
