Фихте определяет: "Я не в состоянии потому положить никакой границы, если не будет уже дано извне некоторого подлежащего ограничению нечто" и далее: "первоначальная чистая деятельность Я является видоизменённой посредством толчка и как бы им оформленной (gebildet) и поскольку совсем не может быть приписываема Я. Упомянутая же другая свободная деятельность отрывает её в том виде, в каком она есть, от воздействующего не-Я, созерцает и осматривает её и видит, что в ней содержится; но она не в состоянии видеть в этом чистое образование Я, а лишь некоторый образ не-Я". Итак, для возникновения ограниченного пространства Я необходимо наличие воздействующего толчка извне и этот импульс должен исходить из некоего чуждого элемента, который оказывает влияние на характер всеобщего Я, делая её в определённой мере зависимой, и, как деятельность, она уже отлична от чистого действования Я, - у Фихте сказано: "Ограниченной она является лишь постольку, поскольку она зависит от не-Я, которое является исключённым и рассматривается как нечто чужеродное".(1993, т.1, с.с. 358, 356-357, 361). Из этого не должно возникать ложного впечатления о том, что компонент не-Я целиком представляет собой несвойственно Я нечто чуждой природы, хотя стилистика Фихте в отдельных моментах даёт к этому определённые основания. По сути фихтевского творения не-Я является таковой, тобто чужеродной, только на начальных стадиях, в момент создания данного толчка, дающего ограничение деятельности Я и вызывающего наряду с идеальной деятельностью сознания появление реальной объективной деятельности, и именно в таком плане этот предмет противополагается всем параметрам интеллигенции Я. В последующем он воспринимается в сфере Я не как чужеродное противополагание, а как родственное противоречие - генератор рефлексии Я, посредством которой снимается возникшее ограничение. Суждение, в котором Фихте разъясняет это важнейшее для пульсационной методологии положение, имеет следующий вид: "И только теперь оказывается возможным требуемое отнесение находящейся в противоборстве деятельности к Я, полагание её как некоторого нечто, присущего Я, присвоение её. Она полагается в Я, потому что и поскольку она позволяет рассматривать себя как чистую, и потому что она была бы чистой, если бы упомянутая деятельность не-Я не воздействовала на неё, и потому что она только при условии чего-либо совершенно чужеродного и в Я совершенно не содержащегося, а ему прямо-таки противоположного является не чистой и объективной"(1993, т.1, с. 349). Таким образом, внешний объект до той поры, пока он существует как чужеродное тело, не имеет права называться не-Я: не-Я формируется самим Я.. Именно в такой методологической плоскости родственные противоречия, благодаря которым возникают все системы в неорганическом и органическом мирах, приобретают свой философский паспорт в форме связки Я - не-Я. Это означает, что вся драматургия Я - не-Я разворачивается на идеалистической сцене, в недрах "Я-в себе", куда нет доступа персонажу "вещь в себе".
Для предпосылок появления не-Я вовсе не достаточно чужеродного объекта de facto, - он должен обладать особым качеством, о чём Фихте заявляет: "Ход синтеза таков: возникает ощущение. Это возможно лишь при условии, если будет положено не-Я как только случайное условие ощущаемого". Случайность и есть таким особым качеством, которое в условиях однородно абсолютного Я предполагает наличие определённого действования, имеющего нацеленное направление, ибо оно случайное. В этом и положено конфликтное зерно в соотношении идеализма и материализма. Гносеологическое ядро всех концептуальных течений материализма заключено в доктрине о первично-активном состоянии материи по отношению к сознанию, и внешний воздействующий импульс имеет векторную природу, тобто ориентирован в направлении сознания, или другими словами, дух всегда находится под прицелом материи. С показательной очевидностью данная исходная позиция раскрыта в учении о биологическом приспособлении (адаптациогенеза), где любое изменение внешней среды неизбежно влечёт за собой соответствующую реакцию организма, - нацеленность материи на сознание спонтанно вызывается самим фактом первичности внешнего стимула, как и наоборот. В парадигмальном масштабе это обстоятельство трансформируется в уложение о материи как противоположности духа, хотя ещё Гегель говорил, что материя не что иное, как чистая мысль. Но именно с позиции равноценного противопоставления материи и сознания даны у Фихте все перипетии в части предпосылок возникновения не-Я и действующий агент здесь несёт на себе все ранговые отличия материалистического деятеля. (Однако Фихте, тем не менее, как раз это обстоятельство ставит в претензию к своим оппонентам и восклицает: "У них вещь в себе, которая есть только мысль, должна воздействовать на Я!" (1993, т.1, с.с. 365, 510).
Таким образом, материализм у Фихте вовсе не входит в конфликт с идеализмом, а тем более "непримиримый", как это звучало в прежних рассуждениях философа, а служит условием, причём первичным, исходным, появления такого состояния - ограничения, которое способствует разворачиванию сугубо идеалистической противополагающей и синтезирующей деятельности Я, без чего Я, как абсолютный субъект, должен пребывать в окостенелом положении бесконечно долго. Иными словами,- уже другими словами,- материализм (догматизм) располагаясь в позиции генерирующего начала, переводит всю систему трансцендентального идеализма Фихте в духовную надстройку над материалистическим базисом, тобто в часть материалистической парадигмы, именно по закону верховенства внешнего толчка, - таковы отзвуки материалистической идеологии можно услышать в величественной мыслетворческой эпопее Фихте, наряду с инвективой по адресу догматизма (материализма). Силлогизм Фихте "Если существует какое-нибудь сознание, то оно само является некоторым фактом и должно быть непременно выведено, как все другие факты; и если, в свою очередь, у этого сознания имеются отдельные определения, то их должно быть непременно возможно вывести, и они суть подлинные факты сознания"(1993, т.1, с. 344), есть как раз логика оперирования актами сознания как фактами материи, то есть утверждение материалистического метода в духовной сфере. Сути дела не меняет фихтевское ограничение абсолютизма этого метода , - "что наукоучение даже и по отношению к тому, что оно действительно устанавливает как факт внутреннего опыта, опирается всё же не на свидетельство опыта, а на свою дедукцию", ибо речь идёт не о концептуальной основе, а о некоторой особенности основного метода.
Тем не менее все несоответствия строгой идеалистической логике в системе Фихте, - как-то: вымысел "вещи в себе", экспериментальная тактика духа, предпосылка не-Я, материалистический подход в духовной сфере, - никак не являются недочётами творческого метода Фихте, который зиждется на рациональном мышлении и который исполнен на высшем уровне чистоты этого мышления. Фихте, культивируя абсолютную первичность духа и находя через этот принцип блестящие решения каждой апории, действует в идеалистическом пространстве, в сфере Я - не-Я - атмосфере чистопородной интеллигенции, но, подходя к границе, где согласно законам ratio должна быть некая иная действительность, немецкий философ предполагает то, что предполагает: феномен толчка, откуда берёт начало рациональная методика и без которого нет цепи причинно-следственных выведений. Объяснение здесь заключено в природе самого рационализма, как особого образа мышления и во внутреннем строении рациональной логики, как его практического метода. Фихте пишет: "Каждая возможная наука имеет основоположение, которое не может быть доказано в ней, но должно быть до неё заранее достоверным"(1993, т.1, с. 24). Тем более такое основоположение в качестве устойчивого стартового пункта обязана иметь рациональная логика, долженствующая посредством выведения связей между предыдущим и последующим придать достоверность всем частям научной системы.
