– Мы нуждаемся в том, чтобы больше хороших итальянских парней, как ты и Артур, служили в полиции. Ирландцы слишком долго там оставались заправилами, а теперь и евреи тоже начали проникать понемногу. Единственный способ добиться справедливости для нашего народа – это внедрить несколько своих людей в руководящий состав полиции.

Мы должны иметь больше парней, заинтересованных в соблюдении законности, – проговорил он, одобрительно похлопывая Пата по плечу.

Беседа, в основном, касалась политики. Большей частью говорили о Кармине Десапио, который каким-то образом сумел оскорбить большинство членов этой группы. Ганчи защищал лидера Таммани.

– Он – хороший человек, именно такой нам и нужен, – говорил он. – Знаю, что вначале он работал с дядей Фрэнком, но тот одобрил его стремление к чистой работе, а это лучший способ достижения цели. Люди должны узнать, что итальянские лидеры отнюдь не все негодяи, связанные с мафией.

Сэм прервал его:

– Давайте поговорим начистоту. Десапио потихоньку доставляет нам массу больших неприятностей и занимается этим постоянно. Если он пройдет на выборах, никогда не узнаешь, кому можно доверять наверху. Нам предстоит заключить массу деловых контрактов с городом, и парень типа Десапио не сможет облегчить эту задачу. Если он будет продолжать действовать по-своему, его ожидают большие неприятности, а может быть, и дядю Фрэнка тоже.

Пат пил, слушал, переходил к разным группам, но говорил очень мало. Пока он был самым молодым в этом обществе, фактически единственным молодым человеком, если не считать Артура. И здесь не было ни одной женщины.

Позже в просторной с кремовыми стенами и арочным входом комнате был подан обед. Для этого формального обеда в столовую внесли большой стол. Над ним покачивались массивные бронзовые люстры. У каждого гостевого места стояли три различных бокала и самый большой набор столового серебра, который Пат когда-либо видел.

Его усадили между Артуром Марсери и Санто Ганчи, близко к концу стола. К большому удавлению Пата в меню входило мало блюд итальянской кухни. Например, салат из крабов, соус которого походил на красный майонез. Огромный кусок ростбифа был подан под серебряным куполом, и черный слуга отрезал каждому по толстому ломтю красного мяса. Его подавали с брюссельской капустой, маленькими коричневыми печеными клубнями картофеля; затем принесли салат из шпината с беконом, анчоусами и крутыми яйцами. Этот салат был единственным блюдом, вид которого напоминал Пату что-то знакомое.

После еды официант передал на стол огромный серебряный увлажнитель с гаванскими сигарами "Упман". Они пили "Карлос Праймеро" – испанское бренди, – самый приятный напиток, какой когда-либо доводилось пробовать Пату.

Беседа на политические темы продолжалась. Говорили также о спорте, особенно о тотализаторе в большом баскетболе, и немного о лошадиных бегах. Большая часть этих тем, за исключением спортивных, была непонятна Пату. Он решил, что для него лучше будет послушать и узнать побольше, чем делать из себя идиота, пытаясь вступать в разговоры на незнакомые ему темы.

Иногда Артур поворачивался к нему с какими-то вопросами о департаменте, но это делалось главным образом из вежливости. Ганчи без конца говорил об итальянцах, достигших важных постов в правительстве и церкви. Он был большим поклонником отца Раймундо, который, как оказалось, был в это время в отъезде. Ганчи дал Пату свою визитную карточку, – обещал, что будет поддерживать с ним связь, и сказал, что хотел бы видеть его членом лиги.

Гвидо Патерно, Димайо и сам Сэм Мэсси столпились в уголке и толковали там о чем-то довольно долго. Затем большинство гостей начало разъезжаться. Пат вопросительно поглядел на Артура, и тот сказал: "Побудь здесь еще немного, малыш. Думаю, что Сэм будет рад немного поговорить с тобой".

Примерно через полчаса все гости разъехались. Сэм наполнил пару бокалов бренди "Карлос Праймеро" из графина, стоявшего на боковом столике, и жестом велел Пату следовать за ним в библиотеку. Там они уселись на огромную кожаную софу перед камином, а Артур – на легкий стул лицом к ним. Сэм вертел в пальцах серебряный ножичек для обрезки сигар, заботливо очищая свою гавану и облизывая ее по всей длине старательно и со вкусом, затем раскурил, не говоря ни слова.

Когда наконец сигара была хорошо раскурена и на ее конце сформировался удовлетворительный столбик пепла длиной с полдюйма, Мэсси повернулся лицом к юному полицейскому:

– Я слышал, что ты встречаешься с Констанцей, – начал он.

– Да, это так, – ответил Пат, – но....

– Не волнуйся, малыш. Все нормально. Я не сержусь. Лучше ты, чем какой-нибудь псих из тех йо-йо, которые вертятся вокруг школы. Считается, что эти дети богачей имеют свой стиль, но на самом деле у них нет никакого стиля вообще. Уж лучше пусть она будет общаться с кем-нибудь из своих.

Пат вдруг ощутил странное, удушающее волнение, Это правда, что чувство к Констанце было для него чем-то особенным, чего он никогда не испытывал в отношении других девушек. Но он ни разу не задумывался о браке. Казалось, что думать об этом было еще слишком рано. Он едва начал свое продвижение к тому положению, которое хотел бы обрести в будущем. Но, сидя здесь, попивая прекрасное испанское бренди и покуривая превосходную гавану Сэма, Пат думал про себя, что все могло оказаться гораздо хуже – намного хуже.

Что, в конце концов, плохого в браке с прелестной страстной девушкой, у которой кучи денег и море обаяния? Что же касается любви, Пат не был уверен в том, что не любит ее. Во всяком случае, он не слышал о браках, построенных только на любви. Все делалось из соображений удобства, экономической необходимости, доверия, давления семьи или отчаяния.

– А Констанца что думает об этом? – спросил он.

– Что Констанца думает – не имеет значения. Ты ей нравишься. Может быть, она даже влюблена в тебя. Она мечтает о замужестве. Видишь ли, проблем не предвидится, если мы все выкажем одобрение по этому поводу. Слишком многие девушки в наше время отворачиваются от своих семей. Не хотелось бы, чтобы такое случилось с Констанцей. Если бы вы поженились, у меня появился бы сын. Мы смогли бы работать вместе, понимая друг друга.

– Вы имеете в виду, что я перешел бы в строительный бизнес? – спросил Пат.

– Не станем обсуждать эту тему сейчас. Существует множество способов работать совместно. Между прочим, ведь ты служишь вместе с моим братом Артуром, не так ли?

– В некотором смысле, да.

Когда на следующей неделе он встретился с Констанцей, то ничего не рассказал ей о разговоре с отцом. Но на этот раз он зашел за ней в дом, и на вечер им одолжили одну из машин Сэма. У Констанцы были билеты в театр, которые ей подарил отец. Сначала Пат не хотел принимать их, но она объяснила, что они бесплатные. Сэму они достались от какого-то его знакомого.

Впервые в жизни Пат оказался в театре. Фактически весь район Таймс-сквера был для него совершенно чуждым. Нью-Йорк в его сознании воплощался в Вилледж и Маленькую Италию. Затем, познакомившись с Констанцей, он открыл для себя Бронкс, а вот теперь оказался и на Таймс-сквер.

После спектакля они зашли к Тоффенетти – ели мясо с печеным картофелем, запивая его вином.

На обратном пути, направляя машину по автостраде на запад, Пат внезапно почувствовал, как хорошо быть богатым, хотя никогда раньше не задумывался об этом.

Весь обратный путь Констанца сидела рядом с ним на широком сиденье машины. Он все время ощущал волнующую близость ее присутствия. Всякий раз, переключая тормоза, он чувствовал давление ее бедра, прижавшегося к его ноге. Это была их первая поездка без Китти и Дойла.

Когда они вернулись в Ривердейл, дом оказался почти полностью погруженным во тьму. Свет горел только у въездных ворот, а вестибюль тускло освещался единственной лампочкой. Пат запарковал большой "флитвуд" сбоку у дома, подальше от центрального входа.