Саул присмотрелся. Вдалеке, возле древних городских руин он увидел человека, лежавшего на грязном одеяле.

Когда Саул подошел к нему, человек на одеяле ответил на это слабым движением.

— Привет, Саул, — произнес он.

— Опять утро, — сказал Саул, — Бог мой, как мне одиноко!

— Такова судьба всех нас заржавелых, — возразил человек на одеяле, такой немощный и бледный, что казалось — коснись его, и он рассыплется.

— Как бы я хотел, — сказал Саул, глядя на лежащего перед ним человека, — чтобы ты хотя бы поговорил со мной. Почему интеллектуалы никогда не подхватывают нашу кровавую ржавчину и не прилетают сюда?

— Это явный заговор против тебя, Саул, — сказал человек, закрывая глаза, не в силах держать их открытыми. — Меня когда-то хватало на то, чтобы оставаться интеллектуалом. Теперь даже думать для меня — тяжкий труд.

— Когда бы мы могли хотя бы говорить друг с другом!… — сказал Саул Уильямс.

Его собеседник только безразлично пожал плечами:

— Приходи завтра. Может, у меня хватит сил потолковать с тобой об Аристотеле. Я попытаюсь. Правда, — и он свалился под отжившим свое деревом. Он приоткрыл один глаз. — Вспомни, мы с тобой как-то беседовали об Аристотеле, шесть месяцев назад — хороший был денек тогда.

— Помню, — сказал Саул, не слушая его. Он посмотрел на мертвое море. — Хотел бы я быть таким же немощным, как ты, тогда, наверное, меня не тревожило бы состояние моего интеллекта. Я тогда был бы спокоен.

— Через шесть месяцев тебе станет так же плохо, как мне сейчас, — заметил умирающий. — И тебе будет безразлично все, кроме сна, как можно больше сна. Сон уподобится женщине для тебя. Ты всегда будешь стремиться к ней, потому что она и свежа, и хороша, и верна, и всегда добра к тебе и все в том же роде. Ты будешь пробуждаться с единственным желанием — снова погрузиться в сон. Это чудесная вещь.

Его голос перешел в шепот. И вот он умолк, и жизнь легко отлетела от него.

Саул оставил его.

По берегу мертвого моря, подобно пустым бутылкам, выброшенным волнами, валялись тела спящих людей. Саул видел их всех сразу, там, внизу, на берегу пустого моря. Один, второй, третий — каждый спал в одиночку, большинство из них были в худшем состоянии, чем он, у каждого был небольшой запас еды, каждый был занят только собой, потому что нужда в общении отпадала и только сон прельщал всех.

Поначалу несколько ночей все они собирались возле общих бивачных костров. И говорили об одной только Земле. Ни о чем больше разговоров не было. О самой Земле, о воде, журчащей в речушках маленьких городов, и о том, как вкусен домашний клубничный торт, и о раннем утре в Нью-Йорке, когда, овеваемый соленым ветерком, переправляешься на пароме из Джерси.

«Мне нужна Земля, — думал Саул. — Она мне так нужна, что сил никаких нет. Мне необходимо то, чего я уже никогда не смогу иметь. Больше, чем в пище, сильнее, чем в женщине, сильнее всего на свете я нуждаюсь в Земле. Моя болезнь навсегда отторгает от меня женщин — это совсем не то, что я хочу. Но Земля… да. Она необходима для ума, не для жалкого тела».

В небе полыхнул светом блестящий металл.

Саул посмотрел на небо.

Снова свет от летящего металла.

Спустя минуту ракета приземлилась на дне моря. Открылся люк, из ракеты с багажом в руке вышел человек. Два других в защитных биокостюмах вынесли вслед за ним большие коробки с едой и поставили для него палатку.

Еще мгновение — и ракета снова устремилась в небо. Изгнанник остался стоять в одиночестве.

Саул побежал. Он не бегал вот уже несколько недель, и на него сразу навалилась усталость, но он бежал и кричал:

— Привет! Привет!

Когда Саул подбежал к молодому человеку, тот осмотрел его с ног до головы.

— Привет. Итак, это Марс. Меня зовут Леонард Марк.

— Меня Саул Уильямс.

Они обменялись рукопожатием.

Леонард Марк был очень молод — всего восемнадцати лет; настоящий блондин с розовым, свежим — несмотря на болезнь — лицом и голубыми глазами.

— Как там, в Нью-Йорке? — спросил Саул.

— Вот так, — сказал Леонард Марк и посмотрел на Саула.

Нью-Йорк, весь из камня, пронизанный мартовскими ветрами, возник прямо из пустыни. Электричество неоновыми цветами вспыхнуло вокруг. Желтые такси скользили по тихим улицам ночного города. Подняли мосты, и в полуночных гаванях загудели буксирные суда. Раздвинулись занавесы на сверкающих блестками сценах мюзик-холлов.

Саул сильно сжал руками голову.

— Продолжайте! Продолжайте! — кричал он. — Что происходит со мной? Что со мной случилось? Я схожу с ума!

В Центральном парке распускались листья, молодые, зеленые. Саул шел по тропе, вдыхая весенний воздух и наслаждаясь запахами.

— Дурачина, остановись! Остановись! — кричал сам себе Саул. Он обеими руками сжимал свой лоб. — Этого не может быть!

— Это есть, — сказал Леонард Марк,

Небоскребы Нью-Йорка растаяли. Вернулся Марс. Саул стоял на пустынном дне мертвого моря, опустошенно глядя на молодого незнакомца.

— Вы… — сказал он, указывая рукой на Леонарда Марка. — Вы сделали это. Вы сделали это вашим разумом.

— Да, — сказал Леонард Марк.

В молчании стояли они друг против друга. Потом, весь дрожа, Саул схватил руку своего коллеги-изгнанника и, без конца пожимая ее, говорил:

— О, как же я рад, что вы здесь! Представить себе не можете, как я рад!

Они пили крепкий черный кофе из жестяных кружек. Наступил полдень. Они проболтали все это теплое утро.

— И откуда у вас эта способность? — спросил Саул, потягивая кофе из своей кружки и не отрывая глаз от юного Леонарда Марка.

— Это одно из моих врожденных качеств, — ответил Марк, разглядывая свой напиток. — В 57 году моя мать оказалась во время взрыва в Лондоне. Через десять месяцев появился на свет я. Не знаю, как назвать эту мою способность. Телепатия или передача мыслей на расстоянии — так, наверное. Я обычно выступал с этим на сцене. Я объехал весь мир. В афишах писали «Леонард Марк, чудо-интеллект!» Я всячески отмежевывался от этого. Многие считали меня шарлатаном. Вы ведь знаете, как публика относится к театральному люду. Один я знал, что мой талант подлинный, но я никому не признавался в этом. Безопаснее было не давать особого хода слухам о нем. О, совсем немногие из моих ближайших друзей знали о моих истинных способностях. А их у меня великое множество, и все они пригодятся нам здесь, на Марсе.

— Черт возьми, до чего же вы напугали меня сначала, — признался Саул, крепко сжимая кружку в руке. — Когда из земли вдруг вырос непонятно каким образом Нью-Йорк, я подумал, что сошел с ума.

— Это один из видов гипноза, который воздействует сразу на все органы чувств — на глаза, уши, нос, рот, кожу. Что бы вам особенно хотелось сделать прямо сейчас?

Саул поставил свою кружку. Он старался сдержать дрожь в руках. Облизнул губы.

— Я хотел бы оказаться в речушке в городе Меллине, штат Иллинойс, где, будучи мальчишкой, я любил купаться. Хотелось бы совсем нагишом поплавать в ней.

— Хорошо, — согласился Леонард Марк и чуть-чуть повернул голову.

Саул с закрытыми глазами упал на песок. Леонард Марк сидел, наблюдая за ним.

Саул лежал на песке. Время от времени его руки начинали двигаться, конвульсивно подергиваться. Его рот оставался все время открытым. Из его то сжимавшейся, то расслаблявшейся глотки вырывались невнятные звуки.

Затем Саул начал производить плавные движения руками — вперед-назад, вперед-назад, — тяжело дышал, повернув голову в одну сторону, медленно взмахивал руками в теплом воздухе, загребая желтый песок под себя, его тело размеренно поворачивалось из стороны в сторону.

Леонард Марк спокойно допил кофе. В процессе питья он не спускал глаз с копошащегося на дне мертвого моря, что-то шепчущего Саула.

— Довольно, — сказал Леонард Марк.

Саул сел, потирая лицо руками.

Спустя немного времени он заговорил с Леонардом Марком.

— Я видел речку. Я бегал по берегу, сбросив с себя все, — рассказывал он, затаив дыхание, и недоверчивая улыбка не сходила с его лица. — И я нырнул в речку и плавал в ней!