Споры хаддединов с их врагами были улажены. Три неприятельских племени покорились, и заложники остались у победителей. Так вот и получилось, что Мохаммед Эмин смог отказаться от собственных воинов. Он, конечно, не поехал с нами в Мосул: там он подвергся бы очень серьезной опасности. Мы договорились встретиться в развалинах Хорсабада, древнего ассирийского Сарагума [129]. Итак, мы отправились в вади Мурр, Айн-эль-Халхан и Эль-Каср. Там мы расстались. Я поехал с Халефом в Мосул, а шейх пересек на плоту Тигр, чтобы добираться до места нашей встречи по другому берегу реки, вдоль Джебель-Маклуб.
Но мне-то зачем было ехать в Мосул? Не разыскивать же английского представителя, чтобы просить у него защиты! Это даже не пришло мне в голову. Я и без того чувствовал себя в полной безопасности. Но пашу я должен был разыскать. Это было необходимо, поскольку я намеревался запастись всем, что могло понадобиться в нашем рискованном предприятии.
В Мосуле стояла ужасная жара. Термометр показывал сто шестнадцать градусов по Фаренгейту [130] в тени, и это на уровне первого этажа. Однако я поселился в одном из тех подвалов, в которых жители этого города спасаются в самое жаркое время года.
Мы как раз находились в своем подземелье. Халеф сидел рядом со мной и чистил пистолеты. Мы долго молчали, однако я видел по малышу, что на душе у него скребут кошки. Наконец он рывком повернулся ко мне и сказал:
— Об этом я не подумал, сиди!
О чем?
— Что мы, может быть, никогда не увидим хаддединов.
— А-а… Почему?
— Ты направляешься в Амадию, сиди?
— Да. Ты давно это знаешь.
— Я знал это, но пути, который туда ведет, я не знал. Аллах-иль-Аллах! Этот путь ведет к смерти и в джехенну!
При этом лицо его приняло такое задумчивое выражение, какого я никогда прежде не видел у своего верного слуги.
— Так опасно, Хаджи Халеф Омар?
— Ты мне не веришь, сиди? Разве я не слышал, что ты на этом пути хочешь навестить троих мужчин, называющих себя Пали, Селек и Мелаф — тех троих, что ты спас на острове? Отдохнув у хаддединов, они возвращаются на родину.
— Да, я навещу их.
— Тогда мы погибли. Ты и я, мы оба, — истинно верующие. Однако каждый верующий, если он попадает к ним, теряет и жизнь, и место на небе.
— Это ново, Хаджи Халеф! Кто это тебе сказал?
— Это знает каждый мусульманин. Разве ты не слышал, что страна, в которой они живут, называется Шайтанистан?
О, теперь я понял, о чем он думал. Он боялся езидов, поклонников дьявола. Тем не менее я вел себя так, как будто ничего не знал, и спросил:
— Шайтанистан, страна дьявола?
— Там живут риджаль-эш-шайтан, люди дьявола, которые ему поклоняются.
— Хаджи Халеф Омар, где ты нашел людей, поклоняющихся дьяволу!
— Ты этому не веришь? Ты никогда не слышал о таких людях?
— Я даже видел таких людей.
— И все же ты ведешь себя так, будто не веришь мне?
— Я тебе действительно не верю.
— Но ты же их сам видел?
— Не здесь. Я был в одной стране, далеко за Большим морем. Франки называют ее Австралией. Там я повстречал дикарей, у которых был шайтан, прозванный ими Яху. Ему они молились. Здесь нет людей, поклоняющихся дьяволу.
— Сиди, ты умнее меня и умнее многих людей; однако иногда твой ум и твоя мудрость полностью исчезают. Спроси здесь первого встречного, и он тебе скажет, что в Шайтанистане поклоняются дьяволу.
— Ты был на их службах?
— Нет, но я о них слышал.
— А те люди, от которых ты это слышал, сами были на службах?
— Они это тоже слышали от других.
— Тогда я тебе скажу, что этого обряда не видел еще ни один посторонний человек, потому что езиды не допускают иноверцев на свои богослужения.
— Это верно?
— Да. По меньшей мере, если они когда-нибудь разрешают присутствовать на богослужении чужаку, это можно расценивать как величайшее и очень редкое исключение.
— И тем не менее всем известно, что они там делают.
— Ну?
— Разве ты еще не слышал, что их называют Джераг-Зондеран?
— Слышал.
Это дурное название. Я не знаю, что оно означает.
— Оно означает только лишь «гасящие свет».
— Видишь, сиди! На их богослужениях, на которые допускают также женщин и девушек, гасится свет.
— Тебя основательно надули. Езидов перепутали с другой сектой, с ассирийцами, проживающими в Сирии, у которых должны совершаться такие обряды. Что ты еще знаешь об езидах?
— В их молельнях стоит петух или павлин, которому они поклоняются, и эта птица есть дьявол.
— Ты так считаешь на самом деле?
— Да.
— О бедный Хаджи Халеф Омар! И много у них таких молитвенных домов?
— Да.
— И в каждом стоит петух?
— Да.
— Сколько же тогда должно быть чертей? Я полагаю, что он один.
— О сиди, есть только один-единственный, но он повсюду. Однако у них есть еще ложные ангелы.
— А что это такое?
— Ты знаешь. Коран учит, что есть только четыре ангела, а именно: Джебраил, однозначный с Рух-эль-Кудс, Святым Духом, и триединый с Аллахом и Мухаммедом — как у христиан Отец, Сын и Святой Дух; далее — Азраил, ангел смерти, которого зовут также Абу Яха; далее — Микал и наконец Эсрафиль. А вот у поклонников дьявола семь архангелов, которых называют Габраил, Михаил, Рафаил, Азраил, Дедраил, Азрафил и Шемкиль. Это ли не ложно?
— Это не ложно, так как я тоже думаю, что имеется семь архангелов.
— Ты тоже так считаешь? Почему? — спросил он удивленно.
— В Священной книге христиан говорится об этом, а я ей верю больше, чем Корану.
— О сиди, что я должен слушать! Ты был в Мекке, ты стал хаджи, а больше веришь книге неверных, чем слову Пророка! Теперь я не удивляюсь, что тебя влечет к езидам!
— Ты можешь вернуться. Я поеду один!
— Вернуться? Нет!.. Возможно, Мухаммед говорил только о четырех ангелах, потому что трех оставшихся не было на небе, когда он туда вознесся. Они занимались земными делами, и он, следовательно, не знал про них.
— Говорю тебе, Хаджи Халеф Омар, что не надо бояться поклонников дьявола. Шайтану они не поклоняются. Они его даже по имени не называют. Они порядочны, верны, благодарны, смелы, искренни, а эти качества ты, пожалуй, редко встретишь у правоверных. Впрочем, побывав у них, ты не лишишься высшего блаженства: они ведь не отнимут у тебя твою веру.
— Они не будут принуждать меня поклоняться дьяволу?
— Нет, уверяю тебя!
— Но они нас убьют!
— Не бывать этому.
— Они уже убили многих других; христиан они не трогают, а мусульман убивают.
— Они только оборонялись, когда их пытались истребить. И они убивали лишь тогда, когда мусульмане на них нападали.
— Я — мусульманин!
— Они будут твоими друзьями, потому что стали моими. Разве не ухаживал ты за тремя их соплеменниками, пока они не выздоровели?
— Верно, сиди. Я не оставлю тебя. Я поеду с тобой!
В этот момент я услышал шум приближающихся шагов. Вошли двое. Это были два албанских офицера иррегулярных войск паши. Они остались стоять у входа, и один из них спросил:
— Ты тот неверный, которого мы должны привести?
Объявившись в приемной у паши, я благоразумно снял висевший у меня на шее Коран. Этот знак паломничества я больше не мог показывать. Спрашивающий, конечно, ожидал ответа, но я не отвечал. Я даже притворился, будто ничего не видел и не слышал.
— Ты что, ослеп и оглох? — грубо спросил он.
Эти арнауты [131] были неотесанными и невыдержанными людьми, которые при малейшем поводе хватались за оружие и даже пускали его в ход. Конечно, я не собирался терпеть их грубости. Поэтому, вроде бы ненароком, я вытащил из-за пояса револьвер и обратился к своему слуге:
— Хаджи Халеф Омар-ага, скажи-ка мне, не вошел ли кто к нам?
